Казанская фотографическая школа. Фарит Губаев, Ч.2/2
Оригинал взят у mamlas в Казанская фотографическая школа. Фарит Губаев, Ч.2/2
Начало
А Ляля в свою очередь помогала нам. Я называл её «наш засланный казачок». Она переснимала альбомы Брессона, Арбус, Роберта Франка - все, что попадалось ей интересного. Пленки привозила в Казань, мы печатали репродукции. Мы увидели, наконец, альбомы западных авторов, как учебники их листали…
20. Андрей Тарковский. Казань,1979
Я же часто «подпитывался» в Москве, ходил на выставки, знакомился с людьми, с авторами, открыл для себя Семина, Щеколдина, Соколаева. И не знаю уж, какие мне слова благодарности найти для Славы Запорожченко. Он был фоторедактором от бога. На весь Советский Союз тогда людей по пальцам можно было пересчитать, кто так понимал фотографию и мог это изложить на языке грамотно, литературно, а не просто на таком гастрономическом уровне - «нравится, не нравится».
22. Рудольф Нуреев. Казань,1992
Он жил и работал в Казани, возглавлял фотосекцию Союза журналистов. Но я-то был еще школьник. А когда «Тасма» появилась, я с ним все-таки успел познакомился. Он к этому времени уже был собкором «Комсомолки» в Кемеровской области, и там для себя открыл Соколаева и других новокузнецких ребят. Потом он перебрался в Москву и очень здорово вписался в тогдашнюю фотографическую жизнь. Просто не было такого человека, кроме него, кто бы мог писать о фотографии, о выставках таким вкусным языком. Видно было, что этот человек понимает фотографию, нестандартно к ней подходит, что он в курсе мировых тенденций и т.д. Он стал фоторедактором всесоюзных выставок. Характер был у него тяжелейший - мог нахамить, нагрубить, мог накричать, послать матом. Но это ему прощали, потому что он все это делал не потому, что был хулиганом, а потому что болел он за фотографию и переживал, если что-то не так… А мне повезло с ним вдвойне, потому что он взял надо мной шефство. Он, видимо, почувствовал во мне голод по фотографическому образованию. Мы с ним договорились, что я ему посылаю контрольки в Москву, а он мне в ответ присылает большие, развернутые рецензии. Понятно, что он меня ругал часто. Не было комплиментов никаких. Но критика была очень конструктивная, для меня это было очень важно. Слава этим владел, от природы был у него такой дар - фотографическое видение, понимание фотографии.
23. Из серии "Первая служба в храме Петра и Павла". Казань, 1990
В 1977-ом году он сделал вообще для меня царский подарок - вызвал из Казани через министерство культуры СССР. Меня командировали в Москву под его начало. Мы делали с ним большую международную фотовыставку в Доме дружбы.
Для меня это была потрясающая школа - я впервые окунулся в мир международной фотографии. Видел в журнале «Огонек» кадры знаменитого фоторепортера Дмитрия Бальтерманца - а тут я с ним общаюсь вживую… Читал когда-то учебник по фотографии Сергея Морозова - а в Москве смог с ним пообщаться!. Я для себя открыл живых классиков - Генде-Роте, Зельму, Тарасевича. С тем же Лапиным Александром познакомился тогда. Я был мостиком, связывающим Москву и Казань. Я нашим ребятам рассказывал о том, кого видел, что слышал, что читал... Моя маленькая мастерская в издательстве была битком набита под потолок книгами, журналами о фотографии. То есть фотолаборатория стала таким информационно-методическим центром.
