Без мата нет национального догмата? Ч.2/2
НачалоНезнатоки
Вот фрагмент застольного диалога середины 1960-х, пересказанный мне одним из свидетелей. Во время семейного обеда пожилая представительница древнего дворянского рода обращается к кузену: «Витя, ты меня не подъелдыкивай!» За столом возникает отчетливо выраженная пауза, адресат с изумлением спрашивает: «Лялечка, где ты такое слышала?» - «От молоденькой приказчицы из универмага „Москва“. Но я надеюсь, их подбирают из хороших семей».
Дама усвоила семантику сомнительного глагола, но не прагматические особенности его использования. А вот в каком контексте тот же глагол упомянут в учебнике по стилистике: «Непонятные, придуманные словечки высмеивал еще А. М. Горький, он критиковал новообразования типа… подъялдыкивать»[19]. В каком смысле «новообразование» - раковая опухоль на чистом и непорочном теле русского языка? Да нет, цитата из раздела «Ошибки, вызванные употреблением неологизмов». Быть или не быть стилисту любителем обсценной лексики - дело частное, а вот знатоком, в отличие от вышеупомянутой дамы, он быть обязан.
Может быть, виноват Максим Горький? Судя по его текстам, любителем ненормативной лексики он не был, но, побывав в людях и пройдя свои университеты, безусловно, знал, о чем говорит. И не высмеивал «придуманные словечки», а наставлял начинающих литераторов «не увлекаться хламом вроде таких бессмысленных словечек, как подъялдыкивать»[20].
Учебник стилистики адресован будущим школьным словесникам, среди которых незнатоков и так хватает. Вот анонимный наставник молодежи в «самом крупном российском интернет-проекте для школьников» разместил образцовое сочинение «Роль художественной детали в рассказе А. П. Чехова „Хамелеон“»: «Рассмотрим роль художественной детали в рассказе „Хамелеон“. <…> Лишь услышав фамилии персонажей, мы уже можем представить себе персонажей рассказа. Полицейский Очумелов, мастер Хрюкин, городовой Елдырин - фамилии соответ ствуют характерам, внешности героев»[21]. Стилистика грязновата: «персонажей… персонажей», но идея неплоха; какой-нибудь Вовочка, глядишь, и картинки нарисует: Хрюкина эдаким поросеночком, ну, а Елдырина - как фантазия подскажет…
Чехов, конечно, схулиганил, но он-то не знал, что написал рассказ для изучения в школе… А вот словесники, отобравшие из многочисленных чеховских «гневных сатир на быт и нравы» именно «Хамелеона», - не хулиганы. Просто незнатоки. Наивности педагогов нет границ. Вот еще один рекомендованный школьникам «примерный текст сочинения», на этот раз - по Гоголю (журнал «Костер» за 2002 год): «В поэме слышится протест крестьянства против своих мучителей и угнетателей - помещиков и чиновников… протест звучит и в народном слове, в метких пословицах и поговорках. Например, когда Чичиков расспрашивал встретившегося мужика о Плюшкине, тот наградил этого барина убийственно точным прозвищем „заплатанной“. Гоголь пишет: „Выражается сильно российский народ, и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собой и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света“. Писатель убежден, что ни у какого народа нет такого замашистого и бойкого меткого слова»[22].
Писатель, безусловно, убежден в уникальности отечественного «замашистого и бойкого меткого слова», но, в отличие от малограмотного учителя, иной школьник может заглянуть в гоголевский текст и убедиться, что метким названо вовсе не прилагательное заплатанной, а опущенное существительное[23].
Итак, Чехов и Гоголь - знатоки. Среди читателей знатоки тоже попадаются. Родион Щедрин в интервью «Комсомольской правде» (3.12.2002) накануне своего 70-летия вспоминал: «В опере „Мертвые души“ одно известное слово вслух не произносилось, просто было „заплатанный“, а я вставил „куль заплатанный“. Это мне Вознесенский подсказал. Когда человек поет в полный голос слово „куль“, то в зале звучит слово иное». Интересно, догадается школьный словесник-незнаток, что за «слово иное», замашистое и бойкое, звучит в зале?
