Модная тема
Моды на публикации в русскоязычных соцсетях задаёт последние полгода Спаситель России.
Вчера он ввел в оборот тему голодовок.
Мне этот способ протеста и привлечения внимания к своим проблемам близок, я прибегал к нему неоднократно.
Иногда, хотя и очень редко, голодовки бывают успешными, приводящими к выполнению заявленных требований.
В моей практике таких было три.
1. Август 1984 года.
За год до этого мне было обещано администрацией зоны в Архангельской области (УГ42/14) длительное свидание с матерью. Назначена дата свидания в конце октября. Но в середине октября меня отправили на этап. Как позже выяснилось, в Новосибирскую область. Матушка, предупредить которую у меня не было никакой возможности, тащилась через всю страну с тюками провизии, но вынуждена возвращаться восвояси, так и не увидев сына. В новосибирской УФ 91/12 хозяин мне лично пообещал длительное свидание, но не раньше, чем через полгода - записали в график на август. За неделю до назначенной даты узнаю, что в комнатах свиданий объявлен карантин в связи с какой-то неназванной эпидемией на неопределенный срок. Расцениваю это как действие администрации, направленное конкретно, против меня, и объявляю голодовку. Тут же следует постановление "хозяина" о водворении голодающего в штрафной изолятор. Держат в одиночной камере, как и положено по советским законам, в одном нижнем белье, а ночи уже холодные в Сибири. Стучу зубами две недели, не притрагиваясь к еде, которую тогда в штрафных изоляторах давали через день. На пятнадцатые сутки ведут к "хозяину". Спрашивает, когда сниму голодовку. Отвечаю - как только предоставите свидание, с которым вы динамите меня и мою мать уже год.
Хорошо, говорит, двое суток свидания через неделю. Телеграмму матери они отправят сами.
Свидание состоялось. Карантин для остальных зэков сняли сразу после моего свидания.
2. Декабрь 1987 года.
Восьмого декабря исполнялся ровно год со дня гибели в Чистопольский тюрьме от последствий голодовки Анатолия Тихоновича Марченко. Я решил напомнить об этом землякам небольшим рукописным плакатом, который собирался прикрепить к доске объявлений у Новосибирской консерватории. 7 декабря чуть позже 23 часов при морозе около 30 градусов при полном отсутствии прохожих у той самой доски объявлений с ещё не прикрепленным плакатом ко мне подъехала черная Волга, из неё вышли трое крепких мужиков и отвезли меня в Железнодорожный РОВД. Утром я оказался в Железнодорожном районном суде, где получил 15 суток административного ареста за мелкое хулиганство, выразившееся в нецензурной брани и приставании к прохожим.
Оторопев от столь наглой чекистской лжи, я объявил сухую голодовку. Она продолжалась пять дней в ныне уже снесённом спецприемнике на улице Пионерской. К концу пятых суток меня выпустили по протесту прокурора. Сказались два фактора. Общественный - шла перестройка. Личный - прокурором Железнодорожного района был честный человек. Он всего лишь проверил по адресной базе данные тех людей, которые написали на меня заявления о правонарушении. Таких людей в действительности не оказалось, и прокурор Пермяков пошёл против КГБ и опротестовал решение суда. Позже мне даже выплатили компенсацию в размере недополученной за эти дни заработной платы (я работал стропалем на железной дороге).
3. Декабрь 2010 года.
Центральный районный суд по представлению следственного комитета по делу об оскорблении "чекистской подстилки" и потомственной судьи того же Центрального суда Марии Шишкиной отправляет меня на стационарную психолого-психиатрическую экспертизу. Проще говоря, заключает на месяц в психбольницу.
В медицинском учреждении, пусть и с решетками, голодовка проходила в комфортных по сравнению с тюрьмой условиях. С ежедневными клизмами и контролем давления. Широкое освещение этого события и критика новосибирских психиатров со стороны ведущих авторитетов профессии (Цезарь Короленко), устыдила экспертов, от бесед с которыми я категорически отказался, и они признали здорового человека здоровым через неделю вместо того, чтобы признать сумасшедшим через месяц, как требовали "органы".
Из прогрессивной общественности одна лишь писательница Ольга Лесневская публично одобрила отправку Мананникова на экспертизу, психиатры к ней не прислушались, но её принципиальность оценили в партии Яблоко, приняв в члены и избрав два года спустя заместителем председателя новосибирской организации.
На самом деле, это всё детский сад по сравнению с тем, когда голодовку объявляют серьёзные люди, а им противостоят уверенные в своей правоте власти. Я имею в виду голодовку "ирландских террористов" в тюрьме Лонг Кэш в 1981 году, натолкнувшуюся на непреклонность "железной леди", отказавшейся вернуть террористам статус политзаключенных.
В этом смысле голодовка Спасителя России как метод нанесения вреда своему здоровью вплоть до летального исхода в случае невыполнения требований выглядит нелогично: пустите врача, а то к прочим болезням добавлю истощение. Но прогрессивную общественность в её затяжной экзальтации отсутствие логики не смущает.
