Иногда это просто сказки
Оригинал взят у xacanoff в Иногда это просто сказки
Смысл некоторых вещей догоняешь только спустя некоторое время. Иногда это время исчисляется годами.
Почти уже пять лет назад случилось мне написать сказочку, которая, волею судеб, стечением обстоятельств и доброжелательностью отдельно взятых прекрасных людей вышла, что называется, в свет. Точнее, вошла - в сборник Макса Фрая "Сказочная книга". Эта первая и единственная на сегодня из моих сказок, напечатанная в настоящей, без дураков, всамделишной бумажной книжке.
Так вот. Только сегодня до меня дошло, что к вопросу социального мошенничества и токсичной благотворительности эта сказка имеет самое прямое, непосредственное отношение.
В общем, если кто еще не ознакомился с эпохальным вкладом Хасанова в развитие отечественной литературы - велкам под кат:)
Сулейман Проклятый.
Пра́здник жертвоприноше́ния (Ид аль-Адха) (араб. عيد الأضحى, англ. Eid ul-Adha, каз. Құрбан айт тат. Корбан бәйрәме, азерб. Qurban Bayramı) - исламский праздник окончания хаджа, отмечаемый в 10 день двенадцатого месяца исламского лунного календаря (зуль-хидж) в память жертвоприношения пророка Авраама и через 70 дней после праздника Рамазан. Согласно Корану, Ангел Джабраил (Гавриил) явился к пророку Ибрахиму (Аврааму) во сне и передал ему повеление от Аллаха принести в жертву своего первенца Исмаила (Измаила). Ибрахим отправился в долину Мина к тому месту, где ныне стоит Мекка и начал приготовления, однако это оказалось испытанием от Аллаха, и когда жертва была почти принесена, Аллах заменил для Ибрахима жертву сыном на жертву ягненком (агнец). Праздник символизирует милосердие, величество Бога и то, что вера - лучшая жертва.
С давних времен, таких давних, что даже самые древние старики не могут припомнить, знали ли их прадеды хоть что-то об этих временах, в ущельях между двумя горными хребтами, у излучины стремительной реки Таулык, там, где горную тропу охраняют развалины крепости, построенной, как гласит легенда, еще Темирканом Великим, зеленеет своими садами, белеет каменными домами, славится на всю округу красотой своих девушек, смелостью своих воинов и богатством казны город Актауба, что значит - Белая крыша. Впрочем, и не город, скорее большой поселок, или маленькая крепость, со своим прудом, самым большим на три дня пути вокруг базаром и, если не врут старожилы, красивейшей мечетью от Хорезма до Иштанбула. Говорят, даже святые старцы из Арабистана приезжали полюбоваться этой мечетью, да так и сказали - на редкость хороша мечеть, а уж арабы в этом толк знают. Тонкий высокий минарет в мае рассекает надвое красный диск закатного солнца; лепные узоры на колоннах и потолке подобны лозе винограда, овивающей городскую стену. Даже в самый разгар летнего дня, когда все живое в округе замирает, в мечети прохладно, а драгоценные самаркандские ковры, устилающие пол, не дают зимнему холоду добраться до костей стариков, преклонивших колени во время намаза. Носит мечеть имя Сулеймана, но не того Сулеймана, который правил в древности и имел от Всевышнего мудрость и власть над джиннами, а Сулеймана, который жил в Актаубе когда-то. Местные бездельники любят на радость заезжим гостям порассказывать всякое - одни говорят, что был Сулейман великим воином, и пал при защите города, прихватив с собой к Аллаху три дюжины асаканских наемников, другие - что был он щедрым купцом, забивавшим на Ид-аль Адха по полсотни баранов и раздававшим их мясо жителям всех окрестных деревень, да только я скажу - вранье это. Не был Сулейман ни купцом, ни воином, и имя его дано мечети вовсе не за то, что привыкли подвигом почитать простые, темные люди.
Задолго до того, как проехал по Актаубе первый автомобиль, примерно тысячу лет назад, жил в здешних местах имам Малик. Был он человеком своенравным и гордым, но справедливым и по-своему мудрым. Многие Малика недолюбливали за тяжелый нрав и сварливость, но спорить с ним не решались: был Малик, хоть и божий человек, силен и в плечах широк, да тому же имел привычку шайтана из выпивох кулаком выгонять, и так здорово ему это удавалось, что в трезвом уме никто не рисковал Маликовы кулачищи на себя примерить. Говорили злые языки, что был Малик в молодости разбойником, грабил караваны на горной дороге, но пресытился шальными деньгами и чужой кровью, оставил грешный промысел и решил встать на путь праведника. Не все в это верили, потому что и дураку ведь понятно, что разбойнику самый короткий путь в рай не через служение имамом, а через смерть в священной войне во имя Аллаха Всевышнего, однако прямо спрашивать Малика о том, кем он был до принятия сана, охотников не нашлось.
Появившись в Актаубе незадолго до кончины старого имама, Кривого Хабиба, который на старости почти ослеп, но Коран толковал исправно, Малик быстро принял мечеть в свои руки - не ту, что сейчас, а старую, стоявшую чуть ближе к базару. Была она маленькой и невзрачной, но крепкой, сложенной из тех же камней, что и городская стена. Горожане быстро признали в Малике не только духовника, но и умного, справедливого мужа: не прошло и года, как начали к нему за разрешением споров обращаться. Правда, духовником Малик был странным, споры разрешал, как сам признавал, по справедливости - хоть эта справедливость и не всегда с шариатом совпадала; но недовольных решениями не было, и на крамолу его никто доносить не стал. Спустя пару лет и чабаны из окрестных кишлаков, в которые пройти только в течение трех летних недель можно, стали к нему за советом и решением обращаться - словом, шла о Малике слава по округе. Говорили, что является Малику по ночам архангел Джабраил, и советы дает, как между спорщиками рассудить, и еще говорили, что Малик любую ложь видит - но недолго: поколотил Малик пару раз шептунов, и на том тема чудес имамовых стала среди прихожан запретной. Однако слух о нем расходился и ширился, и вскоре стали Малика в Актаубе и окрест почитать больше всех правителей и мудрецов, которых тут когда-либо знали - кроме, пожалуй, Пророка и Темиркана Великого, но с ними, понятное дело, никто не сравнится.