Более всего изумляют незнатоки среди профессионалов - любителей ненормативной лексики, занявшиеся ее сбором и публикацией, причем незнатоки последовательные. Вот две цитаты из двух словарей В. С. Елистратова[24]:
За шесть лет, разделяющих словари, определенный прогресс в освоении автором русского языка наметился, но не то что к знатокам, даже к умеренно осведомленным я бы его не отнес. Комментировать толкования нет желания, укажу лишь на одну примечательную формальную особенность второго слова. В значении ‘testiculi’ в именительном и винительном падежах оно все еще используется в форме мудe; это е д и н с т в е н н о е русское существительное, сохранившее окончание двойственного числа.
Выше я сетовал на незнатоков-словесников, но те явно не были любителями, и агитация за «замашистое и бойкое» русское слово у них происходила сама собою, возможно даже против воли. Но есть и другие; вот отзыв одного заслуженного учителя РФ о словаре Елистратова: «Знакомство с современной речевой стихией может расширить кругозор читателя и послужить материалом для работы, в том числе и в классе»[25]. Мне он уже десяток лет служит материалом для работы, но только со студентами-лингвистами. А вот расширение за счет таких поделок кругозора школьников, по-моему, как раз и есть то, с чем попытался объявить борьбу Леонид Смирнягин.
Индивидуальное разнообразие в оценке обсценного
Хорошо известны примеры культур, где обсценное концентрируется не в области сексуального, а вокруг дефекации или в какой-то другой сфере[26]. В отношении русской культуры, кажется, господствует мнение, что табуированное теснее всего связано с сексуальным. Так ли это?
Когда речь заходит о введении обсценной лексики в литературу, непременно всплывают имена Эдуарда Лимонова и Венедикта Ерофеева. Вот характеристики литературных героев, неслучайно носящих имена авторов. Пятнадцатилетний Эди-бэби слово срать «стесняется произносить… настолько оно грубое»[27], притом что список нисколько не более печатных слов из лексикона Эдички достаточно обширен. Вполне взрослый и по-взрослому мыслящий Веничка (ср. «…в ближайший же аванс меня будут пиздить по законам добра и красоты, а ближайший аванс - послезавтра, а значит, послезавтра меня измудохают») также готов произносить не все слова. Перед соседями по общежи тию он тягостно оправдывается: «Не могу же я, как вы: встать с постели, сказать во всеуслышание: „Ну, ребята, я с р а т ь пошел!“ или „Ну, ребята, я с с а т ь пошел!“ не могу же я так…»[28]
О реальном функционировании обсценной лексики в разных группах русскоговорящего населения знаем мы слишком мало, судим об этом исходя из собственных субъективных представлений, а надежда на получение достоверной информации невелика. На сложность ситуации в этой сфере некоторый свет проливают данные анкетирования студентов-лингвистов 1995 и 1998 годов. Информантам предлагалось оценить свою реакцию на отдельные слова по 10-балльной шкале, в качестве примерных точек отсчета определенным баллам были даны следующие пояснения: 0 - никогда не заговорю с человеком, который произнес это слово; 4 - среди людей моего круга так выражаться не принято; 6 - подходящее слово в соответствующем коммуникативном контексте; 9 - а в чем дело, все так говорят, незнание слова отмечалось прочерком.
Вот данные, полученные от информантов с разнотипными взглядами на ненормативную лексику (a-j -женщины, А-Г - мужчины); «позитивные» оценки (6 баллов и выше) выделены темным фоном.
