Mum
Я тут рассказываю девушкам про то, какая у меня мама, и Марина говорит, что нужно делать моноспектакль; если с человеком трудно жить, про него, как правило, можно красочно рассказывать.
Мы когда приехали на руины убираться - а там ровный слой тряпок, гвоздей, бумаг и тарелок, по колено высотой - мама оглядела все это и скорбно покачала головой:
- Алечка... Я была о тебе много лучшего мнения.
Алечкой ее мама называла; она всегда обращается к грустному ребенку, сидящему у нее внутри - "садись, Алечка, отдохни, тебя все обижают".
Потом она где-то откапывает свою медаль "Ветеран труда" и нацепляет ее на грудь - не понту ради, а просто чтобы не потерять; ходит с медалью по разоренной квартире и выглядит прямо взявшей Берлин - и надорвавшейся, ибо Берлин тяжел. В завалах обнаруживается мамин комсомольский значок, профсоюзный билет просто с какой-то молодой королевой на фотографии и даже мамино удостоверение водителя плавсредства. Потом мы находим елочку, которую нам бабушка подарила - железную, немецкую, зажигаешь четыре свечи по периметру, и она от тепла начинает крутиться и звенеть - и сидим завороженные, она замирает и покачивается, и голоса в квартире уже гулки и отскакивают в пустоте, как теннисные мячики, и скоро все это поломают к черту, и выветрят нас, как будто и не было.
Потом мы выбираемся на улицу, чтобы сжечь бумаги - и она показывает мне, как палить тополиный пух: он вспыхивает мгновенно, огонь быстро лакает его, и через секунду уже только зернышки - и никаких следов. Наслаждение острейшее, детское, запрещенное - я прыгаю от канавки в канавке, пламя вскидывается и пытается лизнуть в колени, как пес; особенно сладко оттого, что все происходит под окнами пожарного депо.
- А вон смотри, детка, под машинами сколько пуха! Попробуй - там все гораздо интереснее горит!
И сегодня, по телефону:
- У тебя все хорошо? Ну, значит, и у меня тоже.
Мы когда приехали на руины убираться - а там ровный слой тряпок, гвоздей, бумаг и тарелок, по колено высотой - мама оглядела все это и скорбно покачала головой:
- Алечка... Я была о тебе много лучшего мнения.
Алечкой ее мама называла; она всегда обращается к грустному ребенку, сидящему у нее внутри - "садись, Алечка, отдохни, тебя все обижают".
Потом она где-то откапывает свою медаль "Ветеран труда" и нацепляет ее на грудь - не понту ради, а просто чтобы не потерять; ходит с медалью по разоренной квартире и выглядит прямо взявшей Берлин - и надорвавшейся, ибо Берлин тяжел. В завалах обнаруживается мамин комсомольский значок, профсоюзный билет просто с какой-то молодой королевой на фотографии и даже мамино удостоверение водителя плавсредства. Потом мы находим елочку, которую нам бабушка подарила - железную, немецкую, зажигаешь четыре свечи по периметру, и она от тепла начинает крутиться и звенеть - и сидим завороженные, она замирает и покачивается, и голоса в квартире уже гулки и отскакивают в пустоте, как теннисные мячики, и скоро все это поломают к черту, и выветрят нас, как будто и не было.
Потом мы выбираемся на улицу, чтобы сжечь бумаги - и она показывает мне, как палить тополиный пух: он вспыхивает мгновенно, огонь быстро лакает его, и через секунду уже только зернышки - и никаких следов. Наслаждение острейшее, детское, запрещенное - я прыгаю от канавки в канавке, пламя вскидывается и пытается лизнуть в колени, как пес; особенно сладко оттого, что все происходит под окнами пожарного депо.
- А вон смотри, детка, под машинами сколько пуха! Попробуй - там все гораздо интереснее горит!
И сегодня, по телефону:
- У тебя все хорошо? Ну, значит, и у меня тоже.