рождение Союза Писателей - через прославление концлагеря на Беломорканале и фуршеты во время голода
Как оказывается в советской истории всё завязано. Союз Писателей-то оказывается создавался как раз во время голодомора и строительства Беломора. И пролетарский апартеид (отделялись пролетарские совписы и "попутчики") сменился "совестким" "социалистическим" единством совписов именно во время пиара самого большого в мире концлагеря, когда совписов в голодный год ублажали жратвой, а те описывали будни советских рабов в восторженных и бравурных тонах.
С чего Союз Писателей начался - тем навсегда и остался: кормушкой для предателей народа обращённого в рабов, которые предатели за похлёбку славили советского фараона и самоотверженный труд рабов.
Не могу не добавить к аллегории певцов концлагерей - "Старый мир" вместе с русскими деревнями затапливается, а "Новый мир", который открывается с весной - это "подснежники" - трупы рабов, которые были занесены снегом, а теперь с весной проступили. И "Новые Люди" - выжившие рабы - собирают рабов померших (людей "Старых" или даже "Бывших") ,чтоб закопать их как собак в ямы, траншеи и рвы.
http://magazines.russ.ru/nlo/2005/71/kl14-pr.html
«НЛО» 2005, №71
Модернизация как мобилизация: культура СССР 1930-х годов. Иоахим Клейн
Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время (пер. с нем. М. Шульмана под ред. автора)
Литература и пропаганда в сталинское время*
ПОЕЗДКА ПИСАТЕЛЕЙ И КНИГА О БЕЛОМОРКАНАЛЕ
...
При всех разногласиях, касающихся формальных аспектов книги, ясно, что мы имеем дело в первую очередь не с искусством, а с пропагандой. Своей документальной основой книга о Беломорканале претендует на значимость так называемой «литературы факта»[70]. Но впечатление проверяемости и верности фактам, которое она пытается создать, покоится на иллюзии. В этом смысле книга о Беломорканале вполне соответствует поэтике социалистического реализма: наряду с требованиями истины и близости к жизни, которые выдвигались основоположниками этой официальной доктрины, результатом являлось не «отражение» реальности, а отвлечение от нее читателя, становившегося невосприимчивым к опыту[71].
Книга о Беломорканале вносит свою лепту в тот всеохватывающий мнимый мир, который характерен для культуры сталинского времени. Вслед за Солженицыным историки-эмигранты описали ее следующим образом: «гнуснейшая книга в истории литературы, воспевание концентрационного лагеря»[72]. Столь же гнусны, однако, и многие другие произведения советской литературы, к примеру восхваляющие колхозную жизнь в то время, когда голод 1932-1933 годов уносил жизни миллионов жертв. Таким образом, книга о Беломорканале теряет свою скандальную уникальность, на которой настаивают Солженицын и другие. В качестве произведения социалистического реализма она соответствует фактам лишь в единичных пунктах - в общем же она ориентирована не на реальность, а на официальные представления о ней в духе вышеупомянутой молотовской речи. Дальнейшие представления этого рода исходят от С. Фирина, начальника Белбалтлага. Вместе с М. Горьким и Л. Авербахом, прежним лидером «пролетарского» литературного движения (РАПП), он значится как редактор книги.Перед началом экскурсии на Беломорканал в московском Доме писателей он прочел участникам продолжительный доклад вводного характера[73]. Фирин также постоянно сопровождал писателей во время путешествия и многократно имел возможность предлагать им официальную интерпретацию вещей. Усилия такого рода должны были быть тем более успешными, чем меньше времени для собственных наблюдений оставалось в распоряжении писателей во время шестидневной экскурсии
Итак, книга о Беломорканале рассказывает о героической работе и успешном перевоспитании. Последняя тема непрестанно предстает перед глазами читателей во вставных биографиях заключенных. Нужно было покорить двух врагов. Одним врагом была природа русского Севера, стоявшая на пути грандиозного строительного проекта. Вторым врагом было дореволюционное прошлое, каким оно продолжало жить в сознании заключенных. Победа над этим прошлым изображается также аллегорически, строительство канала становится символом революционной переделки. Вместе с карельскими деревнями, уходящими под воду после установки плотины, скрывается Старый Мир[74]. Возникновение Нового Мира связывается с триумфальным началом весны незадолго до завершения строительных работ[75].