Случилось Малику на заре духовной карьеры столкнуться с одним заблуждением, в которое, по незнанию и глупости, впали горожане. Касалось заблуждение денег из того, что каждый правоверный в подаяние уплачивает. Как издревле повелось в наших местах, стоял ящик для подаяния в мечети, перед входом в молельный зал - обычный ящик с узкой прорезью для монет в крышке, и кто угодно мог к нему подойти. Старый имам, Кривой Хабиб, толковал аяты Священной книги о подаянии так: треть денег из закята идет тем, кто в мечети служит, треть - проезжим путникам в помощь, если таковая потребуется, и треть - тем из горожан, кто впал в нужду. Люди рассудили просто: нужда - это когда нужно что-то, а денег на это нет, и повадились в ящик с подаянием лазить. Кто один дирхем возьмет, кто два; кому-то на сапоги недостает, а кто-то ковер новый прикупить решил. Хабиб на старости лет совсем плох был, за казной следил плохо, вот и оставалось воровство незамеченным, так и привыкли. С тех пор любой, хоть в чем-то нужду испытывавший, не считал для себя зазорным в ящик с подаянием руку запустить.
Малик об этом спорном обычае узнал, уже когда имамом стал, а узнав - рассвирепел. Бить, вопреки обыкновению, провинившихся не стал, но заставил вернуть все до последней монеты - под честное слово и клятву на Коране, а потом разразился долгой проповедью. Говорил, что нет воровства омерзительнее, чем кража того, что сиротам и нищим отдано, говорил, что последнее это дело - у голодного кусок изо рта вынимать, если сам сыт. Под конец проповеди пообещал, если кто еще на подаяние позарится, лично воришку прибить, да еще и хадисом свою речь украсил: дескать, сказал однажды Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, что проклят будет тот из правоверных, кто дотронется до ящика с подаянием.
Годы шли, авторитет имама Малика рос. С каждым мудрым решением, с каждым праведным поступком, с каждой громогласной проповедью прибавлялось к нему уважения у прихожан. Со временем начали Малика почитать почти как святого. Стали к его дому издалека приходить люди, к мечети по пятницам стягивалась толпа калек и убогих, умолявших Малика о чуде и исцелении. Имам, заметно ослабевший к той поре здоровьем, от такого внимания сильно серчал, ругался на людей, но поток просителей от этого только ширился, как горный ручей по весне. И когда скончался имам, на похоронный намаз-джаназа собралось больше народу, чем могла вместить мечеть, и больше, чем мог вместить двор мечети; поднялся шум, и пришлось новому имаму перенести ритуал на базарную площадь, чтобы все желающие смогли отдать Малику последний долг.
Итак, не стало имама Малика, но осталась память о нем. Как сам Малик при жизни обрастал уважением и почитанием, так после смерти имя его стало обрастать легендами и сказаниями. Уж и не припомнит молва, кто именно вспомнил ту проповедь, в которой грозил имам вечными муками тем, кто из подаяния ворует, но слова эти вновь прозвучали: «И будет проклят тот, кто дотронется до ящика с подаянием». Прозвучали почти как достоверный хадис, со свидетельством очевидцев, которые подтвердили: да, имам Малик говорил именно так.
И началось в Актаубе смятение.
Никто больше не желал до ящика с подаянием дотрагиваться. Ни одна живая душа. Деньги кладут - вытягивают пальцы, лишь бы не задеть; мимо проходят - полы одежды подбирают, только бы не прикоснуться. Когда настала пора в мечети ремонт делать, ни одного охотника не нашлось ящик вынести - оно и понятно, кому хочется вечное проклятие получить? Так и стоял ящик, накрытый мешковиной, пока в мечети щели замазывали да ковры перестилали. Молодой имам, чье имя нынче и не помнит никто, долго с этой ересью боролся, да куда ж ему было с авторитетом Малика тягаться; потом состарился и он, принял мечеть новый имам, с детства в Актаубе живший - и вошло заблуждение в норму, почти в закон. С тех пор деньги для тех, кто при мечети служит, вручались имаму лично, а закят - как положено, в ящик бросали. И без малого триста лет ни один человек к ящику с подаянием в этой мечети не прикоснулся. Точнее, к ящикам - ведь заполняются они. Сначала первый до краев деньгами набился, так что перестали в него монеты лезть - поставили рядом второй ящик, побольше. Со временем наполнился и он, смастерили третий, размером превосходящий оба предыдущие, поставленные рядом. И так далее, и заполнялись ящики, и становились один больше другого, и никто не желал до них дотрагиваться, и вот так стало ящиков с деньгами в Актаубе тридцать раз по десять, и заполнили они собой весь двор у мечети.
И решил Всевышний Аллах покарать жителей этого селения, в заблуждение погрязших. Узнал о ящиках, битком деньгами набитых, Шамиль-паша, не то хан, не то разбойник, не то все сразу. Воевал Шамиль-паша всю округу, и за двадцать лет огнем и мечом поставил на колени все селения к западу от Актаубы, из которых когда-либо приходили купцы с товаром. Сама же Актауба пряталась высоко в горах, и за ней тоже были горы, в которых равнинным кочевникам без привычки и не выжить, поэтому не трогал Шамиль-паша Актаубу - до поры, до времени.