Из таблицы видно, что среди современной городской молодежи стереотипное вербальное поведение в области обсценной лексики отсутствует. К сексуальной и экскреторной лексике, к словам с «прямым» и «переносным» значением корней люди относятся по-разному. Среди мужчин относительно типичными являются реакции информанта Г, но и они свойственны лишь половине опрошенных. Женские реакции заметно более разнообразны (что естественно при происходящей смене поведенческих стандартов). При этом реакция на чужую речь мало что говорит о собственном языковом поведении. В другой анкете выяснялось личное словоупотребление тех же информантов; оказалось, например, что информант a при общении с подругой считает естественным использование любой обсценной лексики, но при лицах противоположного пола абсолютно ее исключает, информант b с лицами своего пола считает это допустимым лишь теоретически, а в присутствии мужчин - весьма вероятным, информант g практически не реагирует на пол близких собеседников, и так далее.
Грани приличия
Обсценное далеко не всегда означает табуированное. В традиционной русской культуре обсценный дискурс был привилегией мужчин[29], но в определенных коммуникативных контекстах, в частности в той части свадебного обряда, которая происходила после брачной ночи молодых, табу для женщин снималось, и обсценное языковое поведение даже вменялось им в обязанность. Так что в крестьянстве незнатоков среди взрослых женщин быть не могло[30]. Но национальные культурные традиции остались в прошлом, и касаться их в рамках этой статьи я не буду.
Известно, что еще недавно публичное проявление обсценности в языке сдерживалось цензурой. А цензурное мнение о приличном границ не знает. Все мы в школе читали «Капитанскую дочку», но вот сведения о том, когда началась военная карьера Петруши Гринева, у нас могут быть разные. Одним посчастливилось прочитать пушкинский текст, где второй абзац повести начинается так: Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника. А у кого-то в домашней библиотеке оказалось старое собрание сочинений под редакцией маститого пушкиниста, где у матери героя никакой брюхатости не отмечено, а процитированное предложение начинается с середины: Я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника[31].
В самом деле, если открытым текстом написать про беременность, то читатель ведь может и задуматься о ее причинах, а то и вспомнить соответствующий обсценный глагол. А Пушкин - наше все, и даже слабая тень неприличного падать на него не должна.
За ход мыслей публикаторов ручаться не могу, но неприличное многолико. Неприличным могут быть (или казаться) и сами ситуации, и привлечение внимания к ним - независимо от того, прилична ли словесная форма, в которую это облечено. Неприличным может оказаться и само по себе слово (даже если описываемая ситуация вполне обычна), и даже намек на неприличные слова. Есть даже разные типы фольклорных текстов, построенные именно на такого рода языковой игре - традиционные народные (…Как я бу-, как я буду с ним купаться, / С толстым ху-, с толстым худенька така…), интеллигентско-городские (Hа Уоллстрите два буржуя / Отгрызли негру кончик... носа, / Так в чем же существо вопроса? / В дискриминации, скажу я) и детские, родившиеся в пионерском лагере (Нас ра-, нас ра-, нас рано разбудили, / Нас ри-, нас ри-, нас рисом накормили…).
А вот нечастый случай, когда обсценным оказался не текст, а намек на его существование. Небезызвестный Фома Фомич из «Села Степанчикова» запретил дворовому мальчишке Фалалею плясать камаринского, считая эту пляску безнравственной. Видимо, академические издатели Достоевского полностью солидарны с Фомой, иначе трудно объяснить ханжескую лапидарность комментария, ограниченного указанием на параллель в «Записках из Мертвого дома»: «Репертуар арестантского оркестра... [составляли] плясовые мелодии, завершающиеся камаринской»[32]. В результате у кого-то из литературоведов я встретил мнение, что пляска эта сводилась к непристойным телодвижениям. Между тем возмущение Фомы вызывала не пляска сама по себе, а текст: «Какой же порядочный человек может, не сгорев от стыда, признаться, что знает эту п е с н ю [разрядка моя. - В. Б.]»[33]. Из контекста же вполне очевидно, что пляски Фалалея пением не сопровождались.