Так же как в других текстах этого времени, не умолкает военная метафорика; по лестной аналогии с красноармейцами работающие заключенные именуются «каналоармейцами». Жизнь на Беломорканале трудна, работа тяжела, погода сурова. Есть и бесхозяйственность. Но заключенные здоровы и накормлены - им живется бесконечно лучше, чем заключенным буржуазных тюрем Германии, Америки и других стран; эти ужасы наглядно представляются в целом ряде фотографий. Не так в Белбалтлаге: здесь вдумчивая лагерная педагогика ОГПУ достигает, после начального сопротивления, лучших успехов, и в конце концов заключенные работают с самоотверженностью. За отдельными исключениями, они отреклись от своего прошлого и идентифицируют себя с целями советского государства: это Новые Люди, речь все чаще заходит о «перерождении»[76]
3. Горький указал на «огромное значение» этой книги; сходно высказываются другие авторы, которые пишут о процессе создания книги[77]. В первую очередь, конечно, эти оценки касаются пропагандистской задачи: прославления стройки и «перековки». Кроме того, существует и литературнополитический аспект. Как уже было указано, Горький в заключительной главе самой книги рассказывает историю ее возникновения; подобные рассуждения находим у других авторов. В одном очерке о работе над книгой о Беломорканале говорится, что книга пишется в атмосфере коллективной солидарности. Авторы включаются в «единый план», утвержденный «политредакцией тома»[78]; имеются в виду редакторы Горький, Авербах и - как представитель ОГПУ - Фирин. В другой такой статье читаем: после возвращения с экскурсии «мы составили план книги <...> По плану была разделена работа: каждый автор получил на руки план всей книги с точным определением своей задачи, куда именно, на каком материале, в какой сюжетной связи должны быть напечатаны его куски»[79]. Все это соединяется с острой критикой традиционного индивидуализма писательского труда: экскурсия на Беломорканал - часть борьбы «против литературщины»[80]; книга о перевоспитании заключенных служит также перевоспитанию авторов - речь идет о «новом типе писателя, активном строителе социализма»[81]. Как уже упомянуто выше, коллективно написанные труды уже существовали в советской литературе. Все же совместная работа писателей поощряется как «новый опыт»: речь идет о «первом примере тесного и боевого литературного содружества»; авторский коллектив, как указывается в другой публикации, - «первый литературный колхоз СССР»[82].
Литературное дело приравнивается к коллективному сельскому хозяйству, частная собственность должна быть отменена также в области духовных ценностей. Здесь выражается радикализм той «пролетарской культурной революции», которая началась в 1928 году[83] - одновременно с преследованием инженеров и хозяйственников из дореволюционной интеллигенции и ввиду столь же радикальных перемен, которые предстояли с реализацией первого пятилетнего плана и коллективизацией сельского хозяйства. Отмена литературной частной собственности должна была создать равенство: в книге о Беломорканале список авторов выстроен в алфавитном порядке, с Горьким на двенадцатом месте. Правда, 23 июня 1931 года Сталин уже полемически выступил в одной своей речи против «“левацкой” уравниловки»; в последующие годы это приведет к общему возвращению иерархии и авторитетов[84]. Итак, в этом отношении книга о Беломорканале уже не была на высоте своего времени. Требование равенства предъявлялось не только единичным авторам, но и писательской профессии в целом: писатель был таким же трудящимся, как и все прочие; принципиально не следовало отличать писательство от других видов производства. Как форма социалистического созидания оно включалось в военную дисциплину пятилетнего плана: при работе над книгой о Беломорканале авторы распределились по «бригадам»; так же как «каналоармейцы», о работе которых они пишут, писатели мобилизуются для «ураганного штурма», если своевременное выполнение плана оказывается под угрозой[85].