Однако донесли Шамилю-паше лазутчики о несметных богатствах, накопленных в мечети Актаубы прихожанами за три последних века. Загорелись глаза у хана-разбойника, и велел он всем своим воинам, взяв с собой пищи на три дня, выступать в поход немедля. Два долгих дня жители Актаубы наблюдали, как по ущелью Ахингол поднимаются к их городу несметные орды, как разбивают солдаты палатки, разжигают костры и возводят пращи. И на третий день сомкнулось вокруг городских стен кольцо, и не было видно с минарета конца вражескому войску, и было их, как прикинули ученые мужи, по четыре дюжины на каждого взрослого защитника Актаубы.
Послал Шамиль-паша гонца к городской стене, и прокричал тот гонец защитникам города: «О вы, жители Актаубы, мы не желаем смерти ни вам, ни вашим детям, ни вашим женам! Отдайте нам то, что скопилось в сундуках у мечети вашей, и мы уйдем с миром, а не отдадите - сравняем город ваш с землей, и вспорем живот каждому, кого найдем внутри стен живым, кроме жен и детей ваших, которые вашей участи лишь позавидуют. Неужели не знаете вы, что нет на свете крепости, способной устоять против Шамиля-паши, великого воина?»
И пришли защитники города в смятение. Одни говорят: будем держать осаду, ведь есть вода в городе, и запасы пищи есть, и до зимы недолго осталось - не выдержат кочевники, спустятся в равнину, а стен городских им не проломить; другие кричат - не выдержать осаду, никак не выдержать, слишком большое войско у Шамиля-паши, слишком высоки их пращи-катапульты, слишком страшные слухи ходят о черном порошке, что привозят Шамилю-паше желтолицые, узкоглазые купцы из Кхи-тая: говорят, разрушает этот порошок даже самый крепкий камень.
Имам Актаубы, не вынеся суеты и смятения, ночью, с женами и детьми, покинул город. Утром прискакал к воротам городским всадник, и на копье его была надела голова имама, а от ближайших солдатских обозов весь день, всю ночь и весь следующий день доносились истошные вопли его жен и детей - они и впрямь завидовали участи своего отца и мужа; Шамиль-паша начал выполнять свои обещания. Защитников города это сломило.
Решили они отдать казну, триста лет копившуюся, Шамилю-паше и тем спастись. Однако как быть? Ведь кара тому, кто до ящиков дотронется - вечное проклятие. Так Шамилю-паше и сказали. Тот, подумав, предложил: впустите нас в город, и рабы мои из неверных, кои все равно Аллахом прокляты, эти ящики вынесут, на том и уйдем с миром. Не поверили ему горожане, врага ведь только пусти за городскую стену - и пиши пропало. Шамиль-паша, на что разбойник, к проклятию относился серьезно, посему торопить горожан не стал и дал на раздумье времени до рассвета.
И собрались все жители Актаубы на базарной площади, и стали думать - как с проклятыми ящиками быть. Хотели их на возы положить, шестами деревянными вместо рук толкая - не нашлось в городе таких крепких возов. Думали по бревнам до ворот городских докатить - далеко, хоть все городские кровли разбери, а бревен не хватит. И так прикидывали, и эдак - по всему выходило, что придется кому-то вечностью пожертвовать, принять на себя проклятие для спасения города, своими руками ящики открыть и казну врагам отдать. Но кому? Решили жребий тянуть, пока обсуждали, каков он будет - передрались, чуть бороды друг другу не повыдергивали. А уже светает.
И тут вышел из толпы Сулейман, сын купца Баасыма, отпрыск достойного рода, наследник немалого добра, совсем еще юноша, и сказал: я готов получить проклятие Всевышнего. Опешили все, а отец его и вовсе дара речи лишился. Но отговаривать добровольца никто не стал, ибо солнце уже поднялось над горизонтом на высоту копья, и в лагере Шамиля-паши начали трубить построение.
И встали под воротами городскими воины с Шамилем-пашой во главе, и спросил он: о жители Актаубы, приняли ли вы решение? И ответил староста города со стены: да, о Шамиль-паша! Мы приняли решение. Отдадим мы тебе казну нашу, в обмен на обещание никогда впредь воинским лагерем под нашими стенами не вставать, ибо больше нечего тебе забрать у жителей Актаубы. Шамиль-паша сказал: я готов дать такое обещание, и более того - не стану брать с Актаубы ежегодной дани, которую мне платят все города на четыре луны пути к западу, но скажи мне: как же вы вскроете ящики, ведь кара за это - проклятие? И встал на стену Сулейман, и сказал: я приму на себя проклятие, о Шамиль-паша.
Изумился Шамиль-паша столь странному поступку юноши, но ничего говорить не стал, лишь подогнал обозы под городскую стену и выставил счетоводов. И пошел Сулейман к мечети, и сбил замки со всех ящиков с деньгами. И десять дней подряд, и днем и ночью, выгружали золото и серебро, медь и бронзу из ящиков в ведра, и носили ведрами к городским воротам, и ссыпали деньги в повозки. И ушел Шамиль-паша от городских стен с добычей большей, чем вся добыча его войска за все прежние годы.
Погоревали жители Актаубы о потерянной казне, но недолго - ведь и толку от денег, запертых в проклятых ящиках, никакого не было. А погоревав, спохватились: ведь над городом новая напасть возникла! Любому известно: если живет в селении проклятый, нет тому селению покоя. Будут его одолевать всяческие беды и несчастья, и у жителей селения не будет удачи в торговле, пока не изгонят проклятого, или не убьют. Рассудили старейшины, что дело это не терпит отлагательств, и решили не изгонять, а казнить Сулеймана Проклятого - чтобы наверняка. И назначили казнь на рассвет Ид-аль Адха, Дня Жертвоприношения, сразу после праздничной молитвы.
