Зерновские чтение'2014 #1 Религии и насилие
Оригинал взят у mamlas в Зерновские чтение'2014 #1 Религии и насилие
Ещё о религиях и оккультизме
Салемские ведьмы, Рагнарек, Джихад и ахимса
Историки, религиоведы и философы провели конференцию по проблеме насилия и ненасилия в мировых религиозных практиках / Статья 2014 года
«Русская планета» публикует конспекты первого цикла выступлений с прошедших в Москве чтений имени историка церкви Николая Зернова. ©По теме: Об охоте на ведьм | Охота на красных ведьм | Агент Ганди
«Ведьма», 1892 год
В этом году чтения были посвящены тематике религиозного насилия и ненасилия - ученые рассказывали про параноидальные припадки коллективного бессознательного, особую эсхатологическую миссию скандинавских берсерков, османский джихад, мотивы насилия в Торе и Талмуде, и о религиозной ситуации в Индии.
Кандидат философских наук, социолог религий Андрей Игнатьев выступил с рассказом о знаменитом судебном процессе над Салемскими ведьмами и о том, как этот процесс сквозь века отзывается в нашей современной действительности. Произошел он в маленьком американском городке Салем на рубеже XVII-XVIII веков. Несмотря на то, что в Новое время таких процессов было не меньше, чем в Средние века, Салемский процесс среди них проходит отдельной строкой, выделяется в особый предмет анализа, и для этого есть много оснований.
Во-первых, Салемский судебный процесс был хорошо документирован: мы можем следить за развитием событий по многочисленным сохранившимся юридическим документам.
Во-вторых, этот судебный процесс разворачивался на ограниченной территории маленького американского городка, и весь его контекст хорошо обозрим. Именно обозримость и публичность процесса позволила исследователям сформулировать часто встречающийся формат, получивший свое название именно в честь салемских событий - Witchhunt, «Охота на ведьм». У этого выражения есть и досалемская история, но в современном политическом и медийном лексиконе оно до сих пор живет именно благодаря нему. Этот шаблон в американской истории мы видим и во времена президента Маккарти, и даже совсем недавно - в делах по обвинению в sexual harassment, когда высшие должностные лица массово подвергались произвольным обвинениям в домогательствах; это тоже, отмечает социолог, была классическая «охота на ведьм», пусть и на ведьм-мужчин. Несмотря на то, что этот шаблон так часто проявляется в современной истории, в том числе и в нашей стране, возникает иллюзия, что тут всем все понятно и так. Но при ближнем рассмотрении этот шаблон оказывается серией загадок.
Дом ведьмы, Салем, 1901 год. Фото: Geo. H. Walker & Co.
Около 1692 года жители Салема вдруг обратили внимание, что две девочки, 9 и 11 лет, вели себя очень странно - категорически отказывались слушаться старших, а когда их начинали призывать к порядку, они начинали биться в истерике. В чем было дело, до сих пор не понятно - среди современных исследователей есть мнение, что они страдали истероидными расстройствами; есть мнение, что девочки отравились зерном, зараженным спорыньей, грибком, используемым ныне для создания LSD; некоторые думают, что это был просто спектакль. В Салеме XVII века же нашлись люди, усмотревшие в поведении девочек признаки одержимости дьяволом, причем мнение это было достаточно стойким и авторитетным. Это, как считает Игнатьев, было проявлением крайней и архетипической формы того, что сейчас мы называем теорией заговора. Любая теория заговора строится по матрице представлений о дьявольском совращении; популярное в таких теориях слово «коррупция» тоже возникло из демонологического контекста, и только оттуда было перенесено в правовую сферу - выражение «навести порчу» в обратном переводе на язык английских протестантов из Салема XVII века будет звучать именно как «навести коррупцию». Почему поведенческие расстройства двух маленьких девочек были интерпретированы жителями Салема в таком контексте - тема для отдельного большого доклада, говорит социолог.
Обвинение двух маленьких девочек вполне могло бы остаться локальным незамеченным происшествием, если бы в городе вдруг не началась настоящая эпидемия аналогичных обвинений. Сперва были задержаны 20 девушек в возрасте от 16 до 20 лет, но процесс быстро начал набирать обороты - обвинялось все больше и больше людей, а обвинения становились все более грозными. Как и всякий эпидемический процесс, Салемский процесс ведьм затух сам собой - спустя пять лет, в 1697 году, присяжные раскаялись в вынесенном приговоре. В 1706 году одна из свидетельниц обвинения призналась, что возвела напраслину, движимая личной неприязнью. В 1710-1711 годах благодаря Салему юридическое сообщество США признало недопустимыми так называемые «спектральные показания», то есть показания, основанные на голословных утверждениях свидетелей или на столь же голословных признаниях обвиняемых.