Вчера он ввел в оборот тему голодовок.
Мне этот способ протеста и привлечения внимания к своим проблемам близок, я прибегал к нему неоднократно.
Иногда, хотя и очень редко, голодовки бывают успешными, приводящими к выполнению заявленных требований.
В моей практике таких было три.
1. Август 1984 года.
За год до этого мне было обещано администрацией зоны в Архангельской области (УГ42/14) длительное свидание с матерью. Назначена дата свидания в конце октября. Но в середине октября меня отправили на этап. Как позже выяснилось, в Новосибирскую область. Матушка, предупредить которую у меня не было никакой возможности, тащилась через всю страну с тюками провизии, но вынуждена возвращаться восвояси, так и не увидев сына. В новосибирской УФ 91/12 хозяин мне лично пообещал длительное свидание, но не раньше, чем через полгода - записали в график на август. За неделю до назначенной даты узнаю, что в комнатах свиданий объявлен карантин в связи с какой-то неназванной эпидемией на неопределенный срок. Расцениваю это как действие администрации, направленное конкретно, против меня, и объявляю голодовку. Тут же следует постановление "хозяина" о водворении голодающего в штрафной изолятор. Держат в одиночной камере, как и положено по советским законам, в одном нижнем белье, а ночи уже холодные в Сибири. Стучу зубами две недели, не притрагиваясь к еде, которую тогда в штрафных изоляторах давали через день. На пятнадцатые сутки ведут к "хозяину". Спрашивает, когда сниму голодовку. Отвечаю - как только предоставите свидание, с которым вы динамите меня и мою мать уже год.
Хорошо, говорит, двое суток свидания через неделю. Телеграмму матери они отправят сами.
Свидание состоялось. Карантин для остальных зэков сняли сразу после моего свидания.
2. Декабрь 1987 года.
Восьмого декабря исполнялся ровно год со дня гибели в Чистопольский тюрьме от последствий голодовки Анатолия Тихоновича Марченко. Я решил напомнить об этом землякам небольшим рукописным плакатом, который собирался прикрепить к доске объявлений у Новосибирской консерватории. 7 декабря чуть позже 23 часов при морозе около 30 градусов при полном отсутствии прохожих у той самой доски объявлений с ещё не прикрепленным плакатом ко мне подъехала черная Волга, из неё вышли трое крепких мужиков и отвезли меня в Железнодорожный РОВД. Утром я оказался в Железнодорожном районном суде, где получил 15 суток административного ареста за мелкое хулиганство, выразившееся в нецензурной брани и приставании к прохожим.
Оторопев от столь наглой чекистской лжи, я объявил сухую голодовку. Она продолжалась пять дней в ныне уже снесённом спецприемнике на улице Пионерской. К концу пятых суток меня выпустили по протесту прокурора. Сказались два фактора. Общественный - шла перестройка. Личный - прокурором Железнодорожного района был честный человек. Он всего лишь проверил по адресной базе данные тех людей, которые написали на меня заявления о правонарушении. Таких людей в действительности не оказалось, и прокурор Пермяков пошёл против КГБ и опротестовал решение суда. Позже мне даже выплатили компенсацию в размере недополученной за эти дни заработной платы (я работал стропалем на железной дороге).
3. Декабрь 2010 года.
Центральный районный суд по представлению следственного комитета по делу об оскорблении "чекистской подстилки" и потомственной судьи того же Центрального суда Марии Шишкиной отправляет меня на стационарную психолого-психиатрическую экспертизу. Проще говоря, заключает на месяц в психбольницу.
В медицинском учреждении, пусть и с решетками, голодовка проходила в комфортных по сравнению с тюрьмой условиях. С ежедневными клизмами и контролем давления. Широкое освещение этого события и критика новосибирских психиатров со стороны ведущих авторитетов профессии (Цезарь Короленко), устыдила экспертов, от бесед с которыми я категорически отказался, и они признали здорового человека здоровым через неделю вместо того, чтобы признать сумасшедшим через месяц, как требовали "органы".
Из прогрессивной общественности одна лишь писательница Ольга Лесневская публично одобрила отправку Мананникова на экспертизу, психиатры к ней не прислушались, но её принципиальность оценили в партии Яблоко, приняв в члены и избрав два года спустя заместителем председателя новосибирской организации.
На самом деле, это всё детский сад по сравнению с тем, когда голодовку объявляют серьёзные люди, а им противостоят уверенные в своей правоте власти. Я имею в виду голодовку "ирландских террористов" в тюрьме Лонг Кэш в 1981 году, натолкнувшуюся на непреклонность "железной леди", отказавшейся вернуть террористам статус политзаключенных.
В этом смысле голодовка Спасителя России как метод нанесения вреда своему здоровью вплоть до летального исхода в случае невыполнения требований выглядит нелогично: пустите врача, а то к прочим болезням добавлю истощение. Но прогрессивную общественность в её затяжной экзальтации отсутствие логики не смущает.