Back to the innocence
Это очень смешно: ты после третьей пары в университете вдруг остро понимаешь, что хочешь домой к маме - не уйти, не забить, не абстрактно пойти гулять, а именно прийти домой, найти свою небольшую круглую маму, усадить ее на диван, как-нибудь примоститься, лечь затылком в колени, смотреть в потолок, молчать, и чтобы она большой теплой ладонью гладила по волосам.
В без двух недель девятнадцать, в конце четвертого курса открывать, что может хотеться домой к маме, что горячий чай обжигает язык и нёбо, что если спрятаться между столом и батареей и там плакать, никто тебя не найдет, что книжки с картинками интереснее книжек, где только буквы - пусть даже книжки с картинками пишут для тебя Рома Волобуев и Гриша Гольденцвайг. Что снег есть нельзя, что у Даши есть папа, а у меня нет, что в варежке дырка, что мальчики дураки, а самые грустные в мире глаза - у бездомных собак.
- Верочка, кем ты хочешь стать?
- Я не знаю.
Это поздно, согласитесь: в девять лет читать "Маленькую хозяйку большого дома", в тринадцать писать рассказы про то, как твоя душа заныривает в прохожих, чтобы обернуться и посмотреть на тело со стороны, в пятнадцать представлять, как сейчас закроются двери метро, и в стекле напротив отразится чужое лицо, и вот это и есть реинкарнация, и только в без двух недель девятнадцать понять, что рядом с мамой ничего не страшно - а тебе уже читают лекции про олло- и идиоцентрические общества, культурогенез и полифункциональность политического имиджа.
Уже снятся фантасмагории с петлями во времени, дежавю и голографическими изображениями - просыпаешься с напрочь свернутым мозгом, и невозможно никому ничего пересказать; кожа у губ содрана, больно смеяться и кусать бутерброды; нет ни одного пальца, который бы не кровоточил; ты ходишь по факультету, как большой агонизирующий кит-касатка на каблуках, и пока твой декан рано утром рассказывает шестерым с половиной случайным камикадзе про Джеймса Джойса, "Улисс" и потоки сознания, ты слушаешь с одного наушника "Немаэ куль" и смеешься над тем, что на первой странице Yes!'а фотографии, соответственно, yunna, kaif и khait, и написано про них так пафосно, что даже веришь.
А дальше-то хуже будет.
А тебе хочется только блинов со сгущенкой, на коньки и лепить снеговиков. И очень трудно объяснять себе, что на коньках при росте метр восемьдесят три от тебя будет беспрецедентное число жертв среди гражданского населения, снеговики - это привилегия строго определенных субкультурных сообществ, а блины тебе мама принципиально не готовит, пока ты не сдашь все хвосты.
Хвосты, думаешь ты. Какое смешное слово.
В без двух недель девятнадцать, в конце четвертого курса открывать, что может хотеться домой к маме, что горячий чай обжигает язык и нёбо, что если спрятаться между столом и батареей и там плакать, никто тебя не найдет, что книжки с картинками интереснее книжек, где только буквы - пусть даже книжки с картинками пишут для тебя Рома Волобуев и Гриша Гольденцвайг. Что снег есть нельзя, что у Даши есть папа, а у меня нет, что в варежке дырка, что мальчики дураки, а самые грустные в мире глаза - у бездомных собак.
- Верочка, кем ты хочешь стать?
- Я не знаю.
Это поздно, согласитесь: в девять лет читать "Маленькую хозяйку большого дома", в тринадцать писать рассказы про то, как твоя душа заныривает в прохожих, чтобы обернуться и посмотреть на тело со стороны, в пятнадцать представлять, как сейчас закроются двери метро, и в стекле напротив отразится чужое лицо, и вот это и есть реинкарнация, и только в без двух недель девятнадцать понять, что рядом с мамой ничего не страшно - а тебе уже читают лекции про олло- и идиоцентрические общества, культурогенез и полифункциональность политического имиджа.
Уже снятся фантасмагории с петлями во времени, дежавю и голографическими изображениями - просыпаешься с напрочь свернутым мозгом, и невозможно никому ничего пересказать; кожа у губ содрана, больно смеяться и кусать бутерброды; нет ни одного пальца, который бы не кровоточил; ты ходишь по факультету, как большой агонизирующий кит-касатка на каблуках, и пока твой декан рано утром рассказывает шестерым с половиной случайным камикадзе про Джеймса Джойса, "Улисс" и потоки сознания, ты слушаешь с одного наушника "Немаэ куль" и смеешься над тем, что на первой странице Yes!'а фотографии, соответственно, yunna, kaif и khait, и написано про них так пафосно, что даже веришь.
А дальше-то хуже будет.
А тебе хочется только блинов со сгущенкой, на коньки и лепить снеговиков. И очень трудно объяснять себе, что на коньках при росте метр восемьдесят три от тебя будет беспрецедентное число жертв среди гражданского населения, снеговики - это привилегия строго определенных субкультурных сообществ, а блины тебе мама принципиально не готовит, пока ты не сдашь все хвосты.
Хвосты, думаешь ты. Какое смешное слово.