На протяжении Салемских процессов 150 человек было арестовано, 19 человек было повешено по приговору суда присяжных, 2 человека скончались в тюрьме, один человек умер под пытками во время допроса. Особо Игнатьева заинтересовало, кем были эти арестованные 150 человек. Согласно исследовательской литературе, главной насущной проблемой каждого жителя Салема в те дни было не стать одним или одной из обвиняемых, то есть принцип выбора обвиняемых также весьма загадочен. Некоторые считают, что он был случайным; Игнатьев считает, что это может и верно, но неинтересно. Еще есть мнение, что тут имела место дискриминация по хорошо распознаваемому признаку; это не так, ведь обвиняемых женщин было не больше, чем обвинителей-женщин. К тому же, как говорит Игнатьев, схожая по ряду признаков эпидемия маккартизма в 1950-е годы затрагивала всех: женщин, мужчин, коммунистов и их врагов. Так, комиссия по расследованию антиамериканской деятельности допрашивала Эрнста Канторовича, немецкого иммигранта, воевавшего с коммунистами во время Ноябрьской революции 1918 года в Берлине; на вопрос, какие отношения связывают его и коммунистов, Канторович ответил так: «Я в них стрелял, и они в меня стреляли». Так что вопрос о том, как эпидемия поисков двойных агентов дьявола выбирает себе жертв - еще одна большая тема для отдельной работы, считает социолог.
Более или менее правдоподобной Игнатьев называет теорию, высказанную в пьесе Артура Миллера «Сэйлемские колдуньи» - в первую очередь обвинялись люди, выделявшиеся на общем фоне, люди с отклоняющимся поведением; в пользу этого говорит то, что одними из первых обвиняемых были нищенка и сорокалетняя вдова. Сам Игнатьев считает, что идентификация человека как виновного в сношении с дьяволом по сути представляет собой классический случай религиозной конверсии - люди обретают священную веру в то, что какой-то человек является носителем скверны; со знаком плюс история ровно та же, за тем исключением, что носителя благодати люди так его видящие все-таки обычно не заключают под арест и не вешают.
Иван Негреев, научный сотрудник Российского православного университета рассказывал о прикладной воинственной теологии древнескандинавских викингов. Докладчик убежден, что за их опустошительными набегами на земли христиан в VIII-IX веках стояло нечто большее, чем просто жажда наживы, а именно несравнимо развитая система «богословия войны».
«Викинги, прибывающие в Нормандию, IX век», 1911 год
Строилась эта богословская система на представлении о воине как о избраннике верховного бога Одина. Избранничество это было не случайным - во-первых, скандинавы представляли верховного бога именно как воина, как покровителя военных действий и даже начинателя войн. Вторая же причина этого избранничества кроется в скандинавских представлениях о конце света - они видели исход этого мира как великую битву, Рагнарек, битву Одина и его пантеона младших божеств с предвечными хтоническими силами зла, визуализированными в виде гигантских лесных зверей или великанов.
Люди в этой битве должны были принять решающую роль, причем в основном люди уже перешедшие в мир иной. Именно поэтому скандинавы представляли рай именно так - бесконечная война Вальгаллы не бессмысленна, в их представлениях загробный мир был лишь тренировочным плацдармом для лучшей одинской рати. Они верили, что выбирает Один кандидата в эту рать еще с младенчества, «докачивает» его до определенного уровня воинского мастерства, а затем присылает ему доблестную смерть в битве и встречает уже на том свете как своего нового дружинника; в скандинавской мифологии часто можно встретить и рассказы о том, как Один специально стравливал героев-новичков с теми, кому уже пора. Важный прижизненный атрибут таких культовых воинов Одина - их сходство с медведями, вплоть до представлений об их оборотничестве; слово «берсерк», обозначавшее самых свирепых викингов, переводится как раз как «медвежья шкура». Как отмечает Негреев, в скандинавской мифологии существуют предания о том, как некоторые берсерки выпускали на поле боя вместо себя медведей, и ни их враги, ни их соратники особой разницы не замечали.
Историк Илья Зайцев говорил о религиозном насилии в кардинально другом контексте - его доклад повествовал о самой крупной исламской военной экспансии в истории, османской экспансии XIV-XVII веков и о том, что послужило ее религиозно-идеологическим топливом.
