Литпресс. Чаадаев и «Телескоп»
Ещё о репрессиях в литературе и ещё о Чаадаеве
«В сущности, правительство только исполнило свой долг» / Объявление Петра Чаадаева сумасшедшим и закрытие журнала «Телескоп», 22 октября 1836 года
Календарь литературных преследований / Спецпроект Weekend
В год, объявленный годом литературы, Weekend открывает новый проект: календарь литературных преследований. В каждом номере - один из случаев репрессий в истории русской литературы, пришедшийся на соответствующие даты и рассказанный словами участников и свидетелей. ©Ещё в проекте
22 октября 1836 года император Николай I написал свою знаменитую резолюцию о публикации первого «Философического письма» Петра Чаадаева. Русский перевод статьи, ходившей в списках уже несколько лет, был напечатан в журнале «Телескоп», за что журнал был закрыт, издатель Николай Надеждин сослан в Усть-Сысольск, а пропустивший статью цензор Алексей Болдырев отправлен в отставку. Самого Чаадаева объявили сумасшедшим и поместили под принудительный медицинский надзор.
Таким образом, публикация философического письма не только стала начальной точкой спора западников и славянофилов, но и привела к первому в России случаю использования психиатрии в политических целях.
Из письма министра народного просвещения графа Сергея Уварова императору Николаю I, 20 октября 1836 года
Статью эту я считаю настоящим преступлением против народной чести[1]; также и преступлением против религиозной, политической и нравственной чести. <...>
Ваше Величество, оценивая в своей мудрости[2] характер этой статьи, кажущейся с первого взгляда невероятной[3], благоволит оценить по справедливости[4] ту борьбу, которую я веду с модными принципами[5], с ухищрениями и страстями; борьба эта была бы безнадежна, если бы твердая и блистательная поддержка[6] Вашего Величества не являлась постоянным утешением тех, кого Ваше доверие поставило на страже у прорыва[7] и которые пребудут там. <...> Может быть, Ваше Величество, сочтете необходимым позднее напечатать опровержение, обращенное не к нашей стране[8], где возмущение не может не стать всеобщим[9], а скорее для заграницы, жаждущей всякого рода клеветнических выходок[10]. Но опровержение это требовало бы такта, настолько утонченного[11], что его нельзя было бы поручить журналистам, писателям. Позволю себе высказать мнение, что в настоящий момент обсуждение этой диатрибы "Телескопа" только усилило бы зло[12].
Подробнее...
[2] ...оценивая в своей мудрости...
Резолюция императора Николая I на докладе министра народного просвещения графа Сергея Уварова / 22 октября 1836 года
Прочитав статью, нахожу, что содержание оной есть смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы узнаем непременно, но не извинительны ни редактор журнала, ни цензор. Велите сейчас журнал запретить, обоих виновных отрешить от должности и вытребовать сюда к ответу.
[3] ...статьи, кажущейся невероятной...
Из первого "Философического письма" Петра Чаадаева / 1829 год
Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. И если мы иногда волнуемся, то не в ожидании или не с пожеланием какого-нибудь общего блага, а в ребяческом легкомыслии младенца, когда он тянется и протягивает руки к погремушке, которую ему показывает кормилица. <...> тут беспечность жизни без опыта и предвидения, не имеющая отношения ни к чему, кроме призрачного существования личности, оторванной от своей среды, не считающейся ни с честью, ни с успехами какой-либо совокупности идей и интересов, ни даже с родовым наследием данной семьи и со всеми предписаниями и перспективами, которые определяют и общественную и частную жизнь в строе, основанном на памяти о прошлом и на тревоге за будущее. В наших головах нет решительно ничего общего, все там обособлено и все там шатко и неполно. Я нахожу даже, что в нашем взгляде есть что-то до странности неопределенное, холодное, неуверенное, напоминающее отличие народов, стоящих на самых низших ступенях социальной лестницы.
[11] ...такта, настолько утонченного...