У Достоевского намек достаточно изощренный, может, комментаторы и не поняли (хотя для издания академического собрания стоит все-таки подбирать знатоков отечественной словесности, в том числе и фольклора). Опущения или замены части фразеологизма встречаются регулярно, а знатоки в области обсценной фразеологии попадаются на порядок реже, чем в области лексики. Однако среди незнатоков есть немало тех, кто включает усеченный или видоизмененный фразеологизм в свой активный лексический запас, что иногда производит шоковое впечатление. В коридоре филфака МГУ мне недавно пришлось услышать наставление пожилой преподавательницы нерадивому студенту: «Ты что же, вместо лекций груши околачиваешь?» Студент не смог сдержать улыбки: похоже, заполнение инструментальной валентности в этом выражении было для него обязательным.
Где только приличная дама такого набралась? Скорее всего, из литературы. Шукшин вот писал, что «один всю жизнь груши околачивает, другой… вкалывает» («Наказ»), а у Бродского «селяне околачивают груши» («Мексиканский дивертисмент»). Оба автора - знатоки, а Бродского, с его мокрым космосом злых корольков и визгливых сиповок, я бы отнес и к числу любителей. С писателей - какой спрос, дурят нашего брата, точнее, нашу сестру. Однако происходит это частным порядком, за книжечкой: хочешь - читай, хочешь - не читай.
Но в последние годы обсценное все увереннее прорывается в средства массовой информации. «Круги, уверенные в своем культурном статусе, склонны бравировать нарушениями табу», - писал А. Зорин десять лет назад[34]. С тех пор положение изменилось, о бравировании и нарушениях табу речь уже не идет, хотим мы того или нет, понятие о запретном в публичном дискурсе изменилось. Представители высших эшелонов власти прилюдно пока еще воздерживаются от откровенно непристойной лексики, но опущениями и заменами обсценных фразеологизмов пользуются все чаще: то спикер Верховного Совета уличит коллегу, что она хочет «и рыбку съесть и… сами понимаете», то премьер-министр не велит складывать «оба яйца в одну корзину», то президент пообещает недобросовестным предпринимателям арест капиталов, предупреждая: «Замучаетесь пыль глотать, бегая по судам и размораживая свои средства»[35].
Функциональная неоднородность обсценного
Часто обсценное приравнивается к инвективе, иногда эта точка зрения отражается и в объективных исследованиях русской обсценности.
Например, о возможности выражения «позитивной» семантики с помощью матерной лексики Ю. И. Левин лишь кратко упоминает в примечании: «Антоним до хуя (= ‘много, более чем достаточно’) - не частый случай ОВ [обсценного выражения] с “положительным” значением»[36]. Подводя культуроведческий итог своего исследования, он впадает в полный пессимизм, заключая, что мир русского мата - это «мир, в котором крадут и обманывают, бьют и боятся, в котором “все расхищено, предано, продано”, в котором падают, но не поднимаются, берут, но не дают, в котором либо работают до изнеможения, либо халтурят - но в любом случае относятся к работе, как и ко всему окружающему и всем окружающим, с отвращением либо с глубоким безразличием, - и все кончается тем, что приходит полный пиздец»[37].
Так ли это? Согласно Яндексу на 10.06.05, сайтов, содержащих «заведомо отрицательное» слово хуевый, в Интернете нашлось «не менее 5 206», а со словом пиздатый (‘отличный’) - «не менее 5 054»; разница невелика, но и она сменит знак, если учесть, что на 2 679 сайтах встретилось слово нехуевый. А если принять во внимание интернетовскую орфографию, доля «оптимистического мата» увеличится (хуйовый - 1 226 vs. песдатый - 1 773, пездатый - 693, нехуйовый - 367).