Как всегда, к великому празднику съехались в Актаубу люди из всех окрестных селений. С вечера и всю предпраздничную ночь едва не в каждом сарае, повсюду вдоль городских стен и на базарной площади блеяли специально завезенные к празднику бараны - ведь известно, что чем больше животных забьет в День жертвоприношения рука правоверного, тем легче будет в загробном мире его путь через пролегающий над пропастью мост, что тоньше волоса. Рано утром начал стягиваться народ к мечети, и муэдзин протяжно пропел призыв к праздничной молитве, и новый имам прочел проповедь, и рассказал о пророке Ибрагиме, и о первенце его Исмаиле, и об испытаниях, и о жертвах перед Аллахом.
Сулеймана Проклятого привели к месту казни пешком. Долго решали, каким образом казнить. Традиция предписывала забивание камнями, однако это процедура долгая, может и на несколько дней затянуться. Думали, рядились, в конце концов сошлись на отсечении головы. Отец и мать, как водится, от него отреклись еще накануне, наследников у Сулеймана в силу возраста еще не было, имущества, подлежащего завещанию - тоже. Словом, казнь обещала состояться быстро и без обычных в таких случаях проволочек.
Сулейман вел себя спокойно, словно и не должны были его нынче же утром отправить на встречу с Аллахом. Все больше молчал, думал о чем-то своем и улыбался. Горожане решили, что проклятие получилось особенно сильным, и Сулейман лишился рассудка, однако, когда прозвучал призыв к молитве, он попросил стражников развязать ему руки. Желающих помешать правоверному, пусть и проклятому, совершить праздничный намаз, не нашлось.
Развязали Сулайману руки, и выстроились люди в ряды, готовясь воздать хвалу Всевышнему. И сделали все такбир, и прочитал имам Аль-Фатиху, и Аль-Ихлас, и склонились все в поясном поклоне руку, и опустились в земной поклон суджуд - все, кроме Сулеймана. Он же, посмотрев на прихожан, развернулся и пошел.
Всем известно: когда правоверный молится, он если и прервет намаз, то только ради того, чтобы оттолкнуть мешающего молиться. Все видели, что Сулейман Проклятый делает что-то не то, но никто не прервал молитвы. А Сулейман тем временем дошел до того места, где стояли ящики для подаяний, выбрал из них тот, что был почти с него размером, да и залез в него.
Закончили горожане намаз, спохватились - где Проклятый? А вот он, в ящике! Подбежали, окружили ящик, столпились вокруг - и ничего сделать не могут. Ведь нельзя до ящика дотронутся, запрещено! Стали Сулеймана уговаривать из ящика вылезти - он ничего в ответ на увещевания не говорит, только смеется. Принялись угрожать - стал хохотать еще громче.
Растерялись горожане. С одной стороны, вроде бы вот он, Проклятый, руку протяни - и достанешь. С другой стороны - не достать его, как ни старайся, а до ящика дотронутся придется. Вышел к ящикам бывший отец Сулеймана, купец Баасым, принялся увещевать его. Ответил ему Сулейман: «Отец! Хоть и отрекся ты от меня - прости, но ослушаюсь я тебя, не выйду из ящика». Уж и ругал его Баасым, и посулы различные делал - не помогло.
Так препирались горожане с Сулейманом полдня, а пополудни спохватились - праздник как-никак. Кто-то потихоньку по домам разошелся, жертвенного барашка готовить, кто-то на базар за мясом ушел, но толпа редела и к вечеру ни осталось во дворе мечети почти никого. А ночью Сулейман проделал в днище ящика дырки для ног, прошел спокойно через весь город, на глазах у скрежетавших зубами от злобы и бессилия стражников отомкнул городские ворота - и был таков.
С тех пор Сулеймана в Актаубе никто не видел, и как его жизнь дальнейшая сложилась - никто не знает. Поговаривают, будто слышали купцы, из дальних стран специи везущие, о некоем юноше, что отрекся от веры в Аллаха Всемогущего и стал проклятым язычником, из тех, что не едят мяса и верят, что могут переродиться в курицу или собаку. Отец Проклятого, купец Баасым, со временем сильно разбогател и завел себе двух молодых жен, каждая из которых родила ему троих сыновей; ни одного из мальчиков не назвали Сулейманом.
Через тридцать лет сын Шамиля-паши, Эмирхан-паша по прозвищу Мудрый, завоевал Актаубу, поклявшись перед взятием города на Коране, что его отец не возложил на него обязательств, некогда принятых перед жителями города. Осматривая свои новые владения, он очень удивился, увидев в городской мечети корзину с деньгами вместо обычного ящика для подаяний. Призвав к себе остатки аксакалов Актаубы (Эмирхан-паша, в отличие от отца, был человеком некровожадным и население взятых городов почти не истреблял), Мудрый задал им вопрос о причинах столь необычного явления. Аксакалы поведали ему о проклятии Малика, об истории с Сулейманом Проклятым и о том, что с тех самых пор было решено ящики для подаяния заменить корзинами - ведь в той легендарной проповеди Малик не говорил ни слова о корзинах. А если даже и приравниваются в этом случае корзины к ящикам, то из корзины можно взять деньги, не дотрагиваясь до нее и не навлекая проклятие на свою голову. Выслушав историю, Эмирхан Мудрый долго смеялся, а потом велел снести старую мечеть и построить новую, и назвать ее именем Сулеймана.
Вот так и появилась в Актаубе мечеть, названная именем проклятого. Старики говорят, что некоторое время Сулеймана в Актаубе почитали как святого, и даже завели традицию в День Жертвоприношения обходить вокруг города в ящиках вместо одежды, но обычай как-то не прижился. К тому же новый имам, назначенный Эмирханом Мудрым, призвал население Актаубы обратить свои взоры вначале к семьям, и только потом к общине, ибо семья есть благословение Всевышнего, и историю с Сулейманом потихоньку забыли. Вот так и судачат с тех, кем же он был, купцом или воином.
