Интервью с современником. Аксаков
Ещё о литературе и ещё об Аксаковых
Константин Аксаков: «Публика преходяща - народ вечен»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Константин Аксаков (1817-1860)
Идеолог славянофильства о публике и народе, России и Западе, прошлом и настоящем.
Константин Сергеевич Аксаков - русский публицист, историк и поэт, ярчайший мыслитель-славянофил - считал, что развитие России невозможно без понимания и учета особенностей русской исторической жизни. Знаменитый общественный деятель рассказал «Русской планете» о том, чем закончилось для нашей страны равнение на Запад.
- Константин Сергеевич, вы часто говорите о народе как о высшем арбитре нашей жизни. Но разве народ сейчас может сказать или сделать что-нибудь дельное? Либеральная публика то и дело пишет о нем как о быдле, лишенном мыслей, запуганном, раболепном.
- Публика - явление чисто западное и была заведена у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни и одежды и составила публику, которая и всплыла над поверхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом; выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные, наряды, преклоняется перед ним, как перед учителем, занимает у него мысли и чувства, платя за то огромной ценой: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом, как будто его привилегированное выражение, в самом же деле публика есть искажение идеи народа.
- Настолько ли непроницаема грань между народом и этой, как вы ее называете, «публикой»? Разве публика живет и мыслит как-то по-другому, чем народ?
- Разница между публикой и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда нейдут). Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и совершенно самостоятелен; а если что примет чужое, то сделает его своим, усвоит. У публики свое превращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ - в русском. У публики - парижские моды. У народа - свои русские обычаи. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) - народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ - народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща - народ вечен.
- Охарактеризуйте в нескольких словах главную ошибку, которую совершило наше общество.
- Невозмутимо и с полным убеждением шли мы по дороге просвещения, указанной Западом; еще вся задача нашей умственной деятельности ограничивалась присвоением чужих трудов, чужой мысли. Сокровища поэзии и философии западной прямо, без сомнения в ложности пути, принимались всею вообще литературой нашей.
- И чем же плохо идти по этой проторенной дороге?
- Отречение от своей народности, полная вера в истину чужих начал, чужого пути есть, бесспорно, сомнение или, лучше, неверие в существование своих начал, своего пути, другими словами, неверие в существование своей жизни, своей земли, ибо, как скоро сказано народу или стране: «Ты не умеешь ничего сделать своего, в тебе нет ничего своего хорошего, подражай! ты годен только на это!» - такого рода слова отрицают самое существование страны; ибо быть для человека значит быть самостоятельным; низвести же человека на степень обезьяны значит его уничтожить как человека, а какое же другое существование может называться существованием для человека, если не человеческое? Никакое. Отречение от своей народности было и с нами, русскими людьми: принятие чужих начал, неверие в существование своей Русской земли, русского народа - все это было с нами, и все это еще лежит на нас. Россия разделилась на две половины: простой народ остался при своей самобытности, верхние и т.п. образованные классы уверовали в Запад.
Константин Аксаков
- И к чему привела эта вера в Запад?
- Такова сила всякого ренегатства, что она вмиг искажает человека. Торжественное отречение от своей земли скоро изменило так наших отступников, что русских в них и узнать было нельзя. Самый факт отречения от своей родной земли для последующих поколений, воспитанных в духе чужих краев, был уже не нужен: эти поколения росли и жили чужим умом и чужою жизнью, в полном неведении о русской земле, не подозревая, что есть какое-нибудь спасение, кроме Парижа и Лондона, кроме Западной Европы, не подозревая, что есть свои родные начала, свой общественный жизненный строй, одним словом, что есть Русская земля. В бедности и в трудах стоял русский образ и русская жизнь, непонимаемые, непризнаваемые, игнорируемые переобразованными классами.