В первую очередь таким топливом послужила доктрина джихада - шариат и суннитский ислам были сердцевиной османской имперской машины, и они требовали от правителя постоянных религиозных войн. Как ни странно, в первые столетия османской экспансии идея джихада (или газы) играла ключевую роль в обосновании войн против единоверцев-мусульман - османский султан Мурад I еще в 1385 году называл себя «господин царей арабских и не арабских», обозначая универсализм своего правления, свою главенствующую роль в исламском мире. Таким образом, отмечает историк, последовавшие вслед за этим завоевательные войны Османов против анатолийских бейликов, египетских мамлюков, среднеазиатских Тимуридов и прочих единоверцев-суннитов подданные султана воспринимали вполне как джихад - для них османский султан представлял более чистый и более праведный ислам, чем другие мусульманские правители, стоящие у него на пути. Преемник Мурада Мехмет I воссоздает титул «халиф», который османы активно использовали для оправдания внутреисламской экспансии вплоть до конца XVIII века, особенно после завоевания Мекки и Медины.
В 1453 году, сразу после взятия Константинополя, султан принимает титул «Кайзер-о-рум», то есть буквально «римский император», заявив таким образом о своей преемственности византийскому государству. Османы «импортировали» византийскую налоговую систему, способы формирования правящей элиты и пополнения бюрократии, и даже в какой-то степени унаследовали византийское восприятие иноземцев как варваров. Специалист по турецкой истории Гиббонс описывает османское государство не иначе как возродившуюся в формах исламского государства Византию.
«Уплата дани султану перед выстроившейся армией, вид на Константинополь», 1709 год
Завершили первую часть выступлений два исследователя иудаизма, Борис Рашковский и Матвей Гордон. Рашковский рассказал о проблеме насильственного обращения в иудаизм, и о том, есть ли она вообще. Высший иудейский закон, Галаха, такой возможности не подразумевает - в нормативной практике это всегда добровольное дело. Тем не менее еврейская история и даже Тора включает в себя такие случаи, говорит исследователь. В средневековых европейских Бертинских анналах есть история про диакона Бодо из племени алеманов, принявшего иудаизм и поменявшего имя на Элиазара; вскоре после такого радикального решения он бежал из Германии в Кордобу, и там подговаривал местного мусульманского правителя насильно обратить всех своих подданных в иудаизм. Неизвестно, удалось это ему или нет, но как подтвержденную попытку насильственного обращения в иудаизм Рашковский эту историю рассматривает. В Торе в книге Второзакония израильтянам дается четкое указание разрушать обрядовые сооружения в землях захваченных язычников. Это не свидетельствует о насильственном обращении в иудаизм напрямую, тем не менее эта инструкция призвана спасти колеблющихся евреев от перехода в язычество, так что тут можно говорить о некотором насильственном удержании в иудейской традиции.
Гордон в своем докладе рассматривал проблематику насилия в не менее важной для евреев традиции раввинистических комментариев к Торе. Исследователь отметил, что Талмуд просто не мог пройти мимо указанной проблемы, так как составляться он начал на фоне достаточно насильственных и печальных для еврейской традиции событий - двух иудейских восстаний против римских властей, восстания 60-х годов I века, приведшего к разрушению иудейского Второго храма, и восстания Шимона Бар-Кохбы II века, неудача которого почти на два тысячелетия поставила крест на попытках евреев восстановить государственность и Храм. Ахад ха-Ам, выдающийся идеолог сионизма XIX века, прославлял пассивность раввинов во время этих восстаний. Эта пассивность, как отмечал сионист, символизировала отказ мудрецов иудаизма от материальной борьбы в пользу возвышенного духовного сопротивления, исходя из этого Гордон отмечает, что талмудическая традиция прежде всего культивирует мир и ненасилие.
Вторая часть докладов была посвящена проблеме насилия в индийской религиозной цивилизации. Культуролог Максим Демченко развенчивал некоторые расхожие европейские представления о концепции ахимса (ненасилия) в традиционном индуизме - по его словам, это учение достаточно сильно различается во всех основных религиях индийского корня (индуизм, джайнизм, буддизм) и популярное среди многих европейских обывателей представление об ахимса как о едином индийском принципе абсолютного травоядного «непротивления злу насилием» имени Ганди в корне неверно. В мировой обиход концепция ахимса действительно вошла благодаря его деятельности, но почерпнул Ганди ее из джайнизма, который правда можно назвать самой мирной дхармической религией; джайнские гуру, например, не снимая носят закрывающие рот маски, чтобы случайно не проглотить залетевшую мошку, то есть буквально не обижают и мухи.