Но мечеть, названная его именем, все же удивительно хороша.
Смысл некоторых вещей догоняешь только спустя некоторое время. Иногда это время исчисляется годами.
Почти уже пять лет назад случилось мне написать сказочку, которая, волею судеб, стечением обстоятельств и доброжелательностью отдельно взятых прекрасных людей вышла, что называется, в свет. Точнее, вошла - в сборник Макса Фрая "Сказочная книга". Эта первая и единственная на сегодня из моих сказок, напечатанная в настоящей, без дураков, всамделишной бумажной книжке.
Так вот. Только сегодня до меня дошло, что к вопросу социального мошенничества и токсичной благотворительности эта сказка имеет самое прямое, непосредственное отношение.
В общем, если кто еще не ознакомился с эпохальным вкладом Хасанова в развитие отечественной литературы - велкам под кат:)
Сулейман Проклятый.
Пра́здник жертвоприноше́ния (Ид аль-Адха) (араб. عيد الأضحى, англ. Eid ul-Adha, каз. Құрбан айт тат. Корбан бәйрәме, азерб. Qurban Bayramı) - исламский праздник окончания хаджа, отмечаемый в 10 день двенадцатого месяца исламского лунного календаря (зуль-хидж) в память жертвоприношения пророка Авраама и через 70 дней после праздника Рамазан. Согласно Корану, Ангел Джабраил (Гавриил) явился к пророку Ибрахиму (Аврааму) во сне и передал ему повеление от Аллаха принести в жертву своего первенца Исмаила (Измаила). Ибрахим отправился в долину Мина к тому месту, где ныне стоит Мекка и начал приготовления, однако это оказалось испытанием от Аллаха, и когда жертва была почти принесена, Аллах заменил для Ибрахима жертву сыном на жертву ягненком (агнец). Праздник символизирует милосердие, величество Бога и то, что вера - лучшая жертва.
С давних времен, таких давних, что даже самые древние старики не могут припомнить, знали ли их прадеды хоть что-то об этих временах, в ущельях между двумя горными хребтами, у излучины стремительной реки Таулык, там, где горную тропу охраняют развалины крепости, построенной, как гласит легенда, еще Темирканом Великим, зеленеет своими садами, белеет каменными домами, славится на всю округу красотой своих девушек, смелостью своих воинов и богатством казны город Актауба, что значит - Белая крыша. Впрочем, и не город, скорее большой поселок, или маленькая крепость, со своим прудом, самым большим на три дня пути вокруг базаром и, если не врут старожилы, красивейшей мечетью от Хорезма до Иштанбула. Говорят, даже святые старцы из Арабистана приезжали полюбоваться этой мечетью, да так и сказали - на редкость хороша мечеть, а уж арабы в этом толк знают. Тонкий высокий минарет в мае рассекает надвое красный диск закатного солнца; лепные узоры на колоннах и потолке подобны лозе винограда, овивающей городскую стену. Даже в самый разгар летнего дня, когда все живое в округе замирает, в мечети прохладно, а драгоценные самаркандские ковры, устилающие пол, не дают зимнему холоду добраться до костей стариков, преклонивших колени во время намаза. Носит мечеть имя Сулеймана, но не того Сулеймана, который правил в древности и имел от Всевышнего мудрость и власть над джиннами, а Сулеймана, который жил в Актаубе когда-то. Местные бездельники любят на радость заезжим гостям порассказывать всякое - одни говорят, что был Сулейман великим воином, и пал при защите города, прихватив с собой к Аллаху три дюжины асаканских наемников, другие - что был он щедрым купцом, забивавшим на Ид-аль Адха по полсотни баранов и раздававшим их мясо жителям всех окрестных деревень, да только я скажу - вранье это. Не был Сулейман ни купцом, ни воином, и имя его дано мечети вовсе не за то, что привыкли подвигом почитать простые, темные люди.
Задолго до того, как проехал по Актаубе первый автомобиль, примерно тысячу лет назад, жил в здешних местах имам Малик. Был он человеком своенравным и гордым, но справедливым и по-своему мудрым. Многие Малика недолюбливали за тяжелый нрав и сварливость, но спорить с ним не решались: был Малик, хоть и божий человек, силен и в плечах широк, да тому же имел привычку шайтана из выпивох кулаком выгонять, и так здорово ему это удавалось, что в трезвом уме никто не рисковал Маликовы кулачищи на себя примерить. Говорили злые языки, что был Малик в молодости разбойником, грабил караваны на горной дороге, но пресытился шальными деньгами и чужой кровью, оставил грешный промысел и решил встать на путь праведника. Не все в это верили, потому что и дураку ведь понятно, что разбойнику самый короткий путь в рай не через служение имамом, а через смерть в священной войне во имя Аллаха Всевышнего, однако прямо спрашивать Малика о том, кем он был до принятия сана, охотников не нашлось.
Появившись в Актаубе незадолго до кончины старого имама, Кривого Хабиба, который на старости почти ослеп, но Коран толковал исправно, Малик быстро принял мечеть в свои руки - не ту, что сейчас, а старую, стоявшую чуть ближе к базару. Была она маленькой и невзрачной, но крепкой, сложенной из тех же камней, что и городская стена. Горожане быстро признали в Малике не только духовника, но и умного, справедливого мужа: не прошло и года, как начали к нему за разрешением споров обращаться. Правда, духовником Малик был странным, споры разрешал, как сам признавал, по справедливости - хоть эта справедливость и не всегда с шариатом совпадала; но недовольных решениями не было, и на крамолу его никто доносить не стал. Спустя пару лет и чабаны из окрестных кишлаков, в которые пройти только в течение трех летних недель можно, стали к нему за советом и решением обращаться - словом, шла о Малике слава по округе. Говорили, что является Малику по ночам архангел Джабраил, и советы дает, как между спорщиками рассудить, и еще говорили, что Малик любую ложь видит - но недолго: поколотил Малик пару раз шептунов, и на том тема чудес имамовых стала среди прихожан запретной. Однако слух о нем расходился и ширился, и вскоре стали Малика в Актаубе и окрест почитать больше всех правителей и мудрецов, которых тут когда-либо знали - кроме, пожалуй, Пророка и Темиркана Великого, но с ними, понятное дело, никто не сравнится.