Само по себе это уравнение литературы и производства не было новым - уже многие годы оно входило в корпус официальных воззрений на литературу[86]. Однако среди авторов книги были не только коммунисты твердых убеждений, которым такого рода представления должны были казаться само собою разумеющимися: как раз самые известные среди них принадлежали к «попутчикам» - авторам, не имевшим партийного билета и, при всех симпатиях к режиму, старавшимся сохранять от него определенную дистанцию. Их противниками были «пролетарские» ревнители из РАППа. Как носители культурной революции эти авторы с 1920-х годов при поддержке партии добились почти полного господства над литературой, которое было разрушено лишь 23 апреля 1932 года - декретом Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК) о литературных группировках. Менее чем за год до этого, 23 июня 1931 года, в своей речи Сталин не только провозгласил конец уравниловки, но и взял под свою защиту инженеров и хозяйственников из дореволюционной интеллигенции[87]. Подобную защиту получили с 23 апреля 1932 года и «попутчики»: отныне они становились равноправными членами сообщества советских авторов; дискриминационное различие между пролетарскими и непролетарскими писателями было отменено[88].
Все это проясняет мотивы поездки на Беломорканал и появления книги. Оба события были разыграны публично: это было подтверждение официальной литературной политики и демонстрация новообретенного единства советских писателей[89]. Годом раньше нечто подобное уже пытались предпринять - осенью 1932 года, на Первом пленуме Оргкомитета по основанию Союза писателей СССР. Там еще не удалось избежать трений. В несколько меньшем размере это относится также и ко Второму пленуму Оргкомитета (февраль 1933 года)[90]. За это время удалось продвинуться еще на шаг. Участник поездки по Беломорканалу следующим образом передает это в своих воспоминаниях: «Исполнилась мечта Горького, настойчиво призывавшего собрать писателей под одной крышей и убедить в необходимости единства»[91].
Коллективное создание книги о Беломорканале должно было продемонстрировать это единство - один автор подчеркивает связь между ней и декретом от 23 апреля 1932 года о литературных группировках[92]. Писатели показывают, что они желают отныне быть впряженными в одну упряжку и в качестве советских писателей служить государству, так значится в посвящении к книге о Беломорканале (см. выше). Понятие «советского» (или «социалистического») должно быть воспринято в качестве противовеса «пролетарскому» - риторика классовой борьбы заменяется риторикой народного сообщества; в посвящении к книге говорится о «бесклассовом» обществе. Так же как заключенные на Беломорканале, писатели участвуют в социалистическом строительстве, и так же как заключенные, они принадлежат к обществу советских тружеников. Общий порыв к долгожданному единству и примирению сказывается и здесь.
Именно в этой перспективе становится яснее, почему - как сообщалось читателям - писатели на обратном пути с Беломорканала пели веселые песни[93]; на одной фотографии видим группу писателей с гитарами[94]. Во время путешествия некоторые из них издавали нечто вроде юмористической стенгазеты со стихами и карикатурами; на одном из этих рисунков видим добродушную улыбку начальника лагеря Фирина[95]. В целом царило легкое и праздничное, подогретое алкоголем настроение. Фирин проявлял себя гостеприимным хозяином, упреждавшим всякое желание гостей. Угощение было роскошным: для отъезжающих на Беломорканал в одном из парадных залов ленинградской гостиницы «Астория» была устроена праздничная трапеза; список блюд на ней не знал конца. Впечатление от пиршества было тем большим, что оно происходило в голодный 1933 год[96].
Обед в «Астории» был дружеской вечеринкой, происходящей под знаком новообретенного единства. Следовало также привести писателей в необходимое для их панегирической задачи состояние. В конце концов, нужно было дать им ощутить вкус привилегий, которых мог ожидать в будущем лояльный советский автор. Вспомним картину П.П. Кончаловского 1940-1941 годов под названием «А.Н. Толстой в гостях у художника». Прежний «попутчик», Толстой, после смерти Горького считался маршалом советской литературы. Картина показывает упитанного писателя анфас в деревенском («народном») интерьере, с салфеткой за воротом и поднятым бокалом в руке; на богато накрытом столе видим большой кусок ветчины, жареную курицу, красную рыбу с лимоном, помидоры, белый и черный хлеб, красное вино и красивый графин à la russe с водкой или настойкой[97] (в последнем мотиве опять сказывается «народность» обстановки[98]).
