Эйн Геди в глазах переводчика и читателя Древней Руси. (1)
Михаэль Эзер.
Эйн Геди в глазах переводчика и читателя Древней Руси.
(к вопросу о переводе- интерпретации).
===============================================
Чрезвычайно интересным вопросом, связанным с «географией ТАНАХа», в частности, «Песни Песней» является исследование восприятия реалий чужого культурного пространства, да еще и отделенного тысячелетиями от воспринимающего. Переводы ТАНАХа на разные языки и в разные эпохи - уникальный источник для изучения этого явления. Видение чужого мира, в данном случае, происходит через несколько светофильтров: «идейно-религиозный», «исторический» ( или, чаще, псевдоисторический), «культурно-понятийный», «семантико-языковой». Картина, создающаяся в результате, часто, может рассказать нам больше о мире переводчика и читателя, чем о мире самого источника. Особенный интерес представляют собою переводы с языка оригинала, сравниваемые с «переводами с переводов» (такими, как Септуагинта, Вульгата). Культура Древней Руси дает нам несколько уникальных возможностей для иллюстрации этого явления.
«Песнь песней» переводилась , по меньшей мере дважды, с еврейского оригинала, или, даже имея в основе греческую версию, серьезно корректировалась по нему. Один из переводов, это рук. ГБЛ, Муз 8222, другой - т.н Виленский сборник 262 (кажется, связан с «ересью жидовствующих»). Оба - 16 века, но первый, возможно, восходит к рукописи существенно более раннего периода.
(рукопись издана А.Алексеевым: «Песнь песней по русскому списку 16 в. в переводе с древнееврейского оригинала» ПС 27 (90), изд. «Наука» , 1981 г.)
Носителям еврейской культуры в наши дни сложно представить, какие проблемы возникали при попытке адекватно передать, казалось бы, самые простые реалии Эрец Исраэль. Посмотрим, как справлялся с этим переводчик.
«В винограде моем урочища есть». Как вы думаете, что, в оригинале, кроется за этой фразой? Загляните в שיר השירים א, י"ד .
אשכול הכפר דודי לי בכרמי עין גדי
В переводе( весьма небезупречном) Д. Иосифона (изд. «Мосад рав Кук»): «Кисть кофера для меня друг мой в виноградниках Эйн-геди». Вопрос о малопонятном «кофере» оставим на совести современных издателей, и надеемся к нему вернуться в следующем очерке.
Узнали? Знакомое нам Эйн-Геди. В Вил. Сб. мы найдем нечто более близкое : «в винощах Енкгеди». А в знаменитой Острожской Библии (тоже к.16 в. но имевшей в основе Септуагинту)- « в винограде Гаддове». Что это - невежество переводчиков, сознательное искажение текста? Да, вобщем-то, ни то ни другое. Старались иноки, искренне старались увидеть далекое, передать малопоннятное. Только вот светофильтры повлияли.
С ОБ и Вил. Сб. все довольно понятно. В Септуагинте עין גדי пишется с двумя «дельтами» и в одно слово Ένγάδδί . Переводчик ОБ связал это слово с коленом Гада, тем более, что в Песни Песней речь идет, явно, не про северные районы Израиля. Напротив Иерусалима на восток- аккурат, Гад, Реувен и снова Гад обитают. Там и винограднику самое место. Так хорошее знание ТАНАХа породило вполне вероятный «географический мидраш».
«Енкгеди» в Вил.сб появилось из попытки передать дагеш в «гимеле», увиденный в качестве «сильного дагеша», не нагружая начало слога одним и тем же удвоенным согласным, а представив один из «гимелей», как окончание, якобы, предыдущего закрытого слогога (*eing-) потом оглушив его (переводчик работал с еврейским текстом): Ein-ggedi - Eing-gedi - Eink-gedi.
Но что же случилось с переводчиком рукописи Муз.8222? Откуда взялись «урочища»?
Тут мы видим рождение новой «масоры нусах древняя Русь». Переводчик делит стих на два. Основой для него, очевидно, является «закеф катон» над «ламед» в слове «לי».
«Ветви винограда любовник мои к мне. И в винограде моем урочища есть». Смихут כרמי עין גדי воспринимается, как слово כרם с местоименным суффиксом первого лица («мой виноградник»), ну а теперь - переводчику нужно обьяснить что такое עין גדי.
В руском языке слово «урочище» несет значение определенного природного анклава, обладающего к-то спецификой, кроме того в его семантике прослеживается оттенок значения закрытости, изолированости, охраняемости. Куда влечет влюбленных? Туда, где им никто не помешает. В закрытое место, огороженное от мира зеленью ветвей, м.б. к-нибудь природными стенами. Не правда ли - любопытная картина, весьма напоминающая реальное ущелье Эйн-геди - оазис среди мертвой пустыни, действительно «урочище», по определению. Разрушив «пшат», уничтожив географическое название, переводчик создал новую реальность, выражающую, через другие понятия, ту же самую природную картину природного зеленого оазиса.
И тут можно задать вопрос: а не знал ли он, изначально, м.б. от к-нибудь из паломников, как выглядит настоящий оазис Эйн-Геди? И не решил ли он, пойдя на сознательную операцию над текстом, убрав из него ничего не говорящее читателю на Руси название далекого родника, дать ему нечто большее - саму атмосферу мира Песни Песней? Ответа у меня нет, но вопрос мне кажется имеющим право на существование.
В продолжении очерка, которое я надеюсь написать вскоре, попробуем взглянуть на первую часть пасука, про אשכול הכופר. Нас ожидают не менее интересные находки.
Эйн Геди в глазах переводчика и читателя Древней Руси.
(к вопросу о переводе- интерпретации).
===============================================
Чрезвычайно интересным вопросом, связанным с «географией ТАНАХа», в частности, «Песни Песней» является исследование восприятия реалий чужого культурного пространства, да еще и отделенного тысячелетиями от воспринимающего. Переводы ТАНАХа на разные языки и в разные эпохи - уникальный источник для изучения этого явления. Видение чужого мира, в данном случае, происходит через несколько светофильтров: «идейно-религиозный», «исторический» ( или, чаще, псевдоисторический), «культурно-понятийный», «семантико-языковой». Картина, создающаяся в результате, часто, может рассказать нам больше о мире переводчика и читателя, чем о мире самого источника. Особенный интерес представляют собою переводы с языка оригинала, сравниваемые с «переводами с переводов» (такими, как Септуагинта, Вульгата). Культура Древней Руси дает нам несколько уникальных возможностей для иллюстрации этого явления.
«Песнь песней» переводилась , по меньшей мере дважды, с еврейского оригинала, или, даже имея в основе греческую версию, серьезно корректировалась по нему. Один из переводов, это рук. ГБЛ, Муз 8222, другой - т.н Виленский сборник 262 (кажется, связан с «ересью жидовствующих»). Оба - 16 века, но первый, возможно, восходит к рукописи существенно более раннего периода.
(рукопись издана А.Алексеевым: «Песнь песней по русскому списку 16 в. в переводе с древнееврейского оригинала» ПС 27 (90), изд. «Наука» , 1981 г.)
Носителям еврейской культуры в наши дни сложно представить, какие проблемы возникали при попытке адекватно передать, казалось бы, самые простые реалии Эрец Исраэль. Посмотрим, как справлялся с этим переводчик.
«В винограде моем урочища есть». Как вы думаете, что, в оригинале, кроется за этой фразой? Загляните в שיר השירים א, י"ד .
אשכול הכפר דודי לי בכרמי עין גדי
В переводе( весьма небезупречном) Д. Иосифона (изд. «Мосад рав Кук»): «Кисть кофера для меня друг мой в виноградниках Эйн-геди». Вопрос о малопонятном «кофере» оставим на совести современных издателей, и надеемся к нему вернуться в следующем очерке.
Узнали? Знакомое нам Эйн-Геди. В Вил. Сб. мы найдем нечто более близкое : «в винощах Енкгеди». А в знаменитой Острожской Библии (тоже к.16 в. но имевшей в основе Септуагинту)- « в винограде Гаддове». Что это - невежество переводчиков, сознательное искажение текста? Да, вобщем-то, ни то ни другое. Старались иноки, искренне старались увидеть далекое, передать малопоннятное. Только вот светофильтры повлияли.
С ОБ и Вил. Сб. все довольно понятно. В Септуагинте עין גדי пишется с двумя «дельтами» и в одно слово Ένγάδδί . Переводчик ОБ связал это слово с коленом Гада, тем более, что в Песни Песней речь идет, явно, не про северные районы Израиля. Напротив Иерусалима на восток- аккурат, Гад, Реувен и снова Гад обитают. Там и винограднику самое место. Так хорошее знание ТАНАХа породило вполне вероятный «географический мидраш».
«Енкгеди» в Вил.сб появилось из попытки передать дагеш в «гимеле», увиденный в качестве «сильного дагеша», не нагружая начало слога одним и тем же удвоенным согласным, а представив один из «гимелей», как окончание, якобы, предыдущего закрытого слогога (*eing-) потом оглушив его (переводчик работал с еврейским текстом): Ein-ggedi - Eing-gedi - Eink-gedi.
Но что же случилось с переводчиком рукописи Муз.8222? Откуда взялись «урочища»?
Тут мы видим рождение новой «масоры нусах древняя Русь». Переводчик делит стих на два. Основой для него, очевидно, является «закеф катон» над «ламед» в слове «לי».
«Ветви винограда любовник мои к мне. И в винограде моем урочища есть». Смихут כרמי עין גדי воспринимается, как слово כרם с местоименным суффиксом первого лица («мой виноградник»), ну а теперь - переводчику нужно обьяснить что такое עין גדי.
В руском языке слово «урочище» несет значение определенного природного анклава, обладающего к-то спецификой, кроме того в его семантике прослеживается оттенок значения закрытости, изолированости, охраняемости. Куда влечет влюбленных? Туда, где им никто не помешает. В закрытое место, огороженное от мира зеленью ветвей, м.б. к-нибудь природными стенами. Не правда ли - любопытная картина, весьма напоминающая реальное ущелье Эйн-геди - оазис среди мертвой пустыни, действительно «урочище», по определению. Разрушив «пшат», уничтожив географическое название, переводчик создал новую реальность, выражающую, через другие понятия, ту же самую природную картину природного зеленого оазиса.
И тут можно задать вопрос: а не знал ли он, изначально, м.б. от к-нибудь из паломников, как выглядит настоящий оазис Эйн-Геди? И не решил ли он, пойдя на сознательную операцию над текстом, убрав из него ничего не говорящее читателю на Руси название далекого родника, дать ему нечто большее - саму атмосферу мира Песни Песней? Ответа у меня нет, но вопрос мне кажется имеющим право на существование.
В продолжении очерка, которое я надеюсь написать вскоре, попробуем взглянуть на первую часть пасука, про אשכול הכופר. Нас ожидают не менее интересные находки.