Когда я переехала в Петербург, на одном из первых семинаров глубоко уважаемоего и горячо любимого мною профессора мы разбирали
"Петербургский текст" Н. В. Топорова. Я тогда ещё захламила всю ленту цитатами, из которых следовало, например, что шут Балакирев сказал Петру, когда "тот спросил, что говорят о Петербурге, ожидая, видимо, услышать нечто для города и для себя лестное".
С одной стороны море,
С другой горе,
С третьей мох,
А с четвертой ох.
О, это была отдушина. Я вдруг осознала, что хандра и желание исдохнуть здесь тут же, по приезде, не "моё собственное изобретение", а, скорее, некое общее место, и говорить об этом вслух совсем необязательно (но всё равно все говорят).
Прожив тут ни много, ни мало, я пришла к выводу, что петербургский текст это такой беспрерывный процесс внутри меня. Например, вот, Васильев, живущий в современной нам с вами северной столице, поёт:
Если б я знал, как это трудно -- уснуть одному.
Если б я знал, что меня ждет, я бы вышел в окно.
А так -- все идет...
Это невероятно точно. Это настолько точно, что я не понимаю, как такое вообще возможно.
В то же время, бывало и хуже, и ничего.
Так что ни в какое окно я не собираюсь.
Нет и ещё раз нет.
Как пел другой наш с вами современник -- тоже имеющий к этому городу самое непосредственное отношение -- Шнуров:
Хуй, хуй!