- Вы часто используете слова «русский», «русское». А между тем в последние двадцать с лишним лет в России этих слов стараются избегать: например, «русский» заменяют эвфемизмом «россиянин», которое обозначает не народ, а гражданство. Например, те, кто впервые слышит про «Русскую планету», иногда говорят: это, наверное, какой-то националистический сайт, иначе зачем им слово «русский»?
- Недавно одно выражение, употребленное в объявлении о «Русской беседе», подало повод к нападениям и толкам. Выражение это: «русское воззрение». Оно точно не было объяснено, потому что это казалось излишним, и предполагалось, что оно не затруднит ничьего понимания. Однако послышались возражения такого рода: «Воззрение должно быть общечеловеческое! Какой смысл может иметь русское воззрение?» Разве воззрение народное исключает воззрение общечеловеческое? Напротив. Ведь мы говорим, например: английская литература, французская литература, германская философия, греческая философия. Отчего же это никого не смущает? А ведь в литературе, в философии, если она английская, немецкая и т.д., выражается и воззрение народное. Все это признают. А если признают за другими народами, то почему не признать и за русским? Если народность не мешает другим народам быть общечеловеческими, то почему же должна она мешать русскому народу? Дело человечества совершается народностями, которые не только оттого не исчезают и не теряются, но, проникаясь общим содержанием, возвышаются, и светлеют, и оправдываются как народности. Отнимать у русского народа право иметь свое русское воззрение - значит лишить его участия в общем деле человечества.
- А между тем ведь и наши нынешние литераторы считают, что русское - это нечто второсортное, сермяжное, безграмотное и темное.
- Было время, и не так давно, когда другой характер имела наша литература: другие споры, другие книги и журналы. Перемена совершилась в короткое время - в течение много пятнадцати - двадцати лет. Литература наша - произведение искусственное, заемное, вытекшее из ложного начала подражательности; она - собрание форм, отблесков, и более ничего. Вот почему так быстро сменяются формы, не утвержденные на прочной мысли, почему переливаются отсветы и отблески, лишенные собственного света и блеска. Мы говорим теперь не об отдельных талантах, но об общем ходе литературы, которого не изменяют, которому повинуются и таланты. Да, надо признаться, литература наша - явление вовсе не серьезное, как бы писатели ни морщили бровей и ни принимали задумчивого самоуглубленного вида.
- Что же все-таки происходит с нашей литературой? Почему, например, нет великих поэтов?
- Стихотворство как будто само сознает, что время его миновало; стихов пишется мало, сильного впечатления ни на кого они не производят, поэтому много говорить о стихотворениях нечего. Но о писателях не стихотворцах, об изящных наших прозаиках стоит поговорить поподробнее. Литературная арена ими битком набита; число их очень значительно, прибывают они с каждым днем, пишут очень много и плодовито - что им делается! Замечательно, что и здесь отовсюду появились женщины-писательницы: знак не очень утешительный. Эти господа писатели пишут преимущественно повести и романы; впрочем, пишут и драматические произведения, похожие больше на драматизированные рассказы. В этой огромной толпе писателей (если бы их всех перечесть по именам, вышли бы целые страницы) разницы очень немного.
- Но ведь пишут-то бойко! Вот у Акунина я читал неплохие детективы. Чем не литература?
- Пишут, как уже сказали мы, недурно; у всякого есть нечто, похожее на талантик, у всякого гладкий и легкий слог, выработанный ими собственно для себя. Впечатление, производимое их сочинениями, соблюдающими все литературное приличие, - впечатление скучное, обидное и грустное. Ничего не может быть скучнее бесцветного или бездарного литературно приличного произведения, вычищенного и прибранного; обидно, что такое произведение, не имея внутреннего достоинства, имеет как будто благовидную наружность; и, наконец, грустно, что есть так много людей, которые решаются безжалостно тратить время на писание таких повестей и романов.
- Вернемся к общественной жизни. Вы считаете, что мы долгое время шли за Западом и боялись создавать что-то свое. Неужели никто не догадался, что это привело страну в тупик?