Вступительный взнос, который требовался при вхождении в привилегированный круг советских авторов, был, однако, высок: слепое повиновение государственному руководству, в данном случае прославление концентрационного лагеря на Беломорканале. Глядя на веселое настроение, царившее во время экскурсии, можно, однако, предположить, что писатели не отдавали себе отчета в моральном значении своих действий. Это относится особенно к бывшим «попутчикам». С их точки зрения, жертва, которую требовалось принести, заключалась прежде всего в отказе от той художнической автономии, которая была давно потеряна и без того - многие из них и прежде участвовали в литературных бригадах[99]. Все же необходимость подчиниться дисциплине квазииндустриального плана могла восприниматься как неприятная. Редактор тома Горький считает себя лишний раз обязанным публично пожаловаться: не все авторы участвовали в общем труде с нужной серьезностью; в то время как участие в этом чрезвычайно важном предприятии - для них «большая честь»[100].
Ссылки:
*) Данная статья была впервые опубликована на немецком языке в: Zeitschrift für Slavische Philologie. № 55 (1995/1996). Р. 53-98. С тех пор появились некоторые новые работы на тему Беломорканала: Günther 1996; Ruder 1998; Wolf (в печати).
70) См.: Dohrn 1987, 57; Bartels 1995, 107 и далее.
71) Ср. формулировку, данную: Guski 1994, 41. См. также: Clark 1981, 36-45; Günther 1984, 25-32 («Widerspiegelung»).
72) Heller, Nekrich 1981, I, 260.
73) Авдеенко 1989 (№ 3. С. 10 и далее).
74) Беломорканал 1934, 284 и далее.
75) Там же, 455 и далее.
76) Там же, 14, 18, 187 и т.д.
77) Летопись 1960, 333; ср. также: Литературная газета. 17.10.1933. С. 4 («О сборнике Беломорстроя»).
78) Литературная газета. 23.11.1933. С. 3 («Писатели работают над книгой о Беломорско-Балтийском водном пути»).
79) Там же. 23.12.1933. С. 4 (Л. Авербах и др. «Книга о Беломорстрое»; ср. здесь и далее также уже цитировавшиеся высказывания Гаузнера и Шкловского в: История 1934, 109-114, и 114-117.
80) Литературная газета. 05.09.1933. С. 4 («Выводы из поездки писателей на ББВП» [Беломорско-Балтийский водный путь]).
81) Там же. 29.08.1933. С. 1 (передовая статья «На трассе социалистического творчества»), 3 и далее; см. также: Там же. 23.12.1933. С. 4 (Л. Авербах и др. «Книга о Беломорстрое»).
82) Там же; Mirskij 1934, 119; История 1934, 113, 117.
83) Fitzpatrick 1984; литературные аспекты см.: Borland 1950; Clark 1984.
84) «Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства» (Сталин 1952, XIII, 55-60, здесь 56 и далее); ср.: Левин 1984, 61 и далее; Clark 1984, 200 и далее.
85) История 1934, 111, 113.
86) Borland 1950, 67-74 («Collective Writing»).
87) Сталин 1952, XIII, 69-73.
88) См.: Brown 1953, 200-222; Günther 1984, 12; Kemp-Welch 1991, 132 идалее.
89) См.: Флейшман 1984, 24.
90) См. отчет, который пишет Сталину и Политбюро И.М. Гронский, председатель Оргкомитета (предшественник Горького в этой должности) в: Литературный фронт 1994, 9-12.
91) Авдеенко 1989 (№ 3. C. 13); См. также: Флейшман 1984, 135, который видит в осуществлении экскурсии успех Горького: в июле Горький еще публично сетует на пассивность писателей и их незаинтересованность Беломорканалом.
92) История 1934, 117 (Л. Савин).
93) Здесь и далее вновь: Авдеенко 1989 (№ 3, 11 и далее).
94) История 1934, 112.
95) Литературная газета. 29.08.1933. С. 4.
96) Авдеенко 1989 (№ 3. C. 11).
97) Репродукцию можно найти в: Agitation 1994, 166.
98) О «народности» как норме социалистического реализма см.: Günther 1984, 47- 54 («Volkstümlichkeit»).
99) Borland 1950, 43-48.