Из письма шефа III отделения императорской канцелярии графа Александра Бенкендорфа московскому военному генерал-губернатору князю Дмитрию Голицыну / 23 октября 1836 года
Статья сия, конечно уже Вашему Сиятельству известная, возбудила в жителях московских всеобщее удивление. <...> Но жители древней нашей столицы <...> будучи преисполнены чувством достоинства Русского Народа, тотчас постигли, что подобная статья не могла быть писана соотечественником их, сохранившим полный свой рассудок, и потому <...> изъявляют искреннее сожаление свое о постигшем его расстройстве ума, которое одно могло быть причиною написания подобных нелепостей. <...> Вследствие сего Государю Императору угодно, чтобы Ваше Сиятельство, по долгу звания Вашего, приняли надлежащие меры к оказанию г. Чеодаеву всевозможных попечений и медицинских пособий. <...> и чтоб сделано было распоряжение, дабы г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средства к восстановлению его здоровья.
[5] ...с модными принципами...
Из дневника цензора Александра Никитенко / 25 октября 1836 года
Ужасная суматоха в цензуре и в литературе. В 15 номере "Телескопа" напечатана статья под заглавием "Философские письма". Статья написана прекрасно; автор ее Чаадаев. Но в ней весь наш русский быт выставлен в самом мрачном виде <...> Подозревают, что статья напечатана с намерением, и именно для того, чтобы журнал был запрещен и чтобы это подняло шум <...> Думают, что это дело тайной партии. А я думаю, что это просто невольный порыв новых идей, которые таятся в умах и только выжидают удобной минуты, чтобы наделать шуму.
[10] ...для заграницы, жаждущей клеветнических выходок...
Из донесения австрийского посла в Петербурге графа Фикельмона канцлеру Меттерниху / 7 ноября 1836 года
В Москве в литературном периодическом журнале под названием "Телескоп" напечатано письмо, написанное русской даме полковником в отставке Чаадаевым <...>. Оно упало, как бомба, посреди русского тщеславия и тех начал религиозного и политического первенствования, к которым весьма склонны в столице. <...>
Император, исходя из того, что только больной человек мог написать в таком духе о своей родине, ограничился пока распоряжением, чтобы он был взят под наблюдение двух врачей и чтобы через некоторое время было доложено о его состоянии. Поступая подобным образом, император имел явное намерение как можно скорее прекратить шум, вызванный этим письмом.
[9] ...возмущение не может не стать всеобщим...
Из "Докладной записки потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве" Михаила Жихарева / 1860-е годы
Никогда с тех пор, как в России стали писать и читать, с тех пор, как завелась в ней книжная и грамотная деятельность, никакое литературное или ученое событие, ни после, ни прежде этого (не исключая даже и смерти Пушкина) - не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такой скоростью и с таким неизмеримым шумом. Около месяца середи целой Москвы не было дома, в котором не говорили бы про "чаадаевскую статью" и про "чаадаевскую историю"; <...> все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию.
[4] ...оценить по справедливости...
Из письма Александра Пушкина Петру Чаадаеву / 19 октября 1836 года
Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь - грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши религиозные исторические воззрения вам не повредили.
[7] ...на страже у прорыва...
Из письма графа Дмитрия Татищева графу Сергею Уварову / 26 октября 1836 года
Произведение отвратительное. Факт его опубликования очень важен для правительства; он доказывает существование политической секты в Москве; хорошо направленные поиски должны привести к полезным открытиям по этому поводу. Принадлежит ли автор к тайным обществам, но в своем произведении он богохульствует против святой православной церкви. Он должен быть выдан церкви. Одиночество, пост, молитва пришли бы на помощь пастырским внушениям, чтобы привести домой заблудшую овцу.
[12] ...усилило бы зло...