- Мы стали замечать, что вся умственная и литературная деятельность наша есть только повторение деятельности чуждой, лишена самобытности... и - бесплодна. Мы стали понимать, что нам необходимо, конечно, принимать от соседей наших дельные сведения и науки, как необходимо приобретать все новейшие открытия и приобретения (так было и встарь на Руси), но что это заимствование может быть полезно только при своей самостоятельной умственной жизни; а догадливое перенимание чужих мыслей не есть еще самобытная деятельность ума. Мы заметили, что мы все перенимали даже то, чего не следует, чего нельзя перенимать без совершенной утраты самостоятельности; перенимали мы образ мыслей, восторги, негодования, самую жизнь. Мы заметили, что жили чужим и отсталым умом, и догадались, что это не жизнь.
- И все же мы по-прежнему являемся великой страной, разве нет?
- Без сомнения. Россия!.. Какие разные ощущения пробуждает это имя в целом мире. Россия, в понятии европейского Запада, это варварская страна, это страшная, только материальная сила, грозящая подавить свободу мысли, просвещение, преуспеяние (прогресс) народов. Для азиатского Востока Россия - это символ грозного величия, возбуждающего благоговение и невольно привлекающего к себе азиатские народы. Для Америки имя России знаменует крайнюю ей противоположность, но в то же время самобытное, юное государство, которому, вместе с нею, принадлежит будущность мира. Еще иначе отзывается это великое имя в сердцах и греческого, и славянского народов. Оно возбуждает в них ничем не победимое сочувствие единоверия и единоплеменности и надежду на ее могущественную помощь, на то, что в России или через Россию рано или поздно прославит Бог перед лицом всего света истину веры православной и утвердит права племен славянских на жизнь общечеловеческую.
Использованы сочинения К.С. Аксакова: «О русском воззрении», «Еще несколько слов о русском воззрении», «Письма о современной литературе», «Письмо из деревни»; Публицистические статьи в газете «Молва»; «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души»
Подготовил Илья Носырев
«Русская планета», 22 августа 2015
Константин Аксаков: «Публика преходяща - народ вечен»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Константин Аксаков (1817-1860)
Идеолог славянофильства о публике и народе, России и Западе, прошлом и настоящем.
Константин Сергеевич Аксаков - русский публицист, историк и поэт, ярчайший мыслитель-славянофил - считал, что развитие России невозможно без понимания и учета особенностей русской исторической жизни. Знаменитый общественный деятель рассказал «Русской планете» о том, чем закончилось для нашей страны равнение на Запад.
- Константин Сергеевич, вы часто говорите о народе как о высшем арбитре нашей жизни. Но разве народ сейчас может сказать или сделать что-нибудь дельное? Либеральная публика то и дело пишет о нем как о быдле, лишенном мыслей, запуганном, раболепном.
- Публика - явление чисто западное и была заведена у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни и одежды и составила публику, которая и всплыла над поверхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом; выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные, наряды, преклоняется перед ним, как перед учителем, занимает у него мысли и чувства, платя за то огромной ценой: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом, как будто его привилегированное выражение, в самом же деле публика есть искажение идеи народа.
- Настолько ли непроницаема грань между народом и этой, как вы ее называете, «публикой»? Разве публика живет и мыслит как-то по-другому, чем народ?
- Разница между публикой и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда нейдут). Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и совершенно самостоятелен; а если что примет чужое, то сделает его своим, усвоит. У публики свое превращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ - в русском. У публики - парижские моды. У народа - свои русские обычаи. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) - народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ - народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща - народ вечен.
- Охарактеризуйте в нескольких словах главную ошибку, которую совершило наше общество.
- Невозмутимо и с полным убеждением шли мы по дороге просвещения, указанной Западом; еще вся задача нашей умственной деятельности ограничивалась присвоением чужих трудов, чужой мысли. Сокровища поэзии и философии западной прямо, без сомнения в ложности пути, принимались всею вообще литературой нашей.