Случилось Малику на заре духовной карьеры столкнуться с одним заблуждением, в которое, по незнанию и глупости, впали горожане. Касалось заблуждение денег из того, что каждый правоверный в подаяние уплачивает. Как издревле повелось в наших местах, стоял ящик для подаяния в мечети, перед входом в молельный зал - обычный ящик с узкой прорезью для монет в крышке, и кто угодно мог к нему подойти. Старый имам, Кривой Хабиб, толковал аяты Священной книги о подаянии так: треть денег из закята идет тем, кто в мечети служит, треть - проезжим путникам в помощь, если таковая потребуется, и треть - тем из горожан, кто впал в нужду. Люди рассудили просто: нужда - это когда нужно что-то, а денег на это нет, и повадились в ящик с подаянием лазить. Кто один дирхем возьмет, кто два; кому-то на сапоги недостает, а кто-то ковер новый прикупить решил. Хабиб на старости лет совсем плох был, за казной следил плохо, вот и оставалось воровство незамеченным, так и привыкли. С тех пор любой, хоть в чем-то нужду испытывавший, не считал для себя зазорным в ящик с подаянием руку запустить.
Малик об этом спорном обычае узнал, уже когда имамом стал, а узнав - рассвирепел. Бить, вопреки обыкновению, провинившихся не стал, но заставил вернуть все до последней монеты - под честное слово и клятву на Коране, а потом разразился долгой проповедью. Говорил, что нет воровства омерзительнее, чем кража того, что сиротам и нищим отдано, говорил, что последнее это дело - у голодного кусок изо рта вынимать, если сам сыт. Под конец проповеди пообещал, если кто еще на подаяние позарится, лично воришку прибить, да еще и хадисом свою речь украсил: дескать, сказал однажды Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, что проклят будет тот из правоверных, кто дотронется до ящика с подаянием.
Годы шли, авторитет имама Малика рос. С каждым мудрым решением, с каждым праведным поступком, с каждой громогласной проповедью прибавлялось к нему уважения у прихожан. Со временем начали Малика почитать почти как святого. Стали к его дому издалека приходить люди, к мечети по пятницам стягивалась толпа калек и убогих, умолявших Малика о чуде и исцелении. Имам, заметно ослабевший к той поре здоровьем, от такого внимания сильно серчал, ругался на людей, но поток просителей от этого только ширился, как горный ручей по весне. И когда скончался имам, на похоронный намаз-джаназа собралось больше народу, чем могла вместить мечеть, и больше, чем мог вместить двор мечети; поднялся шум, и пришлось новому имаму перенести ритуал на базарную площадь, чтобы все желающие смогли отдать Малику последний долг.
Итак, не стало имама Малика, но осталась память о нем. Как сам Малик при жизни обрастал уважением и почитанием, так после смерти имя его стало обрастать легендами и сказаниями. Уж и не припомнит молва, кто именно вспомнил ту проповедь, в которой грозил имам вечными муками тем, кто из подаяния ворует, но слова эти вновь прозвучали: «И будет проклят тот, кто дотронется до ящика с подаянием». Прозвучали почти как достоверный хадис, со свидетельством очевидцев, которые подтвердили: да, имам Малик говорил именно так.
И началось в Актаубе смятение.
Никто больше не желал до ящика с подаянием дотрагиваться. Ни одна живая душа. Деньги кладут - вытягивают пальцы, лишь бы не задеть; мимо проходят - полы одежды подбирают, только бы не прикоснуться. Когда настала пора в мечети ремонт делать, ни одного охотника не нашлось ящик вынести - оно и понятно, кому хочется вечное проклятие получить? Так и стоял ящик, накрытый мешковиной, пока в мечети щели замазывали да ковры перестилали. Молодой имам, чье имя нынче и не помнит никто, долго с этой ересью боролся, да куда ж ему было с авторитетом Малика тягаться; потом состарился и он, принял мечеть новый имам, с детства в Актаубе живший - и вошло заблуждение в норму, почти в закон. С тех пор деньги для тех, кто при мечети служит, вручались имаму лично, а закят - как положено, в ящик бросали. И без малого триста лет ни один человек к ящику с подаянием в этой мечети не прикоснулся. Точнее, к ящикам - ведь заполняются они. Сначала первый до краев деньгами набился, так что перестали в него монеты лезть - поставили рядом второй ящик, побольше. Со временем наполнился и он, смастерили третий, размером превосходящий оба предыдущие, поставленные рядом. И так далее, и заполнялись ящики, и становились один больше другого, и никто не желал до них дотрагиваться, и вот так стало ящиков с деньгами в Актаубе тридцать раз по десять, и заполнили они собой весь двор у мечети.
И решил Всевышний Аллах покарать жителей этого селения, в заблуждение погрязших. Узнал о ящиках, битком деньгами набитых, Шамиль-паша, не то хан, не то разбойник, не то все сразу. Воевал Шамиль-паша всю округу, и за двадцать лет огнем и мечом поставил на колени все селения к западу от Актаубы, из которых когда-либо приходили купцы с товаром. Сама же Актауба пряталась высоко в горах, и за ней тоже были горы, в которых равнинным кочевникам без привычки и не выжить, поэтому не трогал Шамиль-паша Актаубу - до поры, до времени.
