Великий князь-сталинист
Оригинал взят у mamlas в Великий князь-сталинист
Ещё о красных и белых в 30-х
Как Великий князь Александр Михайлович стал сталинским империалистом
Из «Книги воспоминаний»
Великий князь Александр Михайлович (внук Николая I) прославился как флотоводец и куратор авиации во время Первой мировой. ©По теме: Вел.кн. Александр Михайлович о большевиках
Великий князь Александр Михайлович, 1911
В эмиграции он постепенно склонился к поддержке большевиков и Сталина, т.к. они удовлетворяли главному принципу Романовых - империализму и расширению территорий.
Великий князь Александр Михайлович родился в 1866 году, он был четвёртым сыном великого князя Михаила Николаевича и Ольги Фёдоровны, внук Николая I. Свою жизнь он связал с флотом, в 1900-1903 годах командовал броненосцем «Ростислав» на Чёрном море, в 1909 году стал адмиралом. Был инициатором создания офицерской авиационной школы под Севастополем в 1910 году, а с началом Первой мировой войны фактически возглавил воздушный флот России. После Февраля 1917 года оказался в Крыму; в 1919 году уехал в эмиграцию. Последние годы жизни провел во Франции и США, был почетным председателем Союза русских военных летчиков. Умер в 1933 году.
Александр Михайлович был «мистическим масоном» и спиритиком, называл себя розенкрейцером и филалетом. Состоял в масонской «Великокняжеской ложе», а в 1910 году стал мастером ложи «Карма», работавшей по Шведскому уставу.
Александр Михайлович оставил книгу воспоминаний (которая так и называется «Книга воспоминаний»). Великий князь в эмиграции постепенно стал склоняться к поддержке большевиков и лично Сталина. Мы приводим отрывок из его воспоминаний, который показывает отношение Александра Михайловича к сталинскому империализму.
«Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: «Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от её западных рубежей!». Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.
Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки ещё раз посмеют нарушить единство его империи.
Великий князь Александр Михайлович в эмиграции, 1932 год
Но вы, кажется, забываете, - возразил мой верный секретарь, - что, помимо прочего, победа Будённого означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.
Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом 1920 года, как ясно и сейчас, в спокойном 1933-м, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало всё, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остаётся то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе!
Сейчас я уверен, что ещё мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоёваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.
В 1920-е годы я не отваживался заглядывать столь далеко. Тогда я был озабочен сугубо личной проблемой. Я видел, что Советы выходят из затянувшейся гражданской войны победителями. Я слышал, что они всё меньше говорят на темы, которые занимали их первых пророков в тихие дни в «Кафе де Лила», и всё больше о том, что всегда было жизненно важно для русского народа как единого целого. И я спрашивал себя со всей серьёзностью, какой можно было ожидать от человека, лишенного значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: «Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?»
Из книги «Сталин в свете прессы и карикатуры», изд. Германия, осень 1941
Ответ был и «да» и «нет». Господин Александр Романов кричал «да». Великий князь Александр говорил «нет». Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось ещё раз войти в кабинет в своем дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетенных в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.
К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чём Романовы потерпели неудачу.
Оставались ещё советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашел понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.
- Окажись вы в моем положении, - спросил я его напрямик, - позволили бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?
Вопрос заинтересовал его. Он всё серьёзно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.
- Давайте выразим это иначе, - сказал он, словно обращался к совету министров. - Что гуще: кровь или то, что я назвал бы «имперской субстанцией». Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос - это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне, желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции - то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?
Еще более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе Армии и Флота в США. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник даёт жажде возмездия заглушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба Армии и Флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.
- На это может уйти, - добавил я, - ещё год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен - за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России - реалисты. Они беспринципны - в том смысле, в каком был беспринципен Пётр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием.
Так получилось, что за столом председателя, прямо рядом со мной, сидел генерал ***, потомок знаменитого железнодорожного магната и член советов правления полсотни корпораций. Когда под звуки весьма нерешительных аплодисментов я закончил, наши глаза встретились.
- Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики, - сказал он с нескрываемым отвращением.
- Вы совершенно правы, генерал, - ответил я, - но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его «пятилетнего плана».
Что же до остальных членов Клуба Армии и Флота, то я должен честно признать, что, когда первое потрясение прошло, они обступили меня, жали руку и хвалили за искренность и мужество.
- Знаете, что вы сегодня натворили? - спросил президент клуба, когда я собрался уходить. - Вы сделали из меня почти что большевика.
© «Толкователь», 2 октября 2015