- И чем же плохо идти по этой проторенной дороге?
- Отречение от своей народности, полная вера в истину чужих начал, чужого пути есть, бесспорно, сомнение или, лучше, неверие в существование своих начал, своего пути, другими словами, неверие в существование своей жизни, своей земли, ибо, как скоро сказано народу или стране: «Ты не умеешь ничего сделать своего, в тебе нет ничего своего хорошего, подражай! ты годен только на это!» - такого рода слова отрицают самое существование страны; ибо быть для человека значит быть самостоятельным; низвести же человека на степень обезьяны значит его уничтожить как человека, а какое же другое существование может называться существованием для человека, если не человеческое? Никакое. Отречение от своей народности было и с нами, русскими людьми: принятие чужих начал, неверие в существование своей Русской земли, русского народа - все это было с нами, и все это еще лежит на нас. Россия разделилась на две половины: простой народ остался при своей самобытности, верхние и т.п. образованные классы уверовали в Запад.
Константин Аксаков
- И к чему привела эта вера в Запад?
- Такова сила всякого ренегатства, что она вмиг искажает человека. Торжественное отречение от своей земли скоро изменило так наших отступников, что русских в них и узнать было нельзя. Самый факт отречения от своей родной земли для последующих поколений, воспитанных в духе чужих краев, был уже не нужен: эти поколения росли и жили чужим умом и чужою жизнью, в полном неведении о русской земле, не подозревая, что есть какое-нибудь спасение, кроме Парижа и Лондона, кроме Западной Европы, не подозревая, что есть свои родные начала, свой общественный жизненный строй, одним словом, что есть Русская земля. В бедности и в трудах стоял русский образ и русская жизнь, непонимаемые, непризнаваемые, игнорируемые переобразованными классами.
- Вы часто используете слова «русский», «русское». А между тем в последние двадцать с лишним лет в России этих слов стараются избегать: например, «русский» заменяют эвфемизмом «россиянин», которое обозначает не народ, а гражданство. Например, те, кто впервые слышит про «Русскую планету», иногда говорят: это, наверное, какой-то националистический сайт, иначе зачем им слово «русский»?
- Недавно одно выражение, употребленное в объявлении о «Русской беседе», подало повод к нападениям и толкам. Выражение это: «русское воззрение». Оно точно не было объяснено, потому что это казалось излишним, и предполагалось, что оно не затруднит ничьего понимания. Однако послышались возражения такого рода: «Воззрение должно быть общечеловеческое! Какой смысл может иметь русское воззрение?» Разве воззрение народное исключает воззрение общечеловеческое? Напротив. Ведь мы говорим, например: английская литература, французская литература, германская философия, греческая философия. Отчего же это никого не смущает? А ведь в литературе, в философии, если она английская, немецкая и т.д., выражается и воззрение народное. Все это признают. А если признают за другими народами, то почему не признать и за русским? Если народность не мешает другим народам быть общечеловеческими, то почему же должна она мешать русскому народу? Дело человечества совершается народностями, которые не только оттого не исчезают и не теряются, но, проникаясь общим содержанием, возвышаются, и светлеют, и оправдываются как народности. Отнимать у русского народа право иметь свое русское воззрение - значит лишить его участия в общем деле человечества.
- А между тем ведь и наши нынешние литераторы считают, что русское - это нечто второсортное, сермяжное, безграмотное и темное.
- Было время, и не так давно, когда другой характер имела наша литература: другие споры, другие книги и журналы. Перемена совершилась в короткое время - в течение много пятнадцати - двадцати лет. Литература наша - произведение искусственное, заемное, вытекшее из ложного начала подражательности; она - собрание форм, отблесков, и более ничего. Вот почему так быстро сменяются формы, не утвержденные на прочной мысли, почему переливаются отсветы и отблески, лишенные собственного света и блеска. Мы говорим теперь не об отдельных талантах, но об общем ходе литературы, которого не изменяют, которому повинуются и таланты. Да, надо признаться, литература наша - явление вовсе не серьезное, как бы писатели ни морщили бровей и ни принимали задумчивого самоуглубленного вида.
