23. В Париж!
Фото: Elliott Erwitt. Paris, 1989
Вот подумалось вдруг - бедные, бедные французы. Почему? Ну... во первых все мы тут бедные. А французы - еще и единственные, кто не может услышать почти неприличную красоту французского языка. Им её заслоняет смысл.
Хотя как может что-то заслонять само себя непонятно. Зато известно, что на деле обычно заслонены оба. Отсюда, наверное, и призыв не прислоняться. Ну так мы и не будем. А просто нырнём в нераздельный сплав того другого, то есть всего на свете, в одной легкомысленной французской истории.
Для этого нам понадобятся собственно Франция и лодка.
Чтоб уж наверняка. На самую глубину, по самую ту сторону.
Лодка... О, боги! сколько в этом звуке. Не наслушаться, не надышаться. Впервые ступив на её скромный деревянный борт, мы сразу поняли Ноя. Отпусков тогда не было, туризм не развит, никакого клуба кинопутешественников.
Но на этот случай всегда существовали связи. У Ноя они были на самых верхах. Краткая беседа, соглашение на взаимовыгодных условиях - и пожалуйста, все готово к отплытию - паспорта, билеты, визы для него, его семьи и всех его друзей. Причём последним было позволено подняться на борт безо всяких унизительных справок о прививках.
Так что все было устроено на высшем уровне.
И мы, скользя неспешно по воде, понимали его нечеловеческое счастье и судорожно разделяли его.
Судорожно, потому что непонятно было только, как он справлялся со шлюзами. Особенно в первый день. Мы, например, сходу обогатили это искусство рядом особенностей и вошли в него поперёк, боком. То есть, и в искусство, и в шлюз.
Было не очень понятно как такое удалось, но в таком интересном положении мы и застряли. Видавший виды шлюзовщик оценил нашу несмелую попытку разнообразить монотонность жизни и поэтому не вмешивался. Вино, вечер, занимательные линии сюжета.
А сюжет между тем покряхтел, поскребся и совсем заглох.
Прождав какое-то время продолжения, наш заскучавший работник водного транспорта решил его как-то оживить - сначала лениво, потом чуть активней, потом все громче и выразительней - веревками, крюками, советами, баграми, неясными междометиями и вполне ясными отчетливыми выражениями. Но русские не сдаются. Не сдавались и мы, и никуда не сдвигались, и почему мы до сих пор не торчим там, наглухо перекрыв водные артерии Франции - неизвестно. Помню только как он внимательно потом и долго глядел нам вслед. И пошёл звонить по телефону... кому - трудно знать, но нетрудно догадаться, что, скорее всего, не нюхавшему пороху коллеге выше по течению, чтоб предупредить о грядущем. И напомнить, что жизнь, в том числе французским шлюзовщикам, дана не только для удовольствия, но, кажется, для чего-то ещё.
Но наш рассказ вовсе не о шлюзовщиках, верёвках, междометиях и вине, а, как все уже догадались, о самых обычных велосипедах.
Как догадались, непонятно, как непонятно и то, прилагался ли к древнему туру этот аттракцион для Ноя и всей его семьи. Скорее всего да, иначе откуда бы это взялось - ехали медведи на велосипеде.. вот и нам такие выдали, чтоб тоже катались себе на радость - гонщиками мечты. И в первый же день, все в тот же самый, под самый его конец, мы и утопили их вместе со своей мечтой.
Нечаянно, конечно. Казённое имущество. Соскользнуло с борта от неумелого движения штурвалом и ушло под воду. И да, с классическим невозмутимым всплеском.
Тут, для сухопутной части самых стойких читателей, надо заметить, что водный транспорт, оказывается, обладает сильной инерцией и, даже остановленный всеми тормозами, долго ещё плывет (что, собственно, и послужило источником необыкновенных приключений русских в замкнутом пространстве французского шлюза, куда въезжаешь уже на холостом ходу, и нужно заранее прикинуть на глазок, как именно этот факт разнообразит незатейливую жизнь пресыщенного шлюзовщика :)
Ну вот и мы ещё долго плыли после этой велокатастрофы. А когда нам удалось, наконец, остановить эту посудину и снова завести, да развернуть обратно (сделать это сразу, на ходу, по неопытности и в раже как-то не пришло в голову), перед нами расстилались мили, гектары и центнеры непроницаемо мутной воды, под которой где-то скрывались наши казенные утопленники, обещавшие детскую радость напрокат.
Что делать?
Если кто-то когда-то что-то пытался найти на дне самого прозрачного мелководья, знает насколько это непросто (есть у нас и и такая, парная к этой, голанская история). А тут Волга матушка французов.
Но, французы - французами, а русские по прежнему не сдаются.
В омут головой так в омут головой. Куда вот только?
Покрутились, повертелись. Миша ткнул пальцем, я вызвалась проверить гипотезу первой. И нырнула.
Подстраховать этот эпизод веревкой, которая всегда есть на лодке, мы тоже не догадались. А ныряю я плохо. Под водой холодно, темно, трудно двигаться, нельзя дышать, и она тебя все время выталкивает обратно. И там никогда ничего не найти. Тем более с первого раза. Да и с десятого и с тысячного тоже, это ясно как день, как и то, что воздуха в легких больше нет, и пора очень и очень быстро наверх.
И тут я увидела велосипед.
Все остальное, конечно, неважно.
Неважно было и тогда. И то, что за велосипеды можно было просто заплатить штраф деньгами, и что можно было даже снять/купить за другие - другие, и даже то, что дышать было нужно уже решительно. И решительно нужнее чем все велосипеды вместе взятые - тоже.
Это была мертвая хватка. В понимании того, что второго раза не будет.. вообще, по правде говоря, ничего не понимая. А они оказались тяжелыми. Не поднять. Не всплыть. И когда мелькнуло, что не успеть уже вверх и с пустыми руками, вспомнила про кого-то на лодке, кто кого-то так и не дождётся.
Тогда и победили отчаянным рывком в той замершей битве и хэппи энд и велосипеды. А чудо... ну что с него взять? так и осталось навсегда чудом.
/
когда тишина
станет вровень
свету вечернему
и небо сгорая как осень
отдастся нездешнему
древнему
облаками
насквозь золотыми листами
вновь сдастся паденью
осеннему
вот только
не оземь а о синь
лишь крыльями хоженных
родин
небрежно
вдоль синих дорожек
заставших безбрежное
в ином непохожем
мы может быть тоже
вдруг сможем
и сбудемся вместе
не в прежнее