24. Из серии "Первая служба в храме Петра и Павла". Казань, 1990
«Тасма» продержалась примерно до 1988-го года. В 1985 или 1986 году мы сделали большую выставку в Москве, в фотоцентре на Гоголевском бульваре. Она оказалась итоговой, последней. Началась перестройка, всевозможные шатания, метания, кто-то куда-то поехал… Собирались реже. В театре считается, что труппа живет 12-13 лет, а потом начинается уже шатание внутри в силу возраста, в силу каких-то там психологических моментов, усталость возникает. Это неизбежно …
25. Из серии "Первая служба в храме Петра и Павла". Казань, 1990
…Я в 1995-ом году приехал в Париж по приглашению фотоагентства показать свои работы, и буквально на следующий вечер совершенно случайно меня пригласили на фотовыставку фотографа агентства Magnum. Выставка меня совершенно не впечатлила. Но я там встретился с Пинхасовым. И он мне говорит: «Старик, видишь, кто там стоит? Ну, вон, видишь, мужчина стоит с тростью?» Я говорю: «Не узнаю». «Ну, ты чего? - говорит. - Это Картье-Брессон». Это все равно, что сказать, что там Христос стоит - подойди и поздоровайся. Я говорю: «Слушай, ты меня разыгрываешь?» «Да нет, - говорит, - чего тебя разыгрывать!» Я в ответ умоляюще прошу: «Познакомь меня с ним». «Ты чего, старик, здесь так не принято…»
26. Анри Картье-Брессон, Париж,1995
Ну, в общем, я стоял-стоял и решил: я себе этого не прощу просто, и никто мне не поверит, что я живьем видел Брессона. А он с какой-то женщиной беседовал, опираясь на трость - такую дубовую, мощную. И вокруг него в радиусе трех метров вообще никого не было - магическое пустое поле было. Народ не подходил близко. Я Пинхасову говорю: «А почему они там стоят вдвоем, никто к ним не подходит?». Он отвечает: «Потому что к нему попытался подойти какой-то мексиканский фотограф, чего-то там у него хотел спросить или сфотографировать- Брессон его огрел этой палкой своей». «Ладно, была не была», - и я подошел к нему, на своем английском совершенно жутком языке поздоровался. Ноль внимания. Тем более, он выше меня был на голову. Я начал с женщиной разговаривать:мол, передайте, пожалуйста, этому господину, что я из Казани, что мы, казанцы, считаем, что он наш учитель, и т.д. Используя весь небогатый словарный запас моего английского, я как-то пытался весь свой эмоциональный жар передать. И женщина - а это оказалась его супруга, Мартина Франк - почувствовала мой неподдельный интерес к Анри Картье-Брессону. И все-таки попросила мужа на меня среагировать. Она ему пересказала все, что я наговорил. Он расплылся в улыбке, приобнял меня за плечи. Что-то говорил мне, но я ничего не слышал и не понимал… Затем он подвел меня к группе стоявших там нескольких человек. «Познакомьтесь, господа, - представил меня им, - это фотограф замечательный из России…» Я осмелел и попросил разрешения сделать фото. Брессон разрешил. Так получился портрет живого классика мировой фотографии. Пинхасов потом на меня такими глазами квадратными смотрит и говорит: «Слушай, я впервые вижу, чтобы кого-то так миролюбиво принял старик, да еще подвел к своим коллегам и представил. Это немыслимо. Я два года жил в Париже, но такой чести не удостаивался». Я говорю: «Ну, ты хоть догадался нас сфотографировать?» В ответ услышал: «Нет, конечно, я не могу себе позволить такие бесцеремонные жесты».
27. Американка в Рязани.1992
Почти 15 лет вы варились в котле под названием «Тасма». Вы снимали, ездили по стране, общались с фотографами из других городов. Что осталось от этого всего? То есть, для чего это было, и что осталось?
Для нас это была возможность выжить, не спиться, не погрязнуть в бытовой, мещанской текучке. Это были годы самые, что называется, застойные. Нам фотография не приносила никаких дивидендов, финансов - одни сплошные расходы. Но нам было интересно общаться друг с другом, заниматься любимым делом, мы верили, что когда-нибудь нашу фотографию увидят и оценят… Мы друг друга поддерживали своей общей верой. И ругались там, и спорили до хрипоты, отстаивали что-то, и понятно, что не все друг у друга нравилось, но когда надо было делать выставку - приходили, сами там что-то клеили, красили, вырезали из картонки паспарту какие-то несчастные. Денег-то не было, чтобы купить рамы, на картон приклеивали фотографии - и получалось выставочная коллекция…
28. Казань.1989г
Так что же осталось?
Что осталось? Вот Боря Давыдов умер, но остался небольшой его архив, который сейчас у нас. Потом публикации. Когда начался период перестройки, на Западе стали выходить книги о России. Французы выпускали книгу - из «Тасмы» взяли работы. Приезжал Иван Дыховичный, я помню, к нам, делал фотофильм «Красная серия» с нашими работами. Туда попали из казанских Зотов, Риф, я, если не путаю, Ляля, само собой.