100) Литературная газета. 17.10.1933. С. 4 («О сборнике Беломорстроя»); см.: Bartels 1995, 74 и 76, где приводится еще одна жалоба этого рода. Ср. также сообщение Гаузнера в «Истории» (1934, 109 и далее): на первое обсуждение будущей книги собрались лишь восемь писателей; в продолжение работы, однако, коллектив «все больше разрастается».
С чего Союз Писателей начался - тем навсегда и остался: кормушкой для предателей народа обращённого в рабов, которые предатели за похлёбку славили советского фараона и самоотверженный труд рабов.
Не могу не добавить к аллегории певцов концлагерей - "Старый мир" вместе с русскими деревнями затапливается, а "Новый мир", который открывается с весной - это "подснежники" - трупы рабов, которые были занесены снегом, а теперь с весной проступили. И "Новые Люди" - выжившие рабы - собирают рабов померших (людей "Старых" или даже "Бывших") ,чтоб закопать их как собак в ямы, траншеи и рвы.
http://magazines.russ.ru/nlo/2005/71/kl14-pr.html
«НЛО» 2005, №71
Модернизация как мобилизация: культура СССР 1930-х годов. Иоахим Клейн
Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время (пер. с нем. М. Шульмана под ред. автора)
Литература и пропаганда в сталинское время*
ПОЕЗДКА ПИСАТЕЛЕЙ И КНИГА О БЕЛОМОРКАНАЛЕ
...
При всех разногласиях, касающихся формальных аспектов книги, ясно, что мы имеем дело в первую очередь не с искусством, а с пропагандой. Своей документальной основой книга о Беломорканале претендует на значимость так называемой «литературы факта»[70]. Но впечатление проверяемости и верности фактам, которое она пытается создать, покоится на иллюзии. В этом смысле книга о Беломорканале вполне соответствует поэтике социалистического реализма: наряду с требованиями истины и близости к жизни, которые выдвигались основоположниками этой официальной доктрины, результатом являлось не «отражение» реальности, а отвлечение от нее читателя, становившегося невосприимчивым к опыту[71].
Книга о Беломорканале вносит свою лепту в тот всеохватывающий мнимый мир, который характерен для культуры сталинского времени. Вслед за Солженицыным историки-эмигранты описали ее следующим образом: «гнуснейшая книга в истории литературы, воспевание концентрационного лагеря»[72]. Столь же гнусны, однако, и многие другие произведения советской литературы, к примеру восхваляющие колхозную жизнь в то время, когда голод 1932-1933 годов уносил жизни миллионов жертв. Таким образом, книга о Беломорканале теряет свою скандальную уникальность, на которой настаивают Солженицын и другие. В качестве произведения социалистического реализма она соответствует фактам лишь в единичных пунктах - в общем же она ориентирована не на реальность, а на официальные представления о ней в духе вышеупомянутой молотовской речи. Дальнейшие представления этого рода исходят от С. Фирина, начальника Белбалтлага. Вместе с М. Горьким и Л. Авербахом, прежним лидером «пролетарского» литературного движения (РАПП), он значится как редактор книги.Перед началом экскурсии на Беломорканал в московском Доме писателей он прочел участникам продолжительный доклад вводного характера[73]. Фирин также постоянно сопровождал писателей во время путешествия и многократно имел возможность предлагать им официальную интерпретацию вещей. Усилия такого рода должны были быть тем более успешными, чем меньше времени для собственных наблюдений оставалось в распоряжении писателей во время шестидневной экскурсии
Итак, книга о Беломорканале рассказывает о героической работе и успешном перевоспитании. Последняя тема непрестанно предстает перед глазами читателей во вставных биографиях заключенных. Нужно было покорить двух врагов. Одним врагом была природа русского Севера, стоявшая на пути грандиозного строительного проекта. Вторым врагом было дореволюционное прошлое, каким оно продолжало жить в сознании заключенных. Победа над этим прошлым изображается также аллегорически, строительство канала становится символом революционной переделки. Вместе с карельскими деревнями, уходящими под воду после установки плотины, скрывается Старый Мир[74]. Возникновение Нового Мира связывается с триумфальным началом весны незадолго до завершения строительных работ[75].