Из доклада московского обер-полицмейстера Льва Цынского графу Александру Бенкендорфу / 3 ноября 1836 года
Прочтя предписание, он смутился, чрезвычайно побледнел, слезы брызнули из глаз и не мог выговорить слова. Наконец, собравшись с силами, трепещущим голосом сказал: "Справедливо, совершенно справедливо",- объявляя, что действительно в то время, как сочинял сии письма, был болен и тогда образ жизни и мыслей имел противный настоящим <...>. В противоречие же сему, продолжая разговор, говорил, что философические письма, давно написанные, были читаемы многими здесь и в Петербурге; что сие самое ободряло его и обольщало надеждою, что они будут одобрены, как и прежде, читавшими и что к сему он был увлечен авторским честолюбием.
[8] ...обращенное не к нашей стране...
Из "Апологии сумасшедшего" Петра Чаадаева / 1837 год
В сущности, правительство только исполнило свой долг; можно даже сказать, что в мерах строгости, применяемых к нам сейчас, нет ничего чудовищного, так как они, без сомнения, далеко не превзошли ожиданий значительного круга лиц. В самом деле, что еще может делать правительство, одушевленное самыми лучшими намерениями, как не следовать тому, что оно искренно считает серьезным желаньем страны? Совсем другое дело - вопли общества. <...> Как же случилось, что в один прекрасный день я очутился перед разгневанной публикой,- публикой, чьих похвал я никогда не добивался, чьи ласки никогда не тешили меня, чьи прихоти меня не задевали? Как случилось, что мысль, обращенная не к моему веку, которую я, не желая иметь дело с людьми нашего времени, в глубине моего сознания завещал грядущим поколениям, лучше осведомленным, <...> как случилось, что она разбила свои оковы, бежала из своего монастыря и бросилась на улицу, вприпрыжку среди остолбенелой толпы? Этого я не в состоянии объяснить.
[1] ...преступлением против народной чести...
Из стихотворения Николая Языкова "К Чаадаеву" / 1844 год
Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Ее предания святыя
Ты ненавидишь все сполна.
Ты их отрекся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап,-
Почтенных предков сын ослушной,
Всего чужого гордый раб!
[6] ...твердая и блистательная поддержка...
Резолюция императора Николая I на докладе князя Дмитрия Голицына / 30 октября 1837 года
Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать.
© «Коммерсантъ Weekend», №35, стр. 24, 16 октября 2015
«В сущности, правительство только исполнило свой долг» / Объявление Петра Чаадаева сумасшедшим и закрытие журнала «Телескоп», 22 октября 1836 года
Календарь литературных преследований / Спецпроект Weekend
В год, объявленный годом литературы, Weekend открывает новый проект: календарь литературных преследований. В каждом номере - один из случаев репрессий в истории русской литературы, пришедшийся на соответствующие даты и рассказанный словами участников и свидетелей. ©Ещё в проекте
22 октября 1836 года император Николай I написал свою знаменитую резолюцию о публикации первого «Философического письма» Петра Чаадаева. Русский перевод статьи, ходившей в списках уже несколько лет, был напечатан в журнале «Телескоп», за что журнал был закрыт, издатель Николай Надеждин сослан в Усть-Сысольск, а пропустивший статью цензор Алексей Болдырев отправлен в отставку. Самого Чаадаева объявили сумасшедшим и поместили под принудительный медицинский надзор.
Таким образом, публикация философического письма не только стала начальной точкой спора западников и славянофилов, но и привела к первому в России случаю использования психиатрии в политических целях.
Из письма министра народного просвещения графа Сергея Уварова императору Николаю I, 20 октября 1836 года
Статью эту я считаю настоящим преступлением против народной чести[1]; также и преступлением против религиозной, политической и нравственной чести. <...>
Ваше Величество, оценивая в своей мудрости[2] характер этой статьи, кажущейся с первого взгляда невероятной[3], благоволит оценить по справедливости[4] ту борьбу, которую я веду с модными принципами[5], с ухищрениями и страстями; борьба эта была бы безнадежна, если бы твердая и блистательная поддержка[6] Вашего Величества не являлась постоянным утешением тех, кого Ваше доверие поставило на страже у прорыва[7] и которые пребудут там. <...> Может быть, Ваше Величество, сочтете необходимым позднее напечатать опровержение, обращенное не к нашей стране[8], где возмущение не может не стать всеобщим[9], а скорее для заграницы, жаждущей всякого рода клеветнических выходок[10]. Но опровержение это требовало бы такта, настолько утонченного[11], что его нельзя было бы поручить журналистам, писателям. Позволю себе высказать мнение, что в настоящий момент обсуждение этой диатрибы "Телескопа" только усилило бы зло[12].