Потом швейцарцы выпускали книгу - куратором был Виктор Мизиано, туда тоже вошли несколько ребят наших из «Тасмы»: Шамир Баширов, кажется, Риф тоже, Ляля… Больше, конечно, раскручена была Ляля, ее цыгане были нарасхват, за ней стояли в очередь, чтобы опубликовать работы.
29. Депо Юдино. Татарстан, 1976
Я приезжаю в Москву, называю свою фамилию, и люди вспоминают не то чтобы меня лично или мои фотографии, они говорят: «Да-да, вот знаем, была такая «Тасма», наслышаны». И я понимаю, что все-таки мы не зря существовали. Я ребятам говорю - понимаете, вот эти 10 лет - это была ситуация, похожая на многоступенчатую ракету. То есть, мы вывели себя на орбиту, а дальше, естественно, отпадает одна ступень, вторая ступень. Кто-то умер, меньше стало этих ступеней, нас уже не 15. Но мы еще на орбите. Вне этого я вряд ли для себя смог бы открыть этот мир. Я так бы, может, и снимал бы красивые «буржуазные» картинки.
30. Старая пристань на Волге. Татарстан, 1979
Ещё вопрос: если мы говорим о Казанской фотошколе, то, наверное, было бы логично, чтобы в самой Казани она оставила какой-то след, в виде музея, или какого-то центра, клуба, зала, библиотеки?
Об этом речь идет давно. Пытались создать Дом фотографии, мэрия то выделяла помещение, то забирала назад. Сейчас при музее изобразительных искусств организована фотогалерея Казанского фотоклуба. Есть надежда, что, может быть, там получится сделать что-то вроде музея и Дома фотографии. Там могла бы быть какая-то часть экспозиции, посвященная группе «Тасма». Конечно, там должны быть представлены и авторы XIX века, без которых бы ничего не было потом… Но пока это проект. У нас республика спортивная и нефтяная, все деньги идут на спорт, а вот галерея пока в плачевном состоянии. Фотографические достижения пока мало кого из чиновников волнуют. Но их психология так устроена, что они очень почитают московских гостей. Если будет из Москвы некий запрос - «А не пора ли вам увековечить ваши достижения в области фотографии, известные даже за рубежом?» - может кто-то и откликнется - раз из Москвы спрашивают. Когда мы приходим к ним, это у них вызывает только тоску: «Опять пришли деньги просить».
31. Из серии "Деревенская свадьба". Татарстан, 1986
То есть, понимание того, что Казани есть чем гордиться в области культуры и в частности фотоискусства, пока не овладело умами власть предержащих.
Сейчас пришло новое поколение чиновников, тридцатилетнее, которым вообще слово «Тасма» не знакомо. «Да, мой папа говорил что-то про вас…» Иногда слышу такое в высоких кабинетах.
32. Из серии "Деревенская свадьба". Татарстан, 1986
По моим наблюдениям, чем дальше за Урал, тем больше у властей есть понимание того, что вкладываясь в местную культуру, они поднимают престиж области или края… В Новосибирске с гордостью говорят «Мы - фотографическая столица Сибири», но я уверен, что другие крупные сибирские города готовы оспорить это звание. В Новосибирске даже существует специальное агентство при администрации, которое занимается продвижением региона, его имиджем, в том числе и через развитие региональных культурных проектов, которые интересны и за пределами области, и в Москве, и в Европе, возможно. В Южно-Сахалинске местные власти очень благожелательно относятся к фотографам, их объединениям, выставкам. И они получают от этого свою выгоду - респектабельный имидж, престиж, положительный резонанс в прессе, оживление культурной жизни.
Ну, если бы у Казани, у Татарстана не было таких громких достижений в спорте, может быть, чиновники обратились бы к культуре… А на фоне спортивных побед мы им кажемся мелкими, видимо, с нашим фотонаследием.