Жирной точкой, завершающей работу Ю. И. Левина, служит полный пиздец, ключевому слову он дает толкование ‘конец (как результат деструкции)’. Но вот какие результаты находятся при помощи Яндекса: полный пиздец - не менее 2 880 сайтов. Просмотрев сотню из них, я убедился, что отрицательная семантика преобладает, но в четверти случаев за этим выражением стоит заведомо положительная эмоция, причем оба употребления могут соседствовать. Вот пример из сетевой бел летристики: Просто полный пиздец, бля!!!, подумал я и понял, что я таки импотент…- и через две строки - Вот это полный пиздец!!!, подумал я, ошарашенно глядя на собственный вскочивший член. Что стоит за двусловной реакцией на фотку «обнаженной натуры» в каком-нибудь форуме, знает лишь автор высказывания. Установить эмоции написавшего игра нашей сборной это полный пиздец я просто охуеваю проще, но без точной даты и указания на вид спорта она двусмысленна.
Табу на обсценность в литературном языке привело к тому, что одну из важных функций русского мата лингвисты долго оставляли без внимания. В тех разновидностях русского языка, где мат функционирует без препон, он может выражать ряд грамматических категорий. Не имея возможности вдаваться в детали, ограничусь примерами и сошлюсь на собственную (увы, малодоступную) публикацию[38].
В «Одном дне Ивана Денисовича» трижды встречаются псевдослова, которые собственного лексического значения не имеют. В двух случаях так реализуется редкая для европейских языков грамматическая категория, названная О. Есперсеном «приблизительным множественным»[39] (plural of approximation) - «…и нечто похожее», в последнем примере обсценный повтор указывает на отрицание истинности предшествующей реплики диалога; справа приведен ставший классическим перевод.
Г. Уиллетс правильно понял оригинал (правда, его перевод авторизован Солженицыным), а вот А. Флегон, верно распознав за начальным «ф» цензурный прием, помещает все три слова в свой словарь, ничего не поняв и даже перепутав и и й: «хуймется - брань»[40]. Ему вторит отечественный лексикограф-незнаток: «хуймется, будущ. вр. Неценз. экспр. Оказиональная [вероятно, от слова оказия] форма глагола уймется у А. Солженицына»[41].
Нет в этих примерах ничего ни окказионального, ни бранного[42]; это факт г р а м м а т и к и - хоть и не литературного, но русского языка. Позволю себе еще один пример из недавно подслушанного диалога студентов-философов: «Ничего ты не понял! Гегель, бля, - вершина мировой философии, а потом пошли Ницше, Хуицше…»
И наконец, о культуре речи
Вторая половина заголовка статьи обещала культуру речи. Такое словосочетание в тексте пока не появлялось, но именно об этом был весь предшествующий текст.
Традиционно это понятие покрывало лишь сферу овладения литературной нормой. Но даже достаточно консервативный автор давно разъяснил: норма - это те языковые средства, которые являются общепринятыми «в данном языковом коллективе на данном отрезке времени»[43]. Языковые коллективы, в которые мы входим, различны. Норма в каждом своя. А моноглоссного носителя языка, вслед за Козьмой Прутковым, смело уподоблю флюсу: полнота его одностороння.
С сожалением вынужден констатировать, что культура речи падает. Противопоставленность коммуникативных ситуаций сглаживается: «грубые выражения и слова, включая матерные (преимущественно в их экспрессивной, а не номинативной функции), употребляются и мужчинами, и женщинами. <…> Понижается и возрастной порог в употреблении мата: многие подростки и даже 10-12-летние школьники свободно используют матерные слова и выражения и в однородной, и в разнородной по полу среде сверстников»[44].
Так что же нам делать с ненормативной лексикой, в частности с матом? А то же, что и с другим национальным достоянием: постараться сохранить в доставшемся нам от предков виде. Для рядовых носителей - не пользоваться ненормативной лексикой в неподходящей ситуации. Ну, а если нормой не владеешь - учись. И дело не только в мате. Недавний министр иностранных дел поведал тележурналистам, что обсуждал с мадам Олбрайт переспективы будующих сокращений вооружений[45].
