То, что говорилось в прессе и на собраниях, неоднозначно трактовалось в различных слоях населения. После убийства Кирова и суда над Каменевым и Зиновьевым по стране прокатилась волна арестов: людей арестовывали только за то, что их оценки этих деятелей расходились с официальными. Например, о Зиновьеве и Каменеве говорили как о ближайших соратниках Ленина, которые осмелились выразить свое несогласие с политикой Сталина, а тот, как полагали многие, за это расправился с ними. В оперативных обзорах Секретно-политического отдела все это квалифицировалось как «контрреволюционные разговоры».
Особенно часто в оперативных рапортах встречается термин «дискредитация руководства партии». «Дискредитацией» считались не только анекдоты о членах Политбюро, но и испорченные их портреты и фотографии - как сознательно, так и случайно, и многое другое. Так, редактора выездной газеты «Ленинское слово» в селе Хлевном Воронежской области П.И.Самарина арестовали в 1935 году за то, что в газете был опубликован нечеткий портрет (из-за плохого качества типографской краски) с надписью «секретарь ЦК ВКП(б)». На замечание по этому поводу Самарин парировал: «Мы скажем, что это снимок Сталина, сидящего в винограднике»[АП РФ. Ф.3. Оп.58 Д.227. Л.181-184.].
Множество людей было арестовано во всех городах СССР только за отказ осудить убийство Кирова. Обсуждали и самого Сталина. Типичным в этой связи является арест группы «контрреволюционных террористических заговорщиков» в Ленинградской филармонии. Монтер филармонии Селиверстов был объявлен опасным террористом за анекдот, в котором говорилось, что «удивить заграницу и обрадовать население СССР можно только убийством Сталина, да и стоить это будет дешево, пуля стоит две копейки»[ЦА ФСБ. Ф.3. Оп.2 Д.49. Л.35.]. Монтера обвинили в подготовке террористического акта против Сталина. Постоянным разделом в обзорах Секретно-политического отдела ГУГБ о проведенной работе стала рубрика «фашистская террористическая контрреволюция». В обществе не существовало единого мнения о политике советского государства и его руководителях[См. Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia. Terror, Propaganda and Dissent, 1934-1941. Cambridge, 1997.].
До начала периода массовых репрессий аресты проводились все же относительно дифференцированно. Часть руководящего аппарата органов госбезопасности на местах понимала трудности экономического положения трудящихся. Например, когда начальнику московского управления ОГПУ С.Ф.Реденсу сотрудники Секретно-политического отдела приносили материалы на лиц, обвиняемых в антисоветской агитации и терроре, и просили санкции на арест, он возражал, мотивируя тем, что взгляды людей связаны лишь с плохим материальным положением.
Сохранялся и классовый подход при оценке действий, которые можно было квалифицировать как антисоветскую агитацию. Из Куйбышева информировали, что среди активно критикующих мероприятия советской власти замечены бывший участник восстания на броненосце «Потемкин» Киселев и бывшие красные партизаны. Начальник Секретно-Политического отдела УНКВД Ленинградской области Горин-Лундин не разрешил арестовать рабочего, который нарисовал скелет и подписал: «Вот, что дала нам Советская власть к 17-й годовщине Октября». Одиночные высказывания не представляли особой опасности.
То, что говорилось в прессе и на собраниях, неоднозначно трактовалось в различных слоях населения. После убийства Кирова и суда над Каменевым и Зиновьевым по стране прокатилась волна арестов: людей арестовывали только за то, что их оценки этих деятелей расходились с официальными. Например, о Зиновьеве и Каменеве говорили как о ближайших соратниках Ленина, которые осмелились выразить свое несогласие с политикой Сталина, а тот, как полагали многие, за это расправился с ними. В оперативных обзорах Секретно-политического отдела все это квалифицировалось как «контрреволюционные разговоры».
Особенно часто в оперативных рапортах встречается термин «дискредитация руководства партии». «Дискредитацией» считались не только анекдоты о членах Политбюро, но и испорченные их портреты и фотографии - как сознательно, так и случайно, и многое другое. Так, редактора выездной газеты «Ленинское слово» в селе Хлевном Воронежской области П.И.Самарина арестовали в 1935 году за то, что в газете был опубликован нечеткий портрет (из-за плохого качества типографской краски) с надписью «секретарь ЦК ВКП(б)». На замечание по этому поводу Самарин парировал: «Мы скажем, что это снимок Сталина, сидящего в винограднике»[АП РФ. Ф.3. Оп.58 Д.227. Л.181-184.].
Множество людей было арестовано во всех городах СССР только за отказ осудить убийство Кирова. Обсуждали и самого Сталина. Типичным в этой связи является арест группы «контрреволюционных террористических заговорщиков» в Ленинградской филармонии. Монтер филармонии Селиверстов был объявлен опасным террористом за анекдот, в котором говорилось, что «удивить заграницу и обрадовать население СССР можно только убийством Сталина, да и стоить это будет дешево, пуля стоит две копейки»[ЦА ФСБ. Ф.3. Оп.2 Д.49. Л.35.]. Монтера обвинили в подготовке террористического акта против Сталина. Постоянным разделом в обзорах Секретно-политического отдела ГУГБ о проведенной работе стала рубрика «фашистская террористическая контрреволюция». В обществе не существовало единого мнения о политике советского государства и его руководителях[См. Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia. Terror, Propaganda and Dissent, 1934-1941. Cambridge, 1997.].
До начала периода массовых репрессий аресты проводились все же относительно дифференцированно. Часть руководящего аппарата органов госбезопасности на местах понимала трудности экономического положения трудящихся. Например, когда начальнику московского управления ОГПУ С.Ф.Реденсу сотрудники Секретно-политического отдела приносили материалы на лиц, обвиняемых в антисоветской агитации и терроре, и просили санкции на арест, он возражал, мотивируя тем, что взгляды людей связаны лишь с плохим материальным положением.
Сохранялся и классовый подход при оценке действий, которые можно было квалифицировать как антисоветскую агитацию. Из Куйбышева информировали, что среди активно критикующих мероприятия советской власти замечены бывший участник восстания на броненосце «Потемкин» Киселев и бывшие красные партизаны. Начальник Секретно-Политического отдела УНКВД Ленинградской области Горин-Лундин не разрешил арестовать рабочего, который нарисовал скелет и подписал: «Вот, что дала нам Советская власть к 17-й годовщине Октября». Одиночные высказывания не представляли особой опасности.
(продолжение следует)
Reply
Leave a comment