Так же как в других текстах этого времени, не умолкает военная метафорика; по лестной аналогии с красноармейцами работающие заключенные именуются «каналоармейцами». Жизнь на Беломорканале трудна, работа тяжела, погода сурова. Есть и бесхозяйственность. Но заключенные здоровы и накормлены - им живется бесконечно лучше, чем заключенным буржуазных тюрем Германии, Америки и других стран; эти ужасы наглядно представляются в целом ряде фотографий. Не так в Белбалтлаге: здесь вдумчивая лагерная педагогика ОГПУ достигает, после начального сопротивления, лучших успехов, и в конце концов заключенные работают с самоотверженностью. За отдельными исключениями, они отреклись от своего прошлого и идентифицируют себя с целями советского государства: это Новые Люди, речь все чаще заходит о «перерождении»[76]
3. Горький указал на «огромное значение» этой книги; сходно высказываются другие авторы, которые пишут о процессе создания книги[77]. В первую очередь, конечно, эти оценки касаются пропагандистской задачи: прославления стройки и «перековки». Кроме того, существует и литературнополитический аспект. Как уже было указано, Горький в заключительной главе самой книги рассказывает историю ее возникновения; подобные рассуждения находим у других авторов. В одном очерке о работе над книгой о Беломорканале говорится, что книга пишется в атмосфере коллективной солидарности. Авторы включаются в «единый план», утвержденный «политредакцией тома»[78]; имеются в виду редакторы Горький, Авербах и - как представитель ОГПУ - Фирин. В другой такой статье читаем: после возвращения с экскурсии «мы составили план книги <...> По плану была разделена работа: каждый автор получил на руки план всей книги с точным определением своей задачи, куда именно, на каком материале, в какой сюжетной связи должны быть напечатаны его куски»[79]. Все это соединяется с острой критикой традиционного индивидуализма писательского труда: экскурсия на Беломорканал - часть борьбы «против литературщины»[80]; книга о перевоспитании заключенных служит также перевоспитанию авторов - речь идет о «новом типе писателя, активном строителе социализма»[81]. Как уже упомянуто выше, коллективно написанные труды уже существовали в советской литературе. Все же совместная работа писателей поощряется как «новый опыт»: речь идет о «первом примере тесного и боевого литературного содружества»; авторский коллектив, как указывается в другой публикации, - «первый литературный колхоз СССР»[82].
Литературное дело приравнивается к коллективному сельскому хозяйству, частная собственность должна быть отменена также в области духовных ценностей. Здесь выражается радикализм той «пролетарской культурной революции», которая началась в 1928 году[83] - одновременно с преследованием инженеров и хозяйственников из дореволюционной интеллигенции и ввиду столь же радикальных перемен, которые предстояли с реализацией первого пятилетнего плана и коллективизацией сельского хозяйства. Отмена литературной частной собственности должна была создать равенство: в книге о Беломорканале список авторов выстроен в алфавитном порядке, с Горьким на двенадцатом месте. Правда, 23 июня 1931 года Сталин уже полемически выступил в одной своей речи против «“левацкой” уравниловки»; в последующие годы это приведет к общему возвращению иерархии и авторитетов[84]. Итак, в этом отношении книга о Беломорканале уже не была на высоте своего времени. Требование равенства предъявлялось не только единичным авторам, но и писательской профессии в целом: писатель был таким же трудящимся, как и все прочие; принципиально не следовало отличать писательство от других видов производства. Как форма социалистического созидания оно включалось в военную дисциплину пятилетнего плана: при работе над книгой о Беломорканале авторы распределились по «бригадам»; так же как «каналоармейцы», о работе которых они пишут, писатели мобилизуются для «ураганного штурма», если своевременное выполнение плана оказывается под угрозой[85].
Само по себе это уравнение литературы и производства не было новым - уже многие годы оно входило в корпус официальных воззрений на литературу[86]. Однако среди авторов книги были не только коммунисты твердых убеждений, которым такого рода представления должны были казаться само собою разумеющимися: как раз самые известные среди них принадлежали к «попутчикам» - авторам, не имевшим партийного билета и, при всех симпатиях к режиму, старавшимся сохранять от него определенную дистанцию. Их противниками были «пролетарские» ревнители из РАППа. Как носители культурной революции эти авторы с 1920-х годов при поддержке партии добились почти полного господства над литературой, которое было разрушено лишь 23 апреля 1932 года - декретом Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК) о литературных группировках. Менее чем за год до этого, 23 июня 1931 года, в своей речи Сталин не только провозгласил конец уравниловки, но и взял под свою защиту инженеров и хозяйственников из дореволюционной интеллигенции[87]. Подобную защиту получили с 23 апреля 1932 года и «попутчики»: отныне они становились равноправными членами сообщества советских авторов; дискриминационное различие между пролетарскими и непролетарскими писателями было отменено[88].