Переспективы, будующее, поминавшиеся рыбки и яйца - это не норма традиционного русского публичного дискурса. Когда такое слышишь с экрана телевизора, хочется сказать: «Господа, поправьте свои заборы».
И особая просьба к лексикографам-профессионалам: не ссыте в подъездах. К сожалению, через Интернет вонь распространяется мгновенно. Надеюсь, что мой годовалый внук со временем начнет говорить об эстетике женской груди. Не хотелось бы, чтобы, в нарушение русских коммуникативных норм, он говорил об этом публично. И уж совсем будет невмоготу, если он «расширит кругозор» в этой области путем освоения пропагандируемых незнатоками пособий.
Ссылки:
[1] На предложение проспрягать строит формы типа он ссёт.
[2] Напр., Ожегов С.И. , Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М.: Азбуковник, 1999; далее ОШ.
[3] Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С. А. Кузнецова. СПб.: Норинт, 1998; далее БТС.
[4] Плуцер-Сарно А.Ю . Заметки о русском мате // «Злая лая матерная…»: Сб. ст. / Под ред. В. И. Жельвиса. М..: Ладомир, 2005. С. 168. Близкий текст публиковался в качестве вводной статьи к первому тому его «Большого словаря мата» (СПб.: Лимбус Пресс, 2001), а также размещен в Интернете [plutser.ru/mat_definition/derenition_mat].
[5] С. 172.
[6] С. 169.
[7] Янин В. Л., Зализняк А. А., Гиппиус А. А. Новгородские грамоты на бересте. М.: Русские словари, 2004. C. 117.
[8] Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература. М.: Ладомир, 1996. С. 14.
[9] Там же. С. 45.
[10] http://www.zvenigorod.ru/geo/settlements/17/0601.htm
[11] Михайлин В. Ю. Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхождения и эволюция статуса // «Злая лая матерная…» (первая редакция статьи опубликована в: НЛО. 2003. №3).
[12] РГАДА. Ф. 125 «Монастырские дела». Оп. 1. 1687 г. Д. 26. Л. 7 (сообщено А. И. Гамаюновым).
[13] Чуть более благопристойные названия типа Бздюли или Курвино дожили и до наших дней (подробнее см.: Беликов В. И. Языковая политика в топонимии как воспитание чувств и ее отражение в справочных изданиях как зеркало государственных эмоций // Эмоции в языке и речи. М.: РГГУ, 2005).
[14] Акты писцового дела (1644-1661 гг.) / Сост. С. Б. Веселовский. М., 1977. C. 255.
[15] Крысин Л. П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русское слово, свое и чужое. М.: Языки славянской культуры, 2004. C. 266.
[16] Из собрания В. И. Симакова «Нескромные частушки и песни» (публикация А. В. Кулагиной) // Русский эротический фольклор / Сост. А. Топорков. М.: Ладомир, 1995. С. 509; см. также с. 506-507, 512.
[17] Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Евгеньевой. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1957-1961; 2-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1981-1984; в лингвистическом обиходе называется Малым академическим словарем (далее - МАС).
[18] Сэпир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993. С. 232.
[19] Голуб И. Б. Стилистика русского языка: Учеб. пособие. Москва: Рольф; Айрис-пресс, 1997.
[20] Горький М. По поводу одной дискуссии // Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 27. М., 1953. С. 140.
[21] http://www.sochin.ru/sochineniya/chehov/khamelion_4.html
[22] http://www.kostyor.ru/student/school87.html
[23] Читаем оригинал: «Было им [мужиком] прибавлено и существительное к слову “заплатанной”, очень удачное, но неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался…»
[24] Елистратов В. C. Словарь московского арго: Материалы 1980-1994 гг. М.: Русские словари, 1994. С. 237, 254-255; Его же. Словарь русского арго: Материалы 1980-1990-х гг. М.: Русские словари, 2000 (цитирую по тексту справочно-информационного портала ГРАМОТА.РУ [http://slovari.gramota.ru/portal_sl.html?d=elistratov]).
