SOB
Я внезапно задумалась, что именно привлекает меня в этой музыке. Совершенно не мой стиль, не мой тип: исполнителя, текстов, исполнения, наконец… Но по прошествии уже достаточно длительного времени я до сих пор слушаю эти песни и они чем-то меня привлекают.
Возможно, во многом виноват необычный глубокий, вязкий, грудной звук гитары, её непривычная басовитость, присущая какой-то конкретной модели Ibanez Iceman. Возможно. Но недавно я смогла, наконец, уловить то, что на самом деле так привязало меня к этой музыке - то, что когда-то заставляло меня до умопомрачения заслушивать «Песни веры и преданности» DM, живую запись, на которой исходил трещинами гипнотически-медовый голос Дэйва - на тот момент глубокого наркомана, чудом удерживавшего в памяти тексты песен. Мне тогда вспоминался Соловей Уайльда в дикой смеси с предисловием к «Поющим в терновнике»: песнь птицы, пронзённой шипом никогда не забывается, она обладает непостижимой силой, и никакое владение голосом не сравнится с этой предсмертной песней.
С моей нынешней музыкальной привязанностью тоже не всё в порядке. Это видно не столько в неожиданном бегстве от всех перед самым гастрольным туром, сколько в истерически-мальчишеском пении, срывающемся то в брань, то в отчаянье… Это не имеет ничего общего с модой на ЭМОциональность или на лощёный гламур; в мутных, невыдержанных, местами даже "почти социальных" текстах бьётся сладкая красноватая ниточка агонии, а у меня необыкновенное чутьё к этому. Я упиваюсь искренностью, какую бы форму она ни принимала.
Возможно, во многом виноват необычный глубокий, вязкий, грудной звук гитары, её непривычная басовитость, присущая какой-то конкретной модели Ibanez Iceman. Возможно. Но недавно я смогла, наконец, уловить то, что на самом деле так привязало меня к этой музыке - то, что когда-то заставляло меня до умопомрачения заслушивать «Песни веры и преданности» DM, живую запись, на которой исходил трещинами гипнотически-медовый голос Дэйва - на тот момент глубокого наркомана, чудом удерживавшего в памяти тексты песен. Мне тогда вспоминался Соловей Уайльда в дикой смеси с предисловием к «Поющим в терновнике»: песнь птицы, пронзённой шипом никогда не забывается, она обладает непостижимой силой, и никакое владение голосом не сравнится с этой предсмертной песней.
С моей нынешней музыкальной привязанностью тоже не всё в порядке. Это видно не столько в неожиданном бегстве от всех перед самым гастрольным туром, сколько в истерически-мальчишеском пении, срывающемся то в брань, то в отчаянье… Это не имеет ничего общего с модой на ЭМОциональность или на лощёный гламур; в мутных, невыдержанных, местами даже "почти социальных" текстах бьётся сладкая красноватая ниточка агонии, а у меня необыкновенное чутьё к этому. Я упиваюсь искренностью, какую бы форму она ни принимала.