* * *
* * *
Тёплый октябрь в ступенчатых городах,
отделённых от моря тонкой тканью навеса.
Время, измеряемое в годах,
отрицает не то что саму идею прогресса,
но любую возможность, отличая день ото дня,
наблюдать парад декораций на заднем плане.
Повернёшь в переулок налево - а там стена.
Повернёшь направо - там ничего,
кроме вороха ненужных воспоминаний.
В прибрежных кафе допоздна пылают костры.
Пёстрая публика требует по-вавилонски:
счёт, поменьше рыбы, побольше икры.
Лунный свет оставляет сверкающие полоски
на поверхности водоёма, блестит слюда
тротуара, словно стремясь доказать на деле:
для того, кто впервые приехал сюда,
(как и куда угодно) этот пейзаж
кажется необычным первые две недели.
После, когда глаза привыкают к цветам,
тканям, обоям, утреннему стаккато
лошади в переулке, табличкам «Сдам»,
помнят точку восхода, область заката,
когда икра и рыба не так вкусна,
когда купанье уже не походит на приключенье,
скрипишь пустой кроватью, но вместо сна
видишь пустой тротуар
и его слюдяное свеченье.
То ли влажная ткань блестела так
неизвестно в каком году,
неизвестно где, неизвестно на ком,
неизвестно в каких лучах,
то ли случайный блик отпечатался на сетчатке,
но, дробясь, трансформируясь на ходу,
позволяет увидеть кресло, ковёр, очаг,
домик в саду, кошку на заднем крыльце,
словно, забыв о зубчатом колесе,
всё уместил на единственном отпечатке
старый фотограф со ртутной ложкой во рту.
Космос начинается сразу за дровяным сараем,
там, где луна наводит тень на плетень.
Если дороги, которые мы выбираем, -
это здесь, то кто подменил бюллетень?
Кто посеял в памяти номер авиарейса,
нашёл билет на нужные числа, недорогой?
Надежда умрёт последней, но не надейся,
стоя у изголовья:
это ты и никто другой.
Потому, идя с похорон, по изумительной, светлой
набережной, не прячься за воротник,
наблюдай, как гнётся под каждым порывом ветра
там, за тканью навеса сухой тростник.
И, отвечая за место рождения, рост и возраст,
вид на волны, тёплые в октябре,
не упусти мгновенья обернуться на робкий возглас
в гуще тысячи лиц
обращённый только к тебе.
Тёплый октябрь в ступенчатых городах,
отделённых от моря тонкой тканью навеса.
Время, измеряемое в годах,
отрицает не то что саму идею прогресса,
но любую возможность, отличая день ото дня,
наблюдать парад декораций на заднем плане.
Повернёшь в переулок налево - а там стена.
Повернёшь направо - там ничего,
кроме вороха ненужных воспоминаний.
В прибрежных кафе допоздна пылают костры.
Пёстрая публика требует по-вавилонски:
счёт, поменьше рыбы, побольше икры.
Лунный свет оставляет сверкающие полоски
на поверхности водоёма, блестит слюда
тротуара, словно стремясь доказать на деле:
для того, кто впервые приехал сюда,
(как и куда угодно) этот пейзаж
кажется необычным первые две недели.
После, когда глаза привыкают к цветам,
тканям, обоям, утреннему стаккато
лошади в переулке, табличкам «Сдам»,
помнят точку восхода, область заката,
когда икра и рыба не так вкусна,
когда купанье уже не походит на приключенье,
скрипишь пустой кроватью, но вместо сна
видишь пустой тротуар
и его слюдяное свеченье.
То ли влажная ткань блестела так
неизвестно в каком году,
неизвестно где, неизвестно на ком,
неизвестно в каких лучах,
то ли случайный блик отпечатался на сетчатке,
но, дробясь, трансформируясь на ходу,
позволяет увидеть кресло, ковёр, очаг,
домик в саду, кошку на заднем крыльце,
словно, забыв о зубчатом колесе,
всё уместил на единственном отпечатке
старый фотограф со ртутной ложкой во рту.
Космос начинается сразу за дровяным сараем,
там, где луна наводит тень на плетень.
Если дороги, которые мы выбираем, -
это здесь, то кто подменил бюллетень?
Кто посеял в памяти номер авиарейса,
нашёл билет на нужные числа, недорогой?
Надежда умрёт последней, но не надейся,
стоя у изголовья:
это ты и никто другой.
Потому, идя с похорон, по изумительной, светлой
набережной, не прячься за воротник,
наблюдай, как гнётся под каждым порывом ветра
там, за тканью навеса сухой тростник.
И, отвечая за место рождения, рост и возраст,
вид на волны, тёплые в октябре,
не упусти мгновенья обернуться на робкий возглас
в гуще тысячи лиц
обращённый только к тебе.