33. Из серии "Деревенская свадьба". Татарстан, 1986
Ну конечно, нам всем приятно читать, что «Рубин» обыграл «Барселону», но уже завтра газеты с этой новостью отправляются в мусор. А культурное наследие республики - гораздо более прочный фундамент…
К сожалению это все взаимосвязано. Мы забываем про свои корни. Чем больше будет публикаций в Москве о казанской фотографии, тем больше надежды, что местных чиновников это зацепит, заставит вспомнить о патриотизме, о национальном культурном достоянии…
34. Из серии "Деревенская свадьба". Татарстан, 1986
Необходимое послесловие от Фарита Губаева:
Сегодня, спустя сорок лет со дня основания ТАСМы, хотелось бы провести своеобразную перекличку. Нет сегодня с нами основателя группы Владимира Богданова, он умер лет десять назад. Нет с нами Бори Давыдова, Владимира Разумейченко, Вадима Никифорова. Давно живет в Москве Альберт Богоутдинов, профессиональный фотограф. Саша Грек тоже живет в Москве, изредка наведывается в Казань для застольных бесед. Риф Якупов работает в Казани театральным фотографом, недавно провел большую персональную выставку, показал татар, живущих в разных уголках России и дальнего зарубежья. Черно-белые фотографии для этой выставки были им сделаны в течение последних сорока лет. Все так же востребована Ляля Кузнецова - в прошлом году открыла свою персональную выставку, которая до сих пор проходит в разных городах России. Валера Михайлов - фотолюбитель до сих пор, работает на заводе и активно участвует во всех коллективных выставках казанского фотоклуба. Зуфар Баширов давно отошел от фотоклубных дел, долгое время работал фотографом в книжном издательстве. Владимир Зотов такой же неугомонный фоторепортер, большой поклонник черно-белой фотографии, обладатель уникального фотоархива. Не теряет надежды передать его в надежные руки. Юрий Филимонов, несмотря на свои 70 лет с хвостиком, каждый год совершает на велосипеде турпробеги в две тысячи километров по дорогам России, каждый раз привозит из этих поездок роскошные фотоистории. Эдвард Хакимов, доктор наук, профессор, автор многих научных трудов, преподает в нашем педуниверситете и активно участвует в фотожизни города. Группы «Тасма» вроде как и нет, но есть ее живые участники, есть легенда о ней. Есть постоянный интерес к фотографии 1970-х годов со стороны сегодняшних молодых фотографов. И это вселяет надежду на то, что история «Тасмы» еще не закончилась.
35. Из серии "Стриптиз". Москва,1990
***
Мы попросили нескольких экспертов в области фотоискусства поделиться мнениями о том, чем была и чем сейчас является "казанская школа фотографии".
36. Памятники. Остров Свияжск, 1979
Александр Лапин, фотограф, исследователь фотографии, педагог, автор книги "Фотография как...":
Значение казанской фотографической школы, так же как и новокузнецкой, и литовской школы фотографии, трудно переоценить. Была в Казани такая легендарная личность - Александр Грек. Он был большим поклонником Картье-Брессона, ни фотографий, ни книг которого тогда в СССР было найти нельзя. А он как-то доставал альбомы, знакомил с ними людей, и он всех этим заразил. Казанские фотографы - снимали свой народ, татарские праздники, быт, ездили по деревням. Этим они близки с литовской школой, которая в свое время заявила о себе на весь мир. В Казани было много замечательных имен, которые стали известными по всей России: и Ляля Кузнецова, и Фарит Губаев, и Владимир Зотов, и Рифат Якупов... и я далеко не всех назвал. Конечно, все они работали по-разному, кто-то снимал обнаженную натуру, Ляля снимала цыганскую тему, но общим направлением была - документальная фотография, правда. В те годы среди фотолюбителей были популярны т. наз. "фотосалоны", где спросом пользовалась красивая фотография-пустышка, эффектно сделанная, иногда с применением трансформаций изображения - изогелии, соляризации, но лишенная социальных, документальных задач. Многие фотолюбители занимались этим десятки лет, не зная других путей. И когда на этом фоне возникали такие школы как казанская, новокузнецкая, конечно, это было великим событием, которое как-то развернуло российскую фотографию в новое русло.
37. Париж, 2005 г.
Работы казанской фотошколы повлияли некоторым образом и на профессиональную советскую фотографию. «Ты что, актеров нанял? Это же невозможно снять вживую!» - говорили «профи» казанским фотографам, непринужденно снимавшим в гуще повседневной жизни. Официальная фотография тех лет выглядела на их фоне скованной и фальшивой.