«Кришна и Арджуна в колеснице», картина XVII-XVIII веков
В индуизме же, отмечает Демченко, единого представления о ненасилии не существует, просто потому, что сам по себе индуизм представляет собой гигантское древо самых разных мировоззренческих систем. Более того, в общей мифологической традиции индуизма, в Махабхарате, значительное количество персонажей и божеств - воины, с оружием в руках отстаивающие интересы дхармы, то есть всего индуистского учения о мироустройстве. Еще один важный индуистский текст, Бхагавад-гита, описывает кровавый конфликт двух кланов; в определенной части текста предводитель одной из сторон, Арджуна, решает встать на путь ахимса и отказаться от этой резни, на что его противник Кришна реагирует совсем не так, как от него это ждет современный европейский читатель: «Что за слабость ничтожная в битве овладела тобой, сын Притхи? Она в рай не ведет - к позору! - тебе, арию, не подобает». Демченко утверждает, что в ортодоксальном индуизме достаточно влиятельна трактовка ахимса и индуизма в целом как нетерпимости к негодяям, и приводит еще одну цитату влиятельного индуистского гуру XX века: «Не уничтожив несправедливость, мы становимся ее соучастником».
Историк Дмитрий Абрамов дополнил доклад предыдущего исследователя, рассказав о влиянии на индуизм разных политических организаций, в частности ультранационалистического движения «Вишва хинду паришад». Абрамов говорит, что большинство случаев организованного насилия над мусульманскими или христианскими группами связано именно с деятельностью «ударных отрядов» этой организации. Аналогичные ультраправые группировки существовали в Индии еще со времен британского владычества, при этом опыт подпольной борьбы они заимствовали у русских народовольцев и итальянских фашистов. Отдельно тревожным фактом Абрамов отмечает то, что «Вишна хинду паришад» постепенно начинает распространять свое влияние и за пределы Республики Индия, а именно в места проживания крупнейших индийских диаспор в Великобританию, США и Австралию. Их девиз звучит как возведенное в абсолют восприятие ахимса из предыдущего доклада: «Защищенная дхарма защищает».
Наконец, об индийской касте неприкасаемых-далитов и их непрекращающейся тяжелой борьбе за собственные права говорила Елена Никифорова. Далиты - самоназвание этой касты, и переводится оно как «угнетенные». Согласно традиционному социальному укладу Индии, одним своим прикосновением и даже видом представители этой касты способны ритуально осквернить представителей каст более высоких. Антропологически далиты происходят из древних племен, населявших Индию еще до прихода туда ариев, когда же арии завоевали эти племена, они по какой-то причине не включили их в свою уже существовавшую кастовую систему. С тех пор далиты вынуждены выполнять самые грязные изнуряющие работы вроде уборки мусора и нечистот. Расселялись они вдалеке от основного населения, и им запрещено было пользоваться общественными колодцами.
Внутри самого индуизма существуют определенные пути, по которым отдельный далит может ценой огромных усилий покинуть презренную касту, став, например, бхакти, безмерно влюбленным в какое-либо божество служителем - в среде бхакти кастовая принадлежность человека не играла особой роли. В Средние века далиты часто отказывались от индуизма в пользу ислама, но так они сбрасывали лишь религиозные аспекты своей «неприкасаемости».
Начало широкой и массовой борьбы далитов за свои права датируется серединой XX века, и ключевыми фигурами, активизировавшими эту борьбу, стали уже упомянутый выше Махатма Ганди и Бхирмао Амбедкар, автор проекта Индийской конституции и далит по происхождению. Заслуга Ганди здесь самая общая - он пробудил индийское общество от спячки в целом, и каждую конкретную касту в отдельности; формально он был против традиции неприкасаемости, и даже называл неприкасаемых «детьми бога», но тот же Амбедкар часто упрекал его в отсутствии твердости в данном вопросе. Именно он смог превратить далитов в сплоченную политическую силу, и добился специального резервирования мест для выдающихся далитов в высших учебных заведениях и государственных структурах - это во многом помогло сформировать тогда только зарождавшийся в Индии городской средний класс, а в 60-е годы благодаря этому появляется целое литературное направление «литературы далитов», во многом схожей с афроамериканской литературой в США. Уже к 90-м годам из этой литературы вырастает совершенно уникальная самобытная культурная среда, и основной парадигмой далитских текстов вместо жалоб на невзгоды судьбы становится своеобразная социальная гордость за свою касту. «Далит» для них становится уже не «угнетенный», но просвещенный, демократичный и прогрессивный, в 1997 году Индию на пять лет возглавил президент-далит Кочерил Раман Нараянан, и сейчас далитские политические партии постепенно набирают могущество, объединяя вокруг себя уже и другие индийские меньшинства.
Участники митинга далитов, Нью-Дели, 2005 год
Следующий цикл зерновских чтений посвящен Первой мировой войне, Украине и современной Русской православной церкви. Об этом - в следующем материале.
Дмитрий Сидоров
«Русская планета», 27 ноября 2014