Однако донесли Шамилю-паше лазутчики о несметных богатствах, накопленных в мечети Актаубы прихожанами за три последних века. Загорелись глаза у хана-разбойника, и велел он всем своим воинам, взяв с собой пищи на три дня, выступать в поход немедля. Два долгих дня жители Актаубы наблюдали, как по ущелью Ахингол поднимаются к их городу несметные орды, как разбивают солдаты палатки, разжигают костры и возводят пращи. И на третий день сомкнулось вокруг городских стен кольцо, и не было видно с минарета конца вражескому войску, и было их, как прикинули ученые мужи, по четыре дюжины на каждого взрослого защитника Актаубы.
Послал Шамиль-паша гонца к городской стене, и прокричал тот гонец защитникам города: «О вы, жители Актаубы, мы не желаем смерти ни вам, ни вашим детям, ни вашим женам! Отдайте нам то, что скопилось в сундуках у мечети вашей, и мы уйдем с миром, а не отдадите - сравняем город ваш с землей, и вспорем живот каждому, кого найдем внутри стен живым, кроме жен и детей ваших, которые вашей участи лишь позавидуют. Неужели не знаете вы, что нет на свете крепости, способной устоять против Шамиля-паши, великого воина?»
И пришли защитники города в смятение. Одни говорят: будем держать осаду, ведь есть вода в городе, и запасы пищи есть, и до зимы недолго осталось - не выдержат кочевники, спустятся в равнину, а стен городских им не проломить; другие кричат - не выдержать осаду, никак не выдержать, слишком большое войско у Шамиля-паши, слишком высоки их пращи-катапульты, слишком страшные слухи ходят о черном порошке, что привозят Шамилю-паше желтолицые, узкоглазые купцы из Кхи-тая: говорят, разрушает этот порошок даже самый крепкий камень.
Имам Актаубы, не вынеся суеты и смятения, ночью, с женами и детьми, покинул город. Утром прискакал к воротам городским всадник, и на копье его была надела голова имама, а от ближайших солдатских обозов весь день, всю ночь и весь следующий день доносились истошные вопли его жен и детей - они и впрямь завидовали участи своего отца и мужа; Шамиль-паша начал выполнять свои обещания. Защитников города это сломило.
Решили они отдать казну, триста лет копившуюся, Шамилю-паше и тем спастись. Однако как быть? Ведь кара тому, кто до ящиков дотронется - вечное проклятие. Так Шамилю-паше и сказали. Тот, подумав, предложил: впустите нас в город, и рабы мои из неверных, кои все равно Аллахом прокляты, эти ящики вынесут, на том и уйдем с миром. Не поверили ему горожане, врага ведь только пусти за городскую стену - и пиши пропало. Шамиль-паша, на что разбойник, к проклятию относился серьезно, посему торопить горожан не стал и дал на раздумье времени до рассвета.
И собрались все жители Актаубы на базарной площади, и стали думать - как с проклятыми ящиками быть. Хотели их на возы положить, шестами деревянными вместо рук толкая - не нашлось в городе таких крепких возов. Думали по бревнам до ворот городских докатить - далеко, хоть все городские кровли разбери, а бревен не хватит. И так прикидывали, и эдак - по всему выходило, что придется кому-то вечностью пожертвовать, принять на себя проклятие для спасения города, своими руками ящики открыть и казну врагам отдать. Но кому? Решили жребий тянуть, пока обсуждали, каков он будет - передрались, чуть бороды друг другу не повыдергивали. А уже светает.
И тут вышел из толпы Сулейман, сын купца Баасыма, отпрыск достойного рода, наследник немалого добра, совсем еще юноша, и сказал: я готов получить проклятие Всевышнего. Опешили все, а отец его и вовсе дара речи лишился. Но отговаривать добровольца никто не стал, ибо солнце уже поднялось над горизонтом на высоту копья, и в лагере Шамиля-паши начали трубить построение.
И встали под воротами городскими воины с Шамилем-пашой во главе, и спросил он: о жители Актаубы, приняли ли вы решение? И ответил староста города со стены: да, о Шамиль-паша! Мы приняли решение. Отдадим мы тебе казну нашу, в обмен на обещание никогда впредь воинским лагерем под нашими стенами не вставать, ибо больше нечего тебе забрать у жителей Актаубы. Шамиль-паша сказал: я готов дать такое обещание, и более того - не стану брать с Актаубы ежегодной дани, которую мне платят все города на четыре луны пути к западу, но скажи мне: как же вы вскроете ящики, ведь кара за это - проклятие? И встал на стену Сулейман, и сказал: я приму на себя проклятие, о Шамиль-паша.
Изумился Шамиль-паша столь странному поступку юноши, но ничего говорить не стал, лишь подогнал обозы под городскую стену и выставил счетоводов. И пошел Сулейман к мечети, и сбил замки со всех ящиков с деньгами. И десять дней подряд, и днем и ночью, выгружали золото и серебро, медь и бронзу из ящиков в ведра, и носили ведрами к городским воротам, и ссыпали деньги в повозки. И ушел Шамиль-паша от городских стен с добычей большей, чем вся добыча его войска за все прежние годы.
Погоревали жители Актаубы о потерянной казне, но недолго - ведь и толку от денег, запертых в проклятых ящиках, никакого не было. А погоревав, спохватились: ведь над городом новая напасть возникла! Любому известно: если живет в селении проклятый, нет тому селению покоя. Будут его одолевать всяческие беды и несчастья, и у жителей селения не будет удачи в торговле, пока не изгонят проклятого, или не убьют. Рассудили старейшины, что дело это не терпит отлагательств, и решили не изгонять, а казнить Сулеймана Проклятого - чтобы наверняка. И назначили казнь на рассвет Ид-аль Адха, Дня Жертвоприношения, сразу после праздничной молитвы.