Все это проясняет мотивы поездки на Беломорканал и появления книги. Оба события были разыграны публично: это было подтверждение официальной литературной политики и демонстрация новообретенного единства советских писателей[89]. Годом раньше нечто подобное уже пытались предпринять - осенью 1932 года, на Первом пленуме Оргкомитета по основанию Союза писателей СССР. Там еще не удалось избежать трений. В несколько меньшем размере это относится также и ко Второму пленуму Оргкомитета (февраль 1933 года)[90]. За это время удалось продвинуться еще на шаг. Участник поездки по Беломорканалу следующим образом передает это в своих воспоминаниях: «Исполнилась мечта Горького, настойчиво призывавшего собрать писателей под одной крышей и убедить в необходимости единства»[91].
Коллективное создание книги о Беломорканале должно было продемонстрировать это единство - один автор подчеркивает связь между ней и декретом от 23 апреля 1932 года о литературных группировках[92]. Писатели показывают, что они желают отныне быть впряженными в одну упряжку и в качестве советских писателей служить государству, так значится в посвящении к книге о Беломорканале (см. выше). Понятие «советского» (или «социалистического») должно быть воспринято в качестве противовеса «пролетарскому» - риторика классовой борьбы заменяется риторикой народного сообщества; в посвящении к книге говорится о «бесклассовом» обществе. Так же как заключенные на Беломорканале, писатели участвуют в социалистическом строительстве, и так же как заключенные, они принадлежат к обществу советских тружеников. Общий порыв к долгожданному единству и примирению сказывается и здесь.
Именно в этой перспективе становится яснее, почему - как сообщалось читателям - писатели на обратном пути с Беломорканала пели веселые песни[93]; на одной фотографии видим группу писателей с гитарами[94]. Во время путешествия некоторые из них издавали нечто вроде юмористической стенгазеты со стихами и карикатурами; на одном из этих рисунков видим добродушную улыбку начальника лагеря Фирина[95]. В целом царило легкое и праздничное, подогретое алкоголем настроение. Фирин проявлял себя гостеприимным хозяином, упреждавшим всякое желание гостей. Угощение было роскошным: для отъезжающих на Беломорканал в одном из парадных залов ленинградской гостиницы «Астория» была устроена праздничная трапеза; список блюд на ней не знал конца. Впечатление от пиршества было тем большим, что оно происходило в голодный 1933 год[96].
Обед в «Астории» был дружеской вечеринкой, происходящей под знаком новообретенного единства. Следовало также привести писателей в необходимое для их панегирической задачи состояние. В конце концов, нужно было дать им ощутить вкус привилегий, которых мог ожидать в будущем лояльный советский автор. Вспомним картину П.П. Кончаловского 1940-1941 годов под названием «А.Н. Толстой в гостях у художника». Прежний «попутчик», Толстой, после смерти Горького считался маршалом советской литературы. Картина показывает упитанного писателя анфас в деревенском («народном») интерьере, с салфеткой за воротом и поднятым бокалом в руке; на богато накрытом столе видим большой кусок ветчины, жареную курицу, красную рыбу с лимоном, помидоры, белый и черный хлеб, красное вино и красивый графин à la russe с водкой или настойкой[97] (в последнем мотиве опять сказывается «народность» обстановки[98]).