38. Париж, 2005 г.
Юрий Рыбчинский, фотожурналист, основатель Музея фотографических коллекций:
Фарит Губаев - прежде всего отличный парень и хороший друг, раньше мы часто встречались. Это человек с острым фотографическим взглядом. В его кадрах я бы отметил большую напористость, энергетику, которая позволяет ему снимать нестандартные вещи в обычных житейских ситуациях. Он не репортер горячих точек, он снимает жизнь и быт своей републики. Казанская фотошкола, яркая, своеобразная, в советское время, можно сказать, торила путь для всей нашей независимой, андеграундной фотографии. Таких школ было несколько, но - не много: Прибалтика, Йошкар-Ола, Казань. Прибалтика была таким островом свободы фотографическим. Там не только снимали в стол, как мы, но и публиковали что-то. А в Москве, Питере, Казани, в провинции в других местах ребята снимали без надежды на публикацию. Я в самом начале 90-х стал собирать фотографическую коллекцию, в которой казанская фотография стала одним из ключевых разделов. Сейчас эту коллекцию я передал в Московский Дом Фотографии. Работ Фарита в этой коллекции - более двадцати.
Казанская фотошкола - это реалистическая, традиционная фотография, но будучи традиционной, эта фотография была оригинальной по-настоящему. Эти люди говорили своим неповторимым голосом о мире, в котором они жили.
39. Париж, 2005 г.
Евгений Березнер, куратор фотографичских выставок, руководитель"Проекта в поддержку фотографии в России" фонда "Айрис" и рабочей группы Международного портфолио ревю в Москве,
Ирина Чмырева, кандидат искусствоведения, куратор "Проекта в поддержку фотографии в России" фонда "Айрис", член рабочей группы Международного портфолио ревю в Москве:
Ирина Чмырева: Если говорить о 80-х, какое тогда впечатление производили работы Фарита Губаева?
40.
Евгений Березнер: Могу сказать одну вещь. На самом деле, это мои нынешние впечатления. Глядя на его работы, это очевидно: ясность, чистота, утро, жизнь; радость, даже в самых драматических моментах; грудь, полная воздуха; вся жизнь впереди, всему радуешься и удивляешься, добрая гармония с миром. В своем поколении Фарит был (это уже из области воспоминаний) самым легким, не в смысле легковесности, но был самым солнечным: человек, проснувшийся утром с ощущением ребенка, легко встал и с открытыми глазами пошел в мир.
41. Из серии "Остров Соловки". 1984
Ирина Чмырева: Для меня работы Губаева с Соловков были откровением. Сейчас, когда отсматриваешь материалы прошлых десятилетий, приходит осознание «сквозных», ключевых тем разных периодов. Так Соловки в середине - второй половине 80-х стали «темой», их открыли заново (а для зарубежной публики - впервые), и фотографы увидели Соловки сквозь призму нового знания обо всех репрессиях, убийствах, о поруганном монастыре; это шокировало самих художников, и передавалось через фотографии зрителю. У Губаева - другое, у него Соловки - место, где люди живут, не умертвленное прошлое, но прозрачность воздуха, та призрачная туманность утра, из которой возникают фигуры местных жителей, дышат старые стены… воздух, его субстанциональность, для всех фотографий Губаева очень важен, у него воздух - не изобразительность (он отнюдь не формалист-импрессионист, работающий над плоскостью изображения), но атмосфера, в которую через фигуры первого плана, через все эти плавкие линии зритель затягивается, «идет глазом гулять» в широкие губаевские пейзажи, перебирает изгибы тел, словно деревьев, скользит по лицам… Губаев очень мелодический, но не той рациональной «композиционной работой» (как бывает), а напротив, очень естественно, плавно, как дышится. Вообще дыхание - ключевое слово для описания его фотографий. Дыхание - процесс временнОй, но очень личный, а в культурном контексте - и очень человеческий (как легкое дыхание у Бунина - образ юности), дыхание как присутствие, как авторская подпись - эдакая кажущаяся простота вдоха-выдоха, движения вперед и обмирания, остановки внутри кадра…
Артём Чернов, РР
15 июля 2011