- Что же все-таки происходит с нашей литературой? Почему, например, нет великих поэтов?
- Стихотворство как будто само сознает, что время его миновало; стихов пишется мало, сильного впечатления ни на кого они не производят, поэтому много говорить о стихотворениях нечего. Но о писателях не стихотворцах, об изящных наших прозаиках стоит поговорить поподробнее. Литературная арена ими битком набита; число их очень значительно, прибывают они с каждым днем, пишут очень много и плодовито - что им делается! Замечательно, что и здесь отовсюду появились женщины-писательницы: знак не очень утешительный. Эти господа писатели пишут преимущественно повести и романы; впрочем, пишут и драматические произведения, похожие больше на драматизированные рассказы. В этой огромной толпе писателей (если бы их всех перечесть по именам, вышли бы целые страницы) разницы очень немного.
- Но ведь пишут-то бойко! Вот у Акунина я читал неплохие детективы. Чем не литература?
- Пишут, как уже сказали мы, недурно; у всякого есть нечто, похожее на талантик, у всякого гладкий и легкий слог, выработанный ими собственно для себя. Впечатление, производимое их сочинениями, соблюдающими все литературное приличие, - впечатление скучное, обидное и грустное. Ничего не может быть скучнее бесцветного или бездарного литературно приличного произведения, вычищенного и прибранного; обидно, что такое произведение, не имея внутреннего достоинства, имеет как будто благовидную наружность; и, наконец, грустно, что есть так много людей, которые решаются безжалостно тратить время на писание таких повестей и романов.
- Вернемся к общественной жизни. Вы считаете, что мы долгое время шли за Западом и боялись создавать что-то свое. Неужели никто не догадался, что это привело страну в тупик?
- Мы стали замечать, что вся умственная и литературная деятельность наша есть только повторение деятельности чуждой, лишена самобытности... и - бесплодна. Мы стали понимать, что нам необходимо, конечно, принимать от соседей наших дельные сведения и науки, как необходимо приобретать все новейшие открытия и приобретения (так было и встарь на Руси), но что это заимствование может быть полезно только при своей самостоятельной умственной жизни; а догадливое перенимание чужих мыслей не есть еще самобытная деятельность ума. Мы заметили, что мы все перенимали даже то, чего не следует, чего нельзя перенимать без совершенной утраты самостоятельности; перенимали мы образ мыслей, восторги, негодования, самую жизнь. Мы заметили, что жили чужим и отсталым умом, и догадались, что это не жизнь.
- И все же мы по-прежнему являемся великой страной, разве нет?
- Без сомнения. Россия!.. Какие разные ощущения пробуждает это имя в целом мире. Россия, в понятии европейского Запада, это варварская страна, это страшная, только материальная сила, грозящая подавить свободу мысли, просвещение, преуспеяние (прогресс) народов. Для азиатского Востока Россия - это символ грозного величия, возбуждающего благоговение и невольно привлекающего к себе азиатские народы. Для Америки имя России знаменует крайнюю ей противоположность, но в то же время самобытное, юное государство, которому, вместе с нею, принадлежит будущность мира. Еще иначе отзывается это великое имя в сердцах и греческого, и славянского народов. Оно возбуждает в них ничем не победимое сочувствие единоверия и единоплеменности и надежду на ее могущественную помощь, на то, что в России или через Россию рано или поздно прославит Бог перед лицом всего света истину веры православной и утвердит права племен славянских на жизнь общечеловеческую.
Использованы сочинения К.С. Аксакова: «О русском воззрении», «Еще несколько слов о русском воззрении», «Письма о современной литературе», «Письмо из деревни»; Публицистические статьи в газете «Молва»; «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души»
Подготовил Илья Носырев
«Русская планета», 22 августа 2015