Вступительный взнос, который требовался при вхождении в привилегированный круг советских авторов, был, однако, высок: слепое повиновение государственному руководству, в данном случае прославление концентрационного лагеря на Беломорканале. Глядя на веселое настроение, царившее во время экскурсии, можно, однако, предположить, что писатели не отдавали себе отчета в моральном значении своих действий. Это относится особенно к бывшим «попутчикам». С их точки зрения, жертва, которую требовалось принести, заключалась прежде всего в отказе от той художнической автономии, которая была давно потеряна и без того - многие из них и прежде участвовали в литературных бригадах[99]. Все же необходимость подчиниться дисциплине квазииндустриального плана могла восприниматься как неприятная. Редактор тома Горький считает себя лишний раз обязанным публично пожаловаться: не все авторы участвовали в общем труде с нужной серьезностью; в то время как участие в этом чрезвычайно важном предприятии - для них «большая честь»[100].
Ссылки:
*) Данная статья была впервые опубликована на немецком языке в: Zeitschrift für Slavische Philologie. № 55 (1995/1996). Р. 53-98. С тех пор появились некоторые новые работы на тему Беломорканала: Günther 1996; Ruder 1998; Wolf (в печати).
70) См.: Dohrn 1987, 57; Bartels 1995, 107 и далее.
71) Ср. формулировку, данную: Guski 1994, 41. См. также: Clark 1981, 36-45; Günther 1984, 25-32 («Widerspiegelung»).
72) Heller, Nekrich 1981, I, 260.
73) Авдеенко 1989 (№ 3. С. 10 и далее).
74) Беломорканал 1934, 284 и далее.
75) Там же, 455 и далее.
76) Там же, 14, 18, 187 и т.д.
77) Летопись 1960, 333; ср. также: Литературная газета. 17.10.1933. С. 4 («О сборнике Беломорстроя»).
78) Литературная газета. 23.11.1933. С. 3 («Писатели работают над книгой о Беломорско-Балтийском водном пути»).
79) Там же. 23.12.1933. С. 4 (Л. Авербах и др. «Книга о Беломорстрое»; ср. здесь и далее также уже цитировавшиеся высказывания Гаузнера и Шкловского в: История 1934, 109-114, и 114-117.
80) Литературная газета. 05.09.1933. С. 4 («Выводы из поездки писателей на ББВП» [Беломорско-Балтийский водный путь]).
81) Там же. 29.08.1933. С. 1 (передовая статья «На трассе социалистического творчества»), 3 и далее; см. также: Там же. 23.12.1933. С. 4 (Л. Авербах и др. «Книга о Беломорстрое»).
82) Там же; Mirskij 1934, 119; История 1934, 113, 117.
83) Fitzpatrick 1984; литературные аспекты см.: Borland 1950; Clark 1984.
84) «Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства» (Сталин 1952, XIII, 55-60, здесь 56 и далее); ср.: Левин 1984, 61 и далее; Clark 1984, 200 и далее.
85) История 1934, 111, 113.
86) Borland 1950, 67-74 («Collective Writing»).
87) Сталин 1952, XIII, 69-73.
88) См.: Brown 1953, 200-222; Günther 1984, 12; Kemp-Welch 1991, 132 идалее.
89) См.: Флейшман 1984, 24.
90) См. отчет, который пишет Сталину и Политбюро И.М. Гронский, председатель Оргкомитета (предшественник Горького в этой должности) в: Литературный фронт 1994, 9-12.
91) Авдеенко 1989 (№ 3. C. 13); См. также: Флейшман 1984, 135, который видит в осуществлении экскурсии успех Горького: в июле Горький еще публично сетует на пассивность писателей и их незаинтересованность Беломорканалом.
92) История 1934, 117 (Л. Савин).
93) Здесь и далее вновь: Авдеенко 1989 (№ 3, 11 и далее).
94) История 1934, 112.
95) Литературная газета. 29.08.1933. С. 4.
96) Авдеенко 1989 (№ 3. C. 11).
97) Репродукцию можно найти в: Agitation 1994, 166.
98) О «народности» как норме социалистического реализма см.: Günther 1984, 47- 54 («Volkstümlichkeit»).
99) Borland 1950, 43-48.
100) Литературная газета. 17.10.1933. С. 4 («О сборнике Беломорстроя»); см.: Bartels 1995, 74 и 76, где приводится еще одна жалоба этого рода. Ср. также сообщение Гаузнера в «Истории» (1934, 109 и далее): на первое обсуждение будущей книги собрались лишь восемь писателей; в продолжение работы, однако, коллектив «все больше разрастается».