Подробнее...
[2] ...оценивая в своей мудрости...
Резолюция императора Николая I на докладе министра народного просвещения графа Сергея Уварова / 22 октября 1836 года
Прочитав статью, нахожу, что содержание оной есть смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы узнаем непременно, но не извинительны ни редактор журнала, ни цензор. Велите сейчас журнал запретить, обоих виновных отрешить от должности и вытребовать сюда к ответу.
[3] ...статьи, кажущейся невероятной...
Из первого "Философического письма" Петра Чаадаева / 1829 год
Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. И если мы иногда волнуемся, то не в ожидании или не с пожеланием какого-нибудь общего блага, а в ребяческом легкомыслии младенца, когда он тянется и протягивает руки к погремушке, которую ему показывает кормилица. <...> тут беспечность жизни без опыта и предвидения, не имеющая отношения ни к чему, кроме призрачного существования личности, оторванной от своей среды, не считающейся ни с честью, ни с успехами какой-либо совокупности идей и интересов, ни даже с родовым наследием данной семьи и со всеми предписаниями и перспективами, которые определяют и общественную и частную жизнь в строе, основанном на памяти о прошлом и на тревоге за будущее. В наших головах нет решительно ничего общего, все там обособлено и все там шатко и неполно. Я нахожу даже, что в нашем взгляде есть что-то до странности неопределенное, холодное, неуверенное, напоминающее отличие народов, стоящих на самых низших ступенях социальной лестницы.
[11] ...такта, настолько утонченного...
Из письма шефа III отделения императорской канцелярии графа Александра Бенкендорфа московскому военному генерал-губернатору князю Дмитрию Голицыну / 23 октября 1836 года
Статья сия, конечно уже Вашему Сиятельству известная, возбудила в жителях московских всеобщее удивление. <...> Но жители древней нашей столицы <...> будучи преисполнены чувством достоинства Русского Народа, тотчас постигли, что подобная статья не могла быть писана соотечественником их, сохранившим полный свой рассудок, и потому <...> изъявляют искреннее сожаление свое о постигшем его расстройстве ума, которое одно могло быть причиною написания подобных нелепостей. <...> Вследствие сего Государю Императору угодно, чтобы Ваше Сиятельство, по долгу звания Вашего, приняли надлежащие меры к оказанию г. Чеодаеву всевозможных попечений и медицинских пособий. <...> и чтоб сделано было распоряжение, дабы г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средства к восстановлению его здоровья.
[5] ...с модными принципами...
Из дневника цензора Александра Никитенко / 25 октября 1836 года
Ужасная суматоха в цензуре и в литературе. В 15 номере "Телескопа" напечатана статья под заглавием "Философские письма". Статья написана прекрасно; автор ее Чаадаев. Но в ней весь наш русский быт выставлен в самом мрачном виде <...> Подозревают, что статья напечатана с намерением, и именно для того, чтобы журнал был запрещен и чтобы это подняло шум <...> Думают, что это дело тайной партии. А я думаю, что это просто невольный порыв новых идей, которые таятся в умах и только выжидают удобной минуты, чтобы наделать шуму.
[10] ...для заграницы, жаждущей клеветнических выходок...
Из донесения австрийского посла в Петербурге графа Фикельмона канцлеру Меттерниху / 7 ноября 1836 года
В Москве в литературном периодическом журнале под названием "Телескоп" напечатано письмо, написанное русской даме полковником в отставке Чаадаевым <...>. Оно упало, как бомба, посреди русского тщеславия и тех начал религиозного и политического первенствования, к которым весьма склонны в столице. <...>
Император, исходя из того, что только больной человек мог написать в таком духе о своей родине, ограничился пока распоряжением, чтобы он был взят под наблюдение двух врачей и чтобы через некоторое время было доложено о его состоянии. Поступая подобным образом, император имел явное намерение как можно скорее прекратить шум, вызванный этим письмом.
