кусочки сегодня
Макс вечером уговаривает Магду, чтобы мы с ней посидели в детской комнате в кресле, а не шли сразу в нашу комнату, где Магдина кроватка - не хочет, чтоб мы уходили и надеется послушать песни перед сном.
Магда - НЕТ! Я хочу в своей кровати спать! - а не сидеть у мамы на руках в вашей комнате
Макс - Но ты же меня любишь?
Магда - Да. - после паузы - Нет, я Марфу только люблю. Тебя совсем немножко, не сильно люблю..
А у меня дома сегодня было сборище наших флейтовых мамочек, с которыми мы играем у Ирины Владимировны, и мы сначала пили чай, а потом играли, и было здорово, только все равно так себе, а завтра уже музыкальная гостиная, и нам играть нашего Бородина, и как-то нет полной уверенности, что это будет хорошо сделано. Но мы все-таки потренировались в условиях, близких к экстремальным - играли сегодня в детской комнате, дети ( а Макс сегодня в честь сдачи анализов для медицинской карты остался дома), временно вытесненные в нашу комнату, спешно ее громили и захламляли всеми игрушками, которые смогли туда перетащить, и почти постоянно ссорились, выясняли отношения с разной степенью громкости, время от времени врываясь к нам за поддержкой. Лучше всего вела себя годовалая Лукеша, сидя на полу исследовала весь наш набор шумелок-грмелок-свистелок, и только под конец полезла на лестницу на кровать-чердак, влезла на первую ступеньку и тут же с нее упала, откинувшись назад, глухо ударилась об пол и долго сдержанно плакала - большими слезами, но почти беззвучно, удивленно-обиженно.
Мой вымечтанный внешний жесткий диск, как оказалось, требует форматирования под Мак, а я это не умею, и вот лежит он, такой красивый, красный - и я ничего не могу с ним сделать. Ужасно обидно.
Читаю Чуковского, Лукьянову Ирину - уже почти в самом конце, последние годы жизни - и все такая же беспросветная история страны, где сплошные закручивания гаек, где всю дорогу все запрещают и уничтожают, где если и встречаются оттепели, то очень и очень ненадолго - и вот я читаю, читаю, уже и 53-й год прошел, и 62-й, и ничего не изменяется, и уже 67-й пошел - и тут я с ужасном понимаю, что 67-й год - это всего 10 лет до моего рождения, а все по-прежнему плохо, ничего сильно не изменилось, хотя казалось бы, ну сколько уже можно..
А мне-то всю жизнь издалека казалось, что да, все было плохо, но когда? Ну там, революция, ну, 19-й год, ну 21-й,ну, голод, ну, разруха, 30-е гг,40-е, ну да, и начала 50-х тоже, ну и потом еще по мелочи - но это ж все давно, а мы-то нет, мы-то уже в счастливое время родились, у нас-то все уже по-другому, все хорошо, хорошо ведь в общем, да? А оно все продолжается и продолжается, оказывается, все так же - и что, лет через -цать кто-то будет читать и ужасаться - как же они жили, бедные, в это тяжелое время, в этот очередной период закручивания гаек.. И все так же, как при К.И., культурные деятели писали письма против каких-то ужасных постановлений, и все, все - все то же самое.
Магда - НЕТ! Я хочу в своей кровати спать! - а не сидеть у мамы на руках в вашей комнате
Макс - Но ты же меня любишь?
Магда - Да. - после паузы - Нет, я Марфу только люблю. Тебя совсем немножко, не сильно люблю..
А у меня дома сегодня было сборище наших флейтовых мамочек, с которыми мы играем у Ирины Владимировны, и мы сначала пили чай, а потом играли, и было здорово, только все равно так себе, а завтра уже музыкальная гостиная, и нам играть нашего Бородина, и как-то нет полной уверенности, что это будет хорошо сделано. Но мы все-таки потренировались в условиях, близких к экстремальным - играли сегодня в детской комнате, дети ( а Макс сегодня в честь сдачи анализов для медицинской карты остался дома), временно вытесненные в нашу комнату, спешно ее громили и захламляли всеми игрушками, которые смогли туда перетащить, и почти постоянно ссорились, выясняли отношения с разной степенью громкости, время от времени врываясь к нам за поддержкой. Лучше всего вела себя годовалая Лукеша, сидя на полу исследовала весь наш набор шумелок-грмелок-свистелок, и только под конец полезла на лестницу на кровать-чердак, влезла на первую ступеньку и тут же с нее упала, откинувшись назад, глухо ударилась об пол и долго сдержанно плакала - большими слезами, но почти беззвучно, удивленно-обиженно.
Мой вымечтанный внешний жесткий диск, как оказалось, требует форматирования под Мак, а я это не умею, и вот лежит он, такой красивый, красный - и я ничего не могу с ним сделать. Ужасно обидно.
Читаю Чуковского, Лукьянову Ирину - уже почти в самом конце, последние годы жизни - и все такая же беспросветная история страны, где сплошные закручивания гаек, где всю дорогу все запрещают и уничтожают, где если и встречаются оттепели, то очень и очень ненадолго - и вот я читаю, читаю, уже и 53-й год прошел, и 62-й, и ничего не изменяется, и уже 67-й пошел - и тут я с ужасном понимаю, что 67-й год - это всего 10 лет до моего рождения, а все по-прежнему плохо, ничего сильно не изменилось, хотя казалось бы, ну сколько уже можно..
А мне-то всю жизнь издалека казалось, что да, все было плохо, но когда? Ну там, революция, ну, 19-й год, ну 21-й,ну, голод, ну, разруха, 30-е гг,40-е, ну да, и начала 50-х тоже, ну и потом еще по мелочи - но это ж все давно, а мы-то нет, мы-то уже в счастливое время родились, у нас-то все уже по-другому, все хорошо, хорошо ведь в общем, да? А оно все продолжается и продолжается, оказывается, все так же - и что, лет через -цать кто-то будет читать и ужасаться - как же они жили, бедные, в это тяжелое время, в этот очередной период закручивания гаек.. И все так же, как при К.И., культурные деятели писали письма против каких-то ужасных постановлений, и все, все - все то же самое.