[25] http://school.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=44&ob_no=6117&oll.ob_no_to=
[26] Жельвис В. И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. М.: Ладомир, 2001.
[27] Лимонов Э. Подросток Савенко.
[28] Ерофеев Вен. Москва - Петушки // Оставьте мою душу в покое: Почти всё. М.: Х.Г.С., 1997. Разрядка автора.
[29] Эта поведенческая норма имела глубокое идеологическое обоснование. В одном из рассказов, записанных в Полесье, Бог наставляет мужчину: «Ты - ругайса, а жэншчыне ругаца неззя» (Топорков А.Л . Материалы по славянскому язычеству (культ матери - сырой земли в дер. Присно) // Древнерусская литература: Источниковедение. Л.: Наука, 1984. C. 232).
[30] Дети, разумеется, находились вне сферы обсценного. Профанный (и довольно бессмысленный, если вдуматься) вариант магического заклинания для вызова Сивки-Бурки «встань передо мной, как лист перед травой» - изобретение традиционного общества, предназначенное для использования в сказках, адресованных детям.
[31] Так по крайней мере в двух изданиях: Пушкин А. С. Полное собр. соч.: В 9 т. / Под общ. ред. М. А. Цявловского. Т. VII. Повести. Путешествие в Арзрум. М.: ГИХЛ, 1938. С. 417 и Пушкин А. С. Полное собр. соч.: В 6 т. Изд. пятое / Под общ. ред. С. М. Бонди, Б. В. Томашевского и М. А. Цявловского. Т. 4. Повести. Путешествие в Арзрум. М.: ГИХЛ, 1940. С. 334.
[32] Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 3. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1972. C. 510.
[33] На какой из текстов «Камаринской» намекали Фома Фомич и Федор Михайлович, установить трудно. В известном мне с детства варианте мужик всего лишь «сняв портки, по улице бежит», при этом «попёрдывает, половинками подёргивает». От современников Достоевского сохранились записи заметно более вольных вариантов, см., например: Народные русские сказки не для печати, заветные пословицы и поговорки, собранные и обработанные А. Н. Афанасьевым. 1857-1862. М.: Ладомир, 1997. С. 528.
[34] Зорин А. Легализация обсценной лексики и ее культурные последствия // Антимир русской культуры. C. 130-131 (первая публикация статьи - 1993).
[35] У знатоков прошу прощения, но остальным для полной ясности процитирую более откровенные тексты классиков: «Или рыбку съесть, или на хуй сесть» (А. С. Пушкин, Письмо Вяземскому. Начало апреля 1824 года. В большинстве изданий, впрочем, часть текста заменяется многоточием); «Заебешься пыль глотать, братишка...» (Вен. Ерофеев, Вальпургиева ночь, или Шаги командора).
[36] Левин Ю. И. Об обсценных выражениях русского языка // Антимир русской культуры. C. 120.
[37] Там же. С. 119. Думаю, столь пессимистичный подход частично обусловлен временем написания работы (1983).
[38] Беликов В. Продуктивная модель повтора в русском языке // Russian Linguistics. 1990. Vol. 14.
[39] Есперсен О. Философия грамматики. М.: Изд-во иностранной литературы, 1958. Оригинал (“The Philosophy of Grammar“) издан в 1924 году.
[40] Flegon A. Beyond the Russian Dictionary. London: Flegon Press, 2nd ed., 1979.
[41] Мокиенко В. М. Словарь русской бранной лексики (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы с историко-этимологическими комментариями). Berlin: Dieter Lenz Verlag, 1995.
[42] Будь здесь «брань», в американском переводе не обошлось бы без fuck’ов; их нет.
[43] Филин Ф. П. О нормах и стилях литературного языка // Проблема нормы и социальная дифференциация языка. М.: Наука, 1967.
[44] Крысин Л. П. Указ. соч. C. 263.
[45] 26 января 1999 года.