И.А. Бунин
В купе тишина, раскачиваемая вагонными колесами. В такт стыкам позванивают ложки, притоптывающие в ступах стаканов. Стаканы укутаны в объятья подстаканников.
В купе солнечно, но не жарко. Это в открытое окно дышит Байкал. Поезд осторожно, но торопко бежит по самому краю, бочком прижимаясь к скалистой терке гор, щурится окнами в непроглядную старинную синь.
В купе скучно. Уже пролистаны газеты, безвкусной модницей увешанные брошками орденов. В газетах Ленька-бахвал смачно всасывается в губы очередного заезжего гостя. Рапорта о битвах на фронтах полей, о рейдах по фермам и свинарникам.
За спиной, на востоке, ударные отряды штурмуют БАМ.
Кажется, вся страна на войне, только за окном дремлющая тишь сонных полустанков...
На столе книга, в невыразительной серой обложке. На лицевой стороне невнятный блеклый рисунок. И надпись - И.А. Бунин. "Темные аллеи".
В СССР секса не было. Ну, то есть он был, но как-то невнятно. Он смутно мыкался по страницам тайно читаемого "Декамерона" и и в виде изделий ценой в 2 коп., которыми было классно швыряться - они отлично липли к школьным пиджакам. Особенно со спины - Глянь-ка, гондон идет...
Образование мы получали частью из рисунков на стенах школьных и общественных туалетов, где просто, доходчиво объяснялось что есть и куда это надо, а главное - зачем. Часть познавали из неофициального пионерского фолклера. Не при кострах и линейках, а в беседках за бычком "Беломора". И уж совсем немалую долю в рационе советского школьника занимали порнооткрытки в виде переснятых игральных карт. На них дамы демонстрировали интимные прически, которым бы смело позавидовали обладатели "афро". Раст тогда ещё не было, но могу утверждать, что при наличии такой растительности можно было сплести и их. По крайней мере, последние виды таких причесок довелось встречать в начале буйных 90-х...
Распостраняли эти изделия в основном слепоглухонемые инвалиды, бодро скачущие по вагонам поездов. В их карманах эти самые лобковые прически соседствовали с усами Сталина и совсем не уступали им в цене и популярности. Каким чертом открытки перекочевывали в карманы звеньевых, председателей советов отрядов и дружин я уж и не помню. Но факт - были.
Что-то я увлекся, однако.
В купе, повторюсь, было скучно. И вот я на верхней полке, отвоеванной мной по праву "мама, я уже взрослый, не бойся, не упаду", открываю блеклую обложку с незнакомой мне фамилией...
За Курском, в вагоне-ресторане, когда после завтрака он пил кофе с коньяком, жена сказала ему: -- Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминаешь свою дачную девицу с костлявыми ступнями? -- Грущу, грущу, -- ответил он, неприятно усмехаясь. -- Дачная девица... Amata nobis quantum arnabitur nulla! -- Это по-латыни? Что это значит? -- Этого тебе не нужно знать. -- Как ты груб, -- сказала она, небрежно вздохнув, и стала смотреть в солнечное окно.
С тех самых пор я влюблен в четкую вязь плотной бунинской прозы. Потому что не знаю, кто ещё может писать так о любви, жизни, сексе и непостижимых отношениях между мужчиной и женщиной...
После Бунина все написанное мною будет напрасным и излишним.
В купе солнечно, но не жарко. Это в открытое окно дышит Байкал. Поезд осторожно, но торопко бежит по самому краю, бочком прижимаясь к скалистой терке гор, щурится окнами в непроглядную старинную синь.
В купе скучно. Уже пролистаны газеты, безвкусной модницей увешанные брошками орденов. В газетах Ленька-бахвал смачно всасывается в губы очередного заезжего гостя. Рапорта о битвах на фронтах полей, о рейдах по фермам и свинарникам.
За спиной, на востоке, ударные отряды штурмуют БАМ.
Кажется, вся страна на войне, только за окном дремлющая тишь сонных полустанков...
На столе книга, в невыразительной серой обложке. На лицевой стороне невнятный блеклый рисунок. И надпись - И.А. Бунин. "Темные аллеи".
В СССР секса не было. Ну, то есть он был, но как-то невнятно. Он смутно мыкался по страницам тайно читаемого "Декамерона" и и в виде изделий ценой в 2 коп., которыми было классно швыряться - они отлично липли к школьным пиджакам. Особенно со спины - Глянь-ка, гондон идет...
Образование мы получали частью из рисунков на стенах школьных и общественных туалетов, где просто, доходчиво объяснялось что есть и куда это надо, а главное - зачем. Часть познавали из неофициального пионерского фолклера. Не при кострах и линейках, а в беседках за бычком "Беломора". И уж совсем немалую долю в рационе советского школьника занимали порнооткрытки в виде переснятых игральных карт. На них дамы демонстрировали интимные прически, которым бы смело позавидовали обладатели "афро". Раст тогда ещё не было, но могу утверждать, что при наличии такой растительности можно было сплести и их. По крайней мере, последние виды таких причесок довелось встречать в начале буйных 90-х...
Распостраняли эти изделия в основном слепоглухонемые инвалиды, бодро скачущие по вагонам поездов. В их карманах эти самые лобковые прически соседствовали с усами Сталина и совсем не уступали им в цене и популярности. Каким чертом открытки перекочевывали в карманы звеньевых, председателей советов отрядов и дружин я уж и не помню. Но факт - были.
Что-то я увлекся, однако.
В купе, повторюсь, было скучно. И вот я на верхней полке, отвоеванной мной по праву "мама, я уже взрослый, не бойся, не упаду", открываю блеклую обложку с незнакомой мне фамилией...
За Курском, в вагоне-ресторане, когда после завтрака он пил кофе с коньяком, жена сказала ему: -- Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминаешь свою дачную девицу с костлявыми ступнями? -- Грущу, грущу, -- ответил он, неприятно усмехаясь. -- Дачная девица... Amata nobis quantum arnabitur nulla! -- Это по-латыни? Что это значит? -- Этого тебе не нужно знать. -- Как ты груб, -- сказала она, небрежно вздохнув, и стала смотреть в солнечное окно.
С тех самых пор я влюблен в четкую вязь плотной бунинской прозы. Потому что не знаю, кто ещё может писать так о любви, жизни, сексе и непостижимых отношениях между мужчиной и женщиной...
После Бунина все написанное мною будет напрасным и излишним.