Как всегда, к великому празднику съехались в Актаубу люди из всех окрестных селений. С вечера и всю предпраздничную ночь едва не в каждом сарае, повсюду вдоль городских стен и на базарной площади блеяли специально завезенные к празднику бараны - ведь известно, что чем больше животных забьет в День жертвоприношения рука правоверного, тем легче будет в загробном мире его путь через пролегающий над пропастью мост, что тоньше волоса. Рано утром начал стягиваться народ к мечети, и муэдзин протяжно пропел призыв к праздничной молитве, и новый имам прочел проповедь, и рассказал о пророке Ибрагиме, и о первенце его Исмаиле, и об испытаниях, и о жертвах перед Аллахом.
Сулеймана Проклятого привели к месту казни пешком. Долго решали, каким образом казнить. Традиция предписывала забивание камнями, однако это процедура долгая, может и на несколько дней затянуться. Думали, рядились, в конце концов сошлись на отсечении головы. Отец и мать, как водится, от него отреклись еще накануне, наследников у Сулеймана в силу возраста еще не было, имущества, подлежащего завещанию - тоже. Словом, казнь обещала состояться быстро и без обычных в таких случаях проволочек.
Сулейман вел себя спокойно, словно и не должны были его нынче же утром отправить на встречу с Аллахом. Все больше молчал, думал о чем-то своем и улыбался. Горожане решили, что проклятие получилось особенно сильным, и Сулейман лишился рассудка, однако, когда прозвучал призыв к молитве, он попросил стражников развязать ему руки. Желающих помешать правоверному, пусть и проклятому, совершить праздничный намаз, не нашлось.
Развязали Сулайману руки, и выстроились люди в ряды, готовясь воздать хвалу Всевышнему. И сделали все такбир, и прочитал имам Аль-Фатиху, и Аль-Ихлас, и склонились все в поясном поклоне руку, и опустились в земной поклон суджуд - все, кроме Сулеймана. Он же, посмотрев на прихожан, развернулся и пошел.
Всем известно: когда правоверный молится, он если и прервет намаз, то только ради того, чтобы оттолкнуть мешающего молиться. Все видели, что Сулейман Проклятый делает что-то не то, но никто не прервал молитвы. А Сулейман тем временем дошел до того места, где стояли ящики для подаяний, выбрал из них тот, что был почти с него размером, да и залез в него.
Закончили горожане намаз, спохватились - где Проклятый? А вот он, в ящике! Подбежали, окружили ящик, столпились вокруг - и ничего сделать не могут. Ведь нельзя до ящика дотронутся, запрещено! Стали Сулеймана уговаривать из ящика вылезти - он ничего в ответ на увещевания не говорит, только смеется. Принялись угрожать - стал хохотать еще громче.
Растерялись горожане. С одной стороны, вроде бы вот он, Проклятый, руку протяни - и достанешь. С другой стороны - не достать его, как ни старайся, а до ящика дотронутся придется. Вышел к ящикам бывший отец Сулеймана, купец Баасым, принялся увещевать его. Ответил ему Сулейман: «Отец! Хоть и отрекся ты от меня - прости, но ослушаюсь я тебя, не выйду из ящика». Уж и ругал его Баасым, и посулы различные делал - не помогло.
Так препирались горожане с Сулейманом полдня, а пополудни спохватились - праздник как-никак. Кто-то потихоньку по домам разошелся, жертвенного барашка готовить, кто-то на базар за мясом ушел, но толпа редела и к вечеру ни осталось во дворе мечети почти никого. А ночью Сулейман проделал в днище ящика дырки для ног, прошел спокойно через весь город, на глазах у скрежетавших зубами от злобы и бессилия стражников отомкнул городские ворота - и был таков.
С тех пор Сулеймана в Актаубе никто не видел, и как его жизнь дальнейшая сложилась - никто не знает. Поговаривают, будто слышали купцы, из дальних стран специи везущие, о некоем юноше, что отрекся от веры в Аллаха Всемогущего и стал проклятым язычником, из тех, что не едят мяса и верят, что могут переродиться в курицу или собаку. Отец Проклятого, купец Баасым, со временем сильно разбогател и завел себе двух молодых жен, каждая из которых родила ему троих сыновей; ни одного из мальчиков не назвали Сулейманом.
Через тридцать лет сын Шамиля-паши, Эмирхан-паша по прозвищу Мудрый, завоевал Актаубу, поклявшись перед взятием города на Коране, что его отец не возложил на него обязательств, некогда принятых перед жителями города. Осматривая свои новые владения, он очень удивился, увидев в городской мечети корзину с деньгами вместо обычного ящика для подаяний. Призвав к себе остатки аксакалов Актаубы (Эмирхан-паша, в отличие от отца, был человеком некровожадным и население взятых городов почти не истреблял), Мудрый задал им вопрос о причинах столь необычного явления. Аксакалы поведали ему о проклятии Малика, об истории с Сулейманом Проклятым и о том, что с тех самых пор было решено ящики для подаяния заменить корзинами - ведь в той легендарной проповеди Малик не говорил ни слова о корзинах. А если даже и приравниваются в этом случае корзины к ящикам, то из корзины можно взять деньги, не дотрагиваясь до нее и не навлекая проклятие на свою голову. Выслушав историю, Эмирхан Мудрый долго смеялся, а потом велел снести старую мечеть и построить новую, и назвать ее именем Сулеймана.
Вот так и появилась в Актаубе мечеть, названная именем проклятого. Старики говорят, что некоторое время Сулеймана в Актаубе почитали как святого, и даже завели традицию в День Жертвоприношения обходить вокруг города в ящиках вместо одежды, но обычай как-то не прижился. К тому же новый имам, назначенный Эмирханом Мудрым, призвал население Актаубы обратить свои взоры вначале к семьям, и только потом к общине, ибо семья есть благословение Всевышнего, и историю с Сулейманом потихоньку забыли. Вот так и судачат с тех, кем же он был, купцом или воином.
Но мечеть, названная его именем, все же удивительно хороша.