[9] ...возмущение не может не стать всеобщим...
Из "Докладной записки потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве" Михаила Жихарева / 1860-е годы
Никогда с тех пор, как в России стали писать и читать, с тех пор, как завелась в ней книжная и грамотная деятельность, никакое литературное или ученое событие, ни после, ни прежде этого (не исключая даже и смерти Пушкина) - не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такой скоростью и с таким неизмеримым шумом. Около месяца середи целой Москвы не было дома, в котором не говорили бы про "чаадаевскую статью" и про "чаадаевскую историю"; <...> все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию.
[4] ...оценить по справедливости...
Из письма Александра Пушкина Петру Чаадаеву / 19 октября 1836 года
Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь - грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши религиозные исторические воззрения вам не повредили.
[7] ...на страже у прорыва...
Из письма графа Дмитрия Татищева графу Сергею Уварову / 26 октября 1836 года
Произведение отвратительное. Факт его опубликования очень важен для правительства; он доказывает существование политической секты в Москве; хорошо направленные поиски должны привести к полезным открытиям по этому поводу. Принадлежит ли автор к тайным обществам, но в своем произведении он богохульствует против святой православной церкви. Он должен быть выдан церкви. Одиночество, пост, молитва пришли бы на помощь пастырским внушениям, чтобы привести домой заблудшую овцу.
[12] ...усилило бы зло...
Из доклада московского обер-полицмейстера Льва Цынского графу Александру Бенкендорфу / 3 ноября 1836 года
Прочтя предписание, он смутился, чрезвычайно побледнел, слезы брызнули из глаз и не мог выговорить слова. Наконец, собравшись с силами, трепещущим голосом сказал: "Справедливо, совершенно справедливо",- объявляя, что действительно в то время, как сочинял сии письма, был болен и тогда образ жизни и мыслей имел противный настоящим <...>. В противоречие же сему, продолжая разговор, говорил, что философические письма, давно написанные, были читаемы многими здесь и в Петербурге; что сие самое ободряло его и обольщало надеждою, что они будут одобрены, как и прежде, читавшими и что к сему он был увлечен авторским честолюбием.
[8] ...обращенное не к нашей стране...
Из "Апологии сумасшедшего" Петра Чаадаева / 1837 год
В сущности, правительство только исполнило свой долг; можно даже сказать, что в мерах строгости, применяемых к нам сейчас, нет ничего чудовищного, так как они, без сомнения, далеко не превзошли ожиданий значительного круга лиц. В самом деле, что еще может делать правительство, одушевленное самыми лучшими намерениями, как не следовать тому, что оно искренно считает серьезным желаньем страны? Совсем другое дело - вопли общества. <...> Как же случилось, что в один прекрасный день я очутился перед разгневанной публикой,- публикой, чьих похвал я никогда не добивался, чьи ласки никогда не тешили меня, чьи прихоти меня не задевали? Как случилось, что мысль, обращенная не к моему веку, которую я, не желая иметь дело с людьми нашего времени, в глубине моего сознания завещал грядущим поколениям, лучше осведомленным, <...> как случилось, что она разбила свои оковы, бежала из своего монастыря и бросилась на улицу, вприпрыжку среди остолбенелой толпы? Этого я не в состоянии объяснить.
[1] ...преступлением против народной чести...
Из стихотворения Николая Языкова "К Чаадаеву" / 1844 год
Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Ее предания святыя
Ты ненавидишь все сполна.
Ты их отрекся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап,-
Почтенных предков сын ослушной,
Всего чужого гордый раб!
[6] ...твердая и блистательная поддержка...
Резолюция императора Николая I на докладе князя Дмитрия Голицына / 30 октября 1837 года
Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать.
© «Коммерсантъ Weekend», №35, стр. 24, 16 октября 2015