Снова философское
Давным-давно хотела, в продолжение разговора о том, почему мы, русские, так не любим русских же, забросить новую тему - чем "мы" отличаемся от "них". Ведь до сих пор каждый из нас в любой толпе мира узнает "своих". Хотя, казалось бы, и СССР давно нет, и за границами мы побывали, и дома есть все, от макдоналдсовских гамбургеров до дебирсовских бриллиантов, и глобализация опять же... Ан нет, готова сесть в любой столице мира за столик в уличном кафе и за бокалом вина (а лучше - виски, если не жарко) на спор угадывать наших - особенно удачно у меня это получится с теми, кому за ...
У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Но сначала цитата из одной из любимых книг, Д. Савицкий, "Ниоткуда с любовью". Написано почти три десятилетия назад, а мне все кажется, что ничего не изменилось. Может, это генетика, и нужно, чтобы обновилась кровь? ...
Знаете ли вы, обратился я к парижанам, струящимся мимо моего столика, что вы двигаетесь по-иному? Ваша обычная дневная, вечерняя, замаянная или свежая пластика движений так же отличается от нашей, как пальто, сшитое фабрикой имени Дружбы Народов, от обычного пиджака, купленного в захудалом Монтройе? Тоталитаризм - веселая штука, некий двигательный паралич, ощущение рамок, тяжести, ограничителей: двигательная самоцензура. Глядите: вот они переваливаются в синем свете вечерней кинохроники по коврам Георгиевского зала, а вот и мы, такие же тюлени, дружно ковыляем через Красную площадь в полиомиелите верноподданичества. Попробуй разреши рукам делать то, что им хочется, они такого натворят! А ногам, скажем, идти туда, куда тянет,- ай-ай! - как бы из этого чего худого не вышло… И пульсируют перекрученные нервные волокна, звенят в ушах звоночки, кипит в крови адреналин, и мы расходимся по домам, советские куклы