Как Толстой учил крестьянских детей. Заметки современного родителя
http://rastemvrossii.ru/obrazovanie-v-rossii/shkola/kak-tolstoi-uchil-krestyanskikh-detei-zametki-sovremennogo-roditelya.htm
Как Толстой учил крестьянских детей. Заметки современного родителя
Главная / Школа / Как Толстой учил крестьянских детей. Заметки современного родителя
Если я скажу, что современная школа переживает кризис - я буду невыносимо банальна. Но я это скажу.
Об этом свидетельствует и нервозность, с какой родители отдают педагогам своё чадо, и разительная пропасть между тем, что общество имеет в среднем «на входе» и «выходе» из школы. В первый класс нынче принято вести детей, умеющих читать-писать-считать и уверенно различающих игуанодона и брахиозавра. А выпускники-отличники, оказывается, убеждены, что «Колчак - это должность ... начальника временного правительства ...» и пишут с ошибками.
Чего судорожно ищут родители, определяя детей учиться? Успешной сдачи выпускных/вступительных шаблонных тестов 11-ю годами позже, знаний, хотя бы призрачной возможности сохранить здоровье… Но редко ставится задача сберечь любознательность - как будто она пребудет вечно. А потом мамы первоклашек сетуют: год едва начался, а огонёк в глазах гаснет, дети болеют, учатся из-под палки…
Школа и жизнь. Свобода познания
Беда эта ещё в позапрошлом веке была главным недостатком школы.
«…Есть …еще более вредное влияние, состоящее в том, что ребенок в продолжение ежедневных долгих часов занятий, одуряемый школьной жизнью, оторван на все это, самое драгоценное по возрасту время от тех необходимых условий развития, которые поставила для него сама природа. …Интерес знать, что бы то ни было, и вопросы, на которые имеет задачей отвечать школа, порождаются только этими домашними условиями. А всякое учение должно быть только ответом на вопрос, возбужденный жизнью. Но школа не только не возбуждает вопросов, она даже не отвечает на те, которые возбуждены жизнью. Школа учреждается не так, чтобы детям было удобно учиться, но так, чтобы учителям было удобно учить».
Это писал в 1862 году Лев Толстой, детально вживую изучивший вопрос народного образования в России и Европе. Он безоговорочно ставил тогда сохранение и поощрение познавательных потребностей ребенка выше дисциплины (бывшей идолом тогдашней педагогики).
Лев Николаевич Толстой
Годом позже Лев Николаевич прервал свои успешные педагогические опыты в связи с женитьбой и рождением собственных детей. А десять лет спустя он, отец уже шестерых детей, возобновляет обучение крестьянских ребятишек. Вновь и он, и привлеченная к этому делу семья не ставят жесткую дисциплину непременным условием и предъявляют мало формальных требований, но результат получают:
…Деревенские ребята приходили к нам, и их было очень много. Когда они приходили, в передней пахло полушубками, и учили их всех вместе и папа, и Сережа, и Таня, и дядя Костя. Во время уроков бывало очень весело и оживленно.
(Толстой Илья Львович, «Мои воспоминания»)
«…Со временем у нас образовался класс "гуляющих". Это были те, которые не могли или не хотели учиться: они имели право ходить по всем классам и везде слушать уроки, с условием никому не мешать.Эти "гуляющие" часто выучивались буквам не хуже учеников, сидящих по классам.… Всем было очень весело учить детей, потому что дети учились бойко и охотно».
(Татьяна Толстая-Сухотина, «Воспоминания»)
Бессмысленной вольницы не было. Яснополянская школа давала свободу мыслить практично и творчески - ученики получали задачки из действительности, с которой они могли обращаться уверенно и спокойно. Была свобода не спешить за общим потоком, как принято в обычных школах «Садись, два! Переходим к следующей теме!» (и дети получают урок - необязательно добиваться понимания проблемы, хватит следования формальному графику). Меж тем прочность познаний - важный критерий качества образования, почти неоценимый количественно (в отличие от числа «пройденных» тем) - появляется тогда, когда скорость обучения ориентирована на личные способности ученика, а познания применимы в жизни.
Дух школы
Повозившись с обучением Филиппков и Тарасок, граф Толстой взялся за составление «Азбуки», в которую включил и «Общие замечания для учителя», содержащие вполне себе бесспорные, но трудно реализуемые в массовой школе тезисы: «Для того, чтобы ученик учился хорошо, нужно, чтобы он учился охотно; для того, чтобы он учился охотно, нужно: 1) чтобы то, чему учат ученика, было понятно и занимательно и 2) чтобы душевные силы его были в самых выгодных условиях».
Условия, казалось бы, нехитрые, но воплотить их на практике трудно хотя бы из-за числа учеников в классах (ведь даже количество малышей в группе детсада рассчитывается исходя из экономических соображений, а не психологических резонов) и профессионального выгорания педагогов.
Вот толстовские критерии годного для познавательной активности класса:
«1) чтобы не было новых, непривычных предметов и лиц там, где он учится;
2) чтобы ученик не стыдился учителя или товарищей;
3) (очень важное) чтобы ученик не боялся наказания за дурное учение, т.е. за непонимание, ум человека может действовать только тогда, когда он не подавляется внешними влияниями;
4) чтобы ум не утомлялся...».
Соблюдение этих условий требует внимания и постоянной интеллектуальной и душевной работы каждого из педагогов. Чтобы вообразить её масштабы, перенесите вышеперечисленные требования в свой родительский мир. Не всякому родителю удаётся создать дома тёплую, не сковывающую обстановку. А уж целый класс превратить в действительно дружный коллектив и скоординировать так, чтобы каждый ученик работал в своём темпе - вообще посильно немногим талантливым учителям, хотя «дифференцированный подход» и стал общим местом в методиках преподавания чего бы то ни было.
Ну и сколь бы ни был талантлив учитель, ему время от времени требуется «перезагрузка». С профессиональным выгоранием не шутят. Ведь и опыты яснополянской школы были именно опытами - достаточно прерывистыми.
Смотрите, что пишет супруга Льва Николаевича своей сестре в феврале 1872 года: «Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое послеобеда приходит человек 35 детей, и мы их учим. Учат и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я. Это очень трудно учить человек 10 вместе, но зато довольно весело и приятно».Уже в апреле она замечает в очередном письме: «Каждое утро своих детей учу, каждое послеобеда школа собирается. Учить трудно, а бросить теперь уж жалко; так хорошо шло ученье, и все читают и пишут, хотя не совсем хорошо, но порядочно».
Занятно, что и сам Лев Николаевич мог вполне успешно соблюдать свои условия в школе (по паре лет кряду, но не несколько десятилетий, как наши учителя), и не справлялся с этой задачей при обучении собственных детей:
«Самый страшный урок был урок арифметики с папа. В ежедневной жизни я мало боялась папа. Я позволяла себе с ним такие шутки, какие мои братья никогда не посмели бы себе позволить. Например, я любила щекотать его под мышками и любила видеть, как он неудержимо хохотал, открывая свой большой беззубый рот. Но за уроком арифметики он был строгим, нетерпеливым учителем. Я знала, что при первой запинке с моей стороны он рассердится, возвысит голос и приведет меня в состояние полного кретинизма. …Я опять молчу. Слезы навертываются на глаза, и я готова разреветься. Папа замечает мое состояние и смягчается.
- Ну, попрыгай!
Я давно знаю эту его систему и потому, ничего не расспрашивая, встаю со стула и, с не высохшими еще слезами на глазах, мрачно прыгаю на одном месте».(Сухотина-Толстая Т.Л., «Воспоминания»).
Сын Льва Николаевича вспоминает: «Первый наш гувернер был немец Федор Федорович Кауфман, довольно простой, примитивный и грубоватый человек. Его приемы воспитания были чисто немецкие, с дисциплиной и наказаниями. … Он первый внушил мне отвращение к учению, отвращение, которое я впоследствии никогда побороть не мог»
Как видим, обучение собственных детей Льва Николаевича было организовано вразрез с его педагогическими принципами.
О несоревновательности
В общем, тезисы, вполне себе бесспорные для думающего и внимательного к детям человека, не исполняются даже в домашнем обиходе, поскольку требуют от взрослого непривычной позиции - очень большого терпения и доверия к личным темпам понимания и развития ребенка. А мы привыкли скорее меряться тем, во сколько встал, пошёл, выучил буквы и сколько кружков посетил ребенок.
Кстати, именно измерения не дали «Азбуке» Толстого хода как актуальному учебнику для школ: тогдашнее министерство образования сочло более успешными другие пособия, поскольку дети, обучавшиеся по «Азбуке», освоили грамоту не скорее, чем те, кто учился читать по другим книгам. Естественно, что скорость обучения грамоте - единственный измеряемый параметр, ориентироваться на который было легко и понятно.
Чем всё закончилось
После революции школой в Ясной Поляне ведала дочь Льва Николаевича Александра. Новая власть вменяла это ей, как заведующей музеем писателя, в обязанность. Школой Александра Львовна занималась едва ли не охотнее, чем музеем, чувствуя, что в ней куда легче сохранить живой дух толстовской философии.
Школа и жизнь: позитив
На фото: Лев Толстой с дочерью Александрой.
Она начала с малого. Нашла здание, привела его в порядок, пригласила «двух преподавателей, окончивших Тульское техническое училище. Один из них - специалист-столяр, другой - слесарь. Тульские приятели оказались ловкими, трудоспособными людьми».
Новые преподаватели учили ремеслу (столярному и слесарному) и грамоте. Ученики пошли не только из Ясной Поляны, но из соседних деревень тоже. Отцовский принцип «всякое учение должно быть только ответом на вопрос, возбужденный жизнью»исполнялся всецело. Жаждущих учения было столько, что ресурсов школы не хватало. Пришлось обратиться к властям, которые прислали некоего «известного в Москве старого педагога», который был слегка шокирован мастерскими. Кстати, описаны они так вкусно, что я жалею, что мне негде поучиться в таких: «мы вошли в светлую, с широкими с обеих сторон окнами, чистыми выбеленными стенами комнату. Работа кипела. Ребята строгали, стучали молотками, пилили; пол был засыпан пахнущими сосной стружками. Столяр-инструктор, большой человек с рыжеватой бородкой, в сапогах и русской рубахе, сейчас же завладел педагогом и, захлебываясь, с увлечением стал развивать перед ним план нашей будущей организации».Однако субсидий на развитие профессионального обучения школа Александры Толстой не получила. Мастерские выживали самостоятельно за счет заказов от окрестных школ, музея, обывателей…
Школа и жизнь: негатив
В школу с мастерской крестьяне детей отдавали охотно, а вот на выделение земли для школы из участка, принадлежавшего крестьянскому сообществу, соглашались туго. «Может быть, крестьяне чувствовали то, что мне и в голову тогда не приходило: что школа оторвет от них ребят, воспитает новых, чуждых семье людей. Они были правы. Действительно, с каждым годом ребята отходили от родителей все дальше и дальше».
Заодно и лукавить учились. «Постепенно школа сламывала искренность, непосредственную простоту ребят, слабело влияние родителей; дети инстинктивно улавливали двойственную игру, которую приходилось вести в школе. Мы и сами не заметили, как это случилось»,- с горечью пишет Александра Львовна в «Воспоминаниях».
Но боюсь, это не было бедой исключительно советской школы и советской власти тех лет. Пожалуй, цель любой школы - уравнять детей (с одной стороны, дав всем более-менее схожие возможности, с другой стороны, испытав на прочность талантливых и отбраковав слишком деликатных) и ослабить их связь с родителями за счет укрепления связи с государством (церковью, ремесленным цехом раннего западноевропейского Средневековья - смотря, кто оплачивает существование школы).
Возможно, что это обеспечивает стабильность общества. Возможно, что это в целом для общества полезно - хотя у моего ума и сердца нет для этого аргументов, я не социолог, не знаю. Естественно, что лукавить и выбирать слова лжи дети научатся и без школы - это необходимый навык общения, сколь бы ни печалило сие суровых моралистов. Но я желала бы, чтобы опыт лжи и двоедушия не провоцировался и не поощрялся авторитетными для ребенка людьми. А для школьника младших классов учитель неизбежно будет и моральным авторитетом, ребенок пока просто не способен разделять аспекты личности. Это мы умеем считать Иван Иваныча авторитетом в бухгалтерии, но не уважать его как человека, а некоторые дети и в старших классах рассуждают еще в категориях «черное-белое», не различая в учителе просто человека, знатока-предметника и умелого или нет преподавателя. Поэтому мне понятна горечь Александры Львовны, очень понятна.
В общем, постепенно школа становилась всё менее «толстовской»: от семьи и жизненной практики дети отрывались, формализм зашкаливал…
И это было еще относительно малой бедой, если сравнивать школу с соседним интернатом - в «Воспоминаниях» есть совсем уж удручающие подробности, цитировать тут которые нет, пожалуй, никакой нужды.
А затем Александра Львовна уехала. Насовсем.
Усадьба Льва Николаевича Толстого "Ясная поляна"
О моей родительской пользе
Так и что же даёт современному родителю взгляд на толстовскую школу?
Во-первых, понимание, что формализация учебного процесса - зло, сопровождающее школьное обучение, и не стоит слишком терзать ребенка за несовпадение с многочисленными сугубо формальными школьными требованиями. Во всяком случае, стоит помнить, что дозревает ребенок до их соблюдения к 11-12 годам (когда, как выражаются психологи, «синтетичность мышления уступает место аналитичности»).
Во-вторых, постараться создать и не разрушить хотя бы дома, раз это редко воплощается в школе, тёплую благоприятную атмосферу для проявления природной любознательности («энергии дерзновения», если угодно).
В-третьих, не сравнивать своего ребёнка с другими, ориентироваться только на личный прогресс. Кстати, это касается не только неудач, но и мнимых успехов - стоит ли за хорошими оценками действительное движение ребенка вперед?
В общем, лично я отдала бы ребенка в толстовскую школу - чтобы сохранить нервную систему и внутреннее побуждение учиться. Опираясь на это стремление можно и любую программу освоить, и к экзаменам подготовиться, и профессию выбрать. А вот как ищет свое призвание человек, которому к 12 уже ничто не интересно - мне жутко представить…
Но толстовской школы нет. Буду искать учителя, который умеет поддерживать в малыше огонёк любознательности. Надеюсь, что найду. Чего и всем желаю.
автор: Валентина Миронова
Как Толстой учил крестьянских детей. Заметки современного родителя
Главная / Школа / Как Толстой учил крестьянских детей. Заметки современного родителя
Если я скажу, что современная школа переживает кризис - я буду невыносимо банальна. Но я это скажу.
Об этом свидетельствует и нервозность, с какой родители отдают педагогам своё чадо, и разительная пропасть между тем, что общество имеет в среднем «на входе» и «выходе» из школы. В первый класс нынче принято вести детей, умеющих читать-писать-считать и уверенно различающих игуанодона и брахиозавра. А выпускники-отличники, оказывается, убеждены, что «Колчак - это должность ... начальника временного правительства ...» и пишут с ошибками.
Чего судорожно ищут родители, определяя детей учиться? Успешной сдачи выпускных/вступительных шаблонных тестов 11-ю годами позже, знаний, хотя бы призрачной возможности сохранить здоровье… Но редко ставится задача сберечь любознательность - как будто она пребудет вечно. А потом мамы первоклашек сетуют: год едва начался, а огонёк в глазах гаснет, дети болеют, учатся из-под палки…
Школа и жизнь. Свобода познания
Беда эта ещё в позапрошлом веке была главным недостатком школы.
«…Есть …еще более вредное влияние, состоящее в том, что ребенок в продолжение ежедневных долгих часов занятий, одуряемый школьной жизнью, оторван на все это, самое драгоценное по возрасту время от тех необходимых условий развития, которые поставила для него сама природа. …Интерес знать, что бы то ни было, и вопросы, на которые имеет задачей отвечать школа, порождаются только этими домашними условиями. А всякое учение должно быть только ответом на вопрос, возбужденный жизнью. Но школа не только не возбуждает вопросов, она даже не отвечает на те, которые возбуждены жизнью. Школа учреждается не так, чтобы детям было удобно учиться, но так, чтобы учителям было удобно учить».
Это писал в 1862 году Лев Толстой, детально вживую изучивший вопрос народного образования в России и Европе. Он безоговорочно ставил тогда сохранение и поощрение познавательных потребностей ребенка выше дисциплины (бывшей идолом тогдашней педагогики).
Лев Николаевич Толстой
Годом позже Лев Николаевич прервал свои успешные педагогические опыты в связи с женитьбой и рождением собственных детей. А десять лет спустя он, отец уже шестерых детей, возобновляет обучение крестьянских ребятишек. Вновь и он, и привлеченная к этому делу семья не ставят жесткую дисциплину непременным условием и предъявляют мало формальных требований, но результат получают:
…Деревенские ребята приходили к нам, и их было очень много. Когда они приходили, в передней пахло полушубками, и учили их всех вместе и папа, и Сережа, и Таня, и дядя Костя. Во время уроков бывало очень весело и оживленно.
(Толстой Илья Львович, «Мои воспоминания»)
«…Со временем у нас образовался класс "гуляющих". Это были те, которые не могли или не хотели учиться: они имели право ходить по всем классам и везде слушать уроки, с условием никому не мешать.Эти "гуляющие" часто выучивались буквам не хуже учеников, сидящих по классам.… Всем было очень весело учить детей, потому что дети учились бойко и охотно».
(Татьяна Толстая-Сухотина, «Воспоминания»)
Бессмысленной вольницы не было. Яснополянская школа давала свободу мыслить практично и творчески - ученики получали задачки из действительности, с которой они могли обращаться уверенно и спокойно. Была свобода не спешить за общим потоком, как принято в обычных школах «Садись, два! Переходим к следующей теме!» (и дети получают урок - необязательно добиваться понимания проблемы, хватит следования формальному графику). Меж тем прочность познаний - важный критерий качества образования, почти неоценимый количественно (в отличие от числа «пройденных» тем) - появляется тогда, когда скорость обучения ориентирована на личные способности ученика, а познания применимы в жизни.
Дух школы
Повозившись с обучением Филиппков и Тарасок, граф Толстой взялся за составление «Азбуки», в которую включил и «Общие замечания для учителя», содержащие вполне себе бесспорные, но трудно реализуемые в массовой школе тезисы: «Для того, чтобы ученик учился хорошо, нужно, чтобы он учился охотно; для того, чтобы он учился охотно, нужно: 1) чтобы то, чему учат ученика, было понятно и занимательно и 2) чтобы душевные силы его были в самых выгодных условиях».
Условия, казалось бы, нехитрые, но воплотить их на практике трудно хотя бы из-за числа учеников в классах (ведь даже количество малышей в группе детсада рассчитывается исходя из экономических соображений, а не психологических резонов) и профессионального выгорания педагогов.
Вот толстовские критерии годного для познавательной активности класса:
«1) чтобы не было новых, непривычных предметов и лиц там, где он учится;
2) чтобы ученик не стыдился учителя или товарищей;
3) (очень важное) чтобы ученик не боялся наказания за дурное учение, т.е. за непонимание, ум человека может действовать только тогда, когда он не подавляется внешними влияниями;
4) чтобы ум не утомлялся...».
Соблюдение этих условий требует внимания и постоянной интеллектуальной и душевной работы каждого из педагогов. Чтобы вообразить её масштабы, перенесите вышеперечисленные требования в свой родительский мир. Не всякому родителю удаётся создать дома тёплую, не сковывающую обстановку. А уж целый класс превратить в действительно дружный коллектив и скоординировать так, чтобы каждый ученик работал в своём темпе - вообще посильно немногим талантливым учителям, хотя «дифференцированный подход» и стал общим местом в методиках преподавания чего бы то ни было.
Ну и сколь бы ни был талантлив учитель, ему время от времени требуется «перезагрузка». С профессиональным выгоранием не шутят. Ведь и опыты яснополянской школы были именно опытами - достаточно прерывистыми.
Смотрите, что пишет супруга Льва Николаевича своей сестре в феврале 1872 года: «Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое послеобеда приходит человек 35 детей, и мы их учим. Учат и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я. Это очень трудно учить человек 10 вместе, но зато довольно весело и приятно».Уже в апреле она замечает в очередном письме: «Каждое утро своих детей учу, каждое послеобеда школа собирается. Учить трудно, а бросить теперь уж жалко; так хорошо шло ученье, и все читают и пишут, хотя не совсем хорошо, но порядочно».
Занятно, что и сам Лев Николаевич мог вполне успешно соблюдать свои условия в школе (по паре лет кряду, но не несколько десятилетий, как наши учителя), и не справлялся с этой задачей при обучении собственных детей:
«Самый страшный урок был урок арифметики с папа. В ежедневной жизни я мало боялась папа. Я позволяла себе с ним такие шутки, какие мои братья никогда не посмели бы себе позволить. Например, я любила щекотать его под мышками и любила видеть, как он неудержимо хохотал, открывая свой большой беззубый рот. Но за уроком арифметики он был строгим, нетерпеливым учителем. Я знала, что при первой запинке с моей стороны он рассердится, возвысит голос и приведет меня в состояние полного кретинизма. …Я опять молчу. Слезы навертываются на глаза, и я готова разреветься. Папа замечает мое состояние и смягчается.
- Ну, попрыгай!
Я давно знаю эту его систему и потому, ничего не расспрашивая, встаю со стула и, с не высохшими еще слезами на глазах, мрачно прыгаю на одном месте».(Сухотина-Толстая Т.Л., «Воспоминания»).
Сын Льва Николаевича вспоминает: «Первый наш гувернер был немец Федор Федорович Кауфман, довольно простой, примитивный и грубоватый человек. Его приемы воспитания были чисто немецкие, с дисциплиной и наказаниями. … Он первый внушил мне отвращение к учению, отвращение, которое я впоследствии никогда побороть не мог»
Как видим, обучение собственных детей Льва Николаевича было организовано вразрез с его педагогическими принципами.
О несоревновательности
В общем, тезисы, вполне себе бесспорные для думающего и внимательного к детям человека, не исполняются даже в домашнем обиходе, поскольку требуют от взрослого непривычной позиции - очень большого терпения и доверия к личным темпам понимания и развития ребенка. А мы привыкли скорее меряться тем, во сколько встал, пошёл, выучил буквы и сколько кружков посетил ребенок.
Кстати, именно измерения не дали «Азбуке» Толстого хода как актуальному учебнику для школ: тогдашнее министерство образования сочло более успешными другие пособия, поскольку дети, обучавшиеся по «Азбуке», освоили грамоту не скорее, чем те, кто учился читать по другим книгам. Естественно, что скорость обучения грамоте - единственный измеряемый параметр, ориентироваться на который было легко и понятно.
Чем всё закончилось
После революции школой в Ясной Поляне ведала дочь Льва Николаевича Александра. Новая власть вменяла это ей, как заведующей музеем писателя, в обязанность. Школой Александра Львовна занималась едва ли не охотнее, чем музеем, чувствуя, что в ней куда легче сохранить живой дух толстовской философии.
Школа и жизнь: позитив
На фото: Лев Толстой с дочерью Александрой.
Она начала с малого. Нашла здание, привела его в порядок, пригласила «двух преподавателей, окончивших Тульское техническое училище. Один из них - специалист-столяр, другой - слесарь. Тульские приятели оказались ловкими, трудоспособными людьми».
Новые преподаватели учили ремеслу (столярному и слесарному) и грамоте. Ученики пошли не только из Ясной Поляны, но из соседних деревень тоже. Отцовский принцип «всякое учение должно быть только ответом на вопрос, возбужденный жизнью»исполнялся всецело. Жаждущих учения было столько, что ресурсов школы не хватало. Пришлось обратиться к властям, которые прислали некоего «известного в Москве старого педагога», который был слегка шокирован мастерскими. Кстати, описаны они так вкусно, что я жалею, что мне негде поучиться в таких: «мы вошли в светлую, с широкими с обеих сторон окнами, чистыми выбеленными стенами комнату. Работа кипела. Ребята строгали, стучали молотками, пилили; пол был засыпан пахнущими сосной стружками. Столяр-инструктор, большой человек с рыжеватой бородкой, в сапогах и русской рубахе, сейчас же завладел педагогом и, захлебываясь, с увлечением стал развивать перед ним план нашей будущей организации».Однако субсидий на развитие профессионального обучения школа Александры Толстой не получила. Мастерские выживали самостоятельно за счет заказов от окрестных школ, музея, обывателей…
Школа и жизнь: негатив
В школу с мастерской крестьяне детей отдавали охотно, а вот на выделение земли для школы из участка, принадлежавшего крестьянскому сообществу, соглашались туго. «Может быть, крестьяне чувствовали то, что мне и в голову тогда не приходило: что школа оторвет от них ребят, воспитает новых, чуждых семье людей. Они были правы. Действительно, с каждым годом ребята отходили от родителей все дальше и дальше».
Заодно и лукавить учились. «Постепенно школа сламывала искренность, непосредственную простоту ребят, слабело влияние родителей; дети инстинктивно улавливали двойственную игру, которую приходилось вести в школе. Мы и сами не заметили, как это случилось»,- с горечью пишет Александра Львовна в «Воспоминаниях».
Но боюсь, это не было бедой исключительно советской школы и советской власти тех лет. Пожалуй, цель любой школы - уравнять детей (с одной стороны, дав всем более-менее схожие возможности, с другой стороны, испытав на прочность талантливых и отбраковав слишком деликатных) и ослабить их связь с родителями за счет укрепления связи с государством (церковью, ремесленным цехом раннего западноевропейского Средневековья - смотря, кто оплачивает существование школы).
Возможно, что это обеспечивает стабильность общества. Возможно, что это в целом для общества полезно - хотя у моего ума и сердца нет для этого аргументов, я не социолог, не знаю. Естественно, что лукавить и выбирать слова лжи дети научатся и без школы - это необходимый навык общения, сколь бы ни печалило сие суровых моралистов. Но я желала бы, чтобы опыт лжи и двоедушия не провоцировался и не поощрялся авторитетными для ребенка людьми. А для школьника младших классов учитель неизбежно будет и моральным авторитетом, ребенок пока просто не способен разделять аспекты личности. Это мы умеем считать Иван Иваныча авторитетом в бухгалтерии, но не уважать его как человека, а некоторые дети и в старших классах рассуждают еще в категориях «черное-белое», не различая в учителе просто человека, знатока-предметника и умелого или нет преподавателя. Поэтому мне понятна горечь Александры Львовны, очень понятна.
В общем, постепенно школа становилась всё менее «толстовской»: от семьи и жизненной практики дети отрывались, формализм зашкаливал…
И это было еще относительно малой бедой, если сравнивать школу с соседним интернатом - в «Воспоминаниях» есть совсем уж удручающие подробности, цитировать тут которые нет, пожалуй, никакой нужды.
А затем Александра Львовна уехала. Насовсем.
Усадьба Льва Николаевича Толстого "Ясная поляна"
О моей родительской пользе
Так и что же даёт современному родителю взгляд на толстовскую школу?
Во-первых, понимание, что формализация учебного процесса - зло, сопровождающее школьное обучение, и не стоит слишком терзать ребенка за несовпадение с многочисленными сугубо формальными школьными требованиями. Во всяком случае, стоит помнить, что дозревает ребенок до их соблюдения к 11-12 годам (когда, как выражаются психологи, «синтетичность мышления уступает место аналитичности»).
Во-вторых, постараться создать и не разрушить хотя бы дома, раз это редко воплощается в школе, тёплую благоприятную атмосферу для проявления природной любознательности («энергии дерзновения», если угодно).
В-третьих, не сравнивать своего ребёнка с другими, ориентироваться только на личный прогресс. Кстати, это касается не только неудач, но и мнимых успехов - стоит ли за хорошими оценками действительное движение ребенка вперед?
В общем, лично я отдала бы ребенка в толстовскую школу - чтобы сохранить нервную систему и внутреннее побуждение учиться. Опираясь на это стремление можно и любую программу освоить, и к экзаменам подготовиться, и профессию выбрать. А вот как ищет свое призвание человек, которому к 12 уже ничто не интересно - мне жутко представить…
Но толстовской школы нет. Буду искать учителя, который умеет поддерживать в малыше огонёк любознательности. Надеюсь, что найду. Чего и всем желаю.
автор: Валентина Миронова