Уровень сложности народного хозяйства и производительность определяется глубиной разделения труда. Разделение труда формируется при возрастании потока ресурсов через производящее хозяйство. Пока поток ресурсов возрастает - происходит разделение, усложнение и повышение производительности. От единоличника кустаря к цеховикам, от них к мануфактуре, дальше к фабрике, корпорации, тресту, научно-производственному комплексу и как вершина - всемирной экономической системе интегрирующей всё, от детских садов до космических станций, в которой сложность и разделение труда доводится до абсурда "К пуговицам претензии есть? К пуговицам нет, пришиты намертво, но пиджак носить невозможно". Всё возрастающая сложность производства упирается в предел возможности рационально ею управлять. Лавинообразно растут "отдельные недостатки", "волюнтаризм", "бесхозяйственность", «кампанейщина», «штурмовщина» и "путать свою шерсть с государственной". Как ржавчина коррупция и безответственность разъедает механизмы производства и распределения. Чтобы хоть что-то работало на результат начинается обратный процесс упрощения и деградации - профессора и научные сотрудники отправляются "на картошку", чтобы примитивным ручным трудом заткнуть бреши в заклинившей системе сельского хозяйства, вместо того, чтобы изобретать высокопроизводительные комбайны, сити-фермерство и суперовощехранилища. И вот тут эту сложную высокопроизводительную экономику с высоким уровнем разделения труда, которая могла прокормить многие миллионы людей, настигает сокращение потока ресурсов. 1987 год отмена государственной монополии на внешнюю торговлю обрывает приток экспортных доходов в госбюджет. Получив власть над доходами «хозяйствующие субъекты» лавинообразно выводят произведённые товары за пределы прежней системы распределения и во внешней торговле становятся «государством в государстве», причём государством «иностранным» внутри государства отечественного. Внешние заинтересанты вскрывают внутренний рынок как нож консервную банку. Бумажные деньги стремительно теряют покупательную способность, купить на них внутри страны на официальном белом рынке становится почти нечего. Сложность быстро оказывается избыточной для стремительно падающего потока доходов. Знаменитое "денег нет, но вы держитесь" становится приговором для народного хозяйства. Теперь «Дядя Вова, скрипач не нужен» и «Пусть умрут 30 миллионов людей, они не вписались в рынок». Какое-то время ещё по инерции люди продолжают ходить на работу не получая зарплаты, солдаты и офицеры ещё служат не получая жалования и даже еды, заводы ещё продолжают выпускать турбины для кораблей которые уже не смогут никуда уплыть, но это уже конвульсии, мир рушится, разделение труда прекращается, производительность труда падает на несколько порядков, времена откатываются на несколько столетий или тысячелетий назад, в попытке сохранить хоть что-то начинается парад суверенитетов, таможни на границах областей и районов, заградотряды, продразвёрстки, "уральские франки", гражданские войны, интервенции, население вымирает или переходит на первобытно-общинный уровень охоты на ближних и собирательство грибов, ягод, пивных бутылок, проводов и металлолома. Наступают «тёмные века» смуты, бандитизма, разрухи, безграмотности и «варварских королевств» рэкетиров и мародёров на обломках погибшей цивилизации. Внешние заинтересанты не теряют времени, активно доуничтожают инфраструктуру науки, образования, здравоохранения, культуры, социального обеспечения, обороны, чтобы закрепить результаты катастрофы и ни в коем случае не позволить ничего возрождать. Однако принцип «судьба ничего не даёт навечно» работает в обе стороны...