Дракон острова Худ. Пролог.
Ровно семь месяцев минуло с того дня, как я похоронила мужа.
За прошедшее время боль утраты немного притупилась, во всяком случае, она перестала быть невыносимой. Сегодня я почувствовала, что уже в силах взять в руки перо и приступить к написанию повести о человеке, которого ровно семь месяцев назад увела от меня смерть.
Я делаю это по совету своего давнего и верного друга дона Мариано. Он всегда меня любил и поддерживал, и только его утешения, его разумные и добрые увещевания удержали меня от страшной ошибки, которую я могла совершить после внезапной кончины мужа, самовольно перерезав нить своей жизни. Теперь я понимаю, что это был бы гибельный шаг, и наши с супругом посмертные пути могли разойтись навсегда.
"Досточтимая донья Кармен, вам непременно нужно чем-то себя занять! - сказал мне дон Мариано несколько недель назад. - Нельзя всё время только плакать. Да, я знаю, сейчас вы не можете думать ни о чём, кроме своей невосполнимой потери, и всё в жизни кроме скорби кажется вам ничтожным. Но почему бы вам не попробовать написать воспоминания о том, кого вы так любили? Воскресите в памяти вашу взаимную любовь, облеките возникающие образы в слова и фразы, перенесите их на бумагу - и ваша душевная боль не будет такой острой как теперь, когда вы бездействуете, полностью сосредоточившись на своём горе.
А потом, бог даст, время возьмёт своё. Мучительные страдания превратятся в светлую грусть, вы обратитесь любящим взором к детям и привыкнете к вдовству. Ведь один из супругов почти всегда переживает другого. Разве было бы лучше, если бы вы, донья Кармен, умерли первой, предоставив ему страдать так, как сейчас страдаете вы?"
И ещё дон Мариано сказал, что если в нашем с мужем общем прошлом были опасности и тайны, известные лишь нам двоим и отягощающие мою память, то теперь у меня есть возможность раскрыть душу, в то же время не раскрывая семейных тайн ни одной живой душе. Моим доверенным лицом будут листы бумаги, которые я вправе когда-либо передать детям или не показывать никому никогда - на моё усмотрение.
Мой верный друг прав. Мне и впрямь тяжело в одиночку нести груз воспоминаний, я не хочу забрать его с собой в могилу, сделав правду навеки недосягаемой. Никто из ныне живущих, кроме меня, не знает, сколько тайн было сокрыто в моём супружестве!
Я и теперь никому из ныне живущих их не открою. Ни своим детям, ни даже дону Мариано, хотя он это и заслужил своей многолетней преданностью, великодушием, умными и полезными советами. Для него я лишь немного приподниму завесу, кое-что рассказав на словах. Но прочитать эту рукопись смогут лишь мои далёкие потомки. Надеюсь, через двести лет это уже не сможет повредить никому из них.
Я приступаю к рассказу о человеке, который более четверти века назад ворвался в мою жизнь и разрушил её полностью, до основания, разметав по камням, а затем воздвиг новое здание, но уже совершенно иное, из других камней и на другом фундаменте...
Он овладел мной на берегу пустынного острова, затерянного в Тихом океане, в мрачную бурную ночь, когда в кромешной тьме ревел ураган, и огромные волны с диким грохотом бились о скалистый берег.
О, нет, в действительности ночь, навсегда изменившая мою судьбу, была не такой. На море стоял полный штиль. В небе бриллиантовой россыпью сияли тысячи звёзд, полная луна ярко освещала небольшую бухту, шхуну, стоящую на якоре, и маленький пляж между скал. Туда, к узкой полоске песка направлялась шлюпка, где сидели двое - мужчина и женщина, полные радостного предвкушения первой близости...
Но мне запомнились непроглядная тьма и шторм, такой страшный, какого я никогда и не видывала в своей жизни. Вспоминая ту ночь, я всегда вижу внутренним взором картину ужасной бури, которой на самом деле не было. И мне требуется усилие, чтобы отогнать ложное видение. Таковы причуды моей памяти. Такой видится мне ночь, забросившая меня на Очарованный остров, где поджидал свою добычу лютый зверь, кошмарное чудовище, мой суженый, мой обожаемый супруг...
Я прожила с ним двадцать шесть лет.
Он не был похож на обычных людей ни внешним обликом, ни характером, ни складом ума. И судьба его была удивительной, странной, исключительной - ему под стать. БОльшую часть жизни он прожил, не зная ни своих родителей, ни своего возраста, ни даже имени, которое ему дали при крещении. Лишь когда ему было уже под сорок, он обрёл настоящее имя - Джеймс Смайт. До этого его в разное время называли по-разному: просто Джек, Джек-Урод, Рыжий Оберлус, Игуана, Рикардо Ромеро-и-Гарсия, Джон Адамсон...
И только я всю жизнь звала его одинаково, одним и тем же именем-прозвищем, которое сама ему и дала двадцать шесть лет назад на пустынном островке Галапагосского архипелага. На английских картах этот клочок земли обозначен как Худ, а на испанских как Эспаньола.
Своего мужа я называла Дракон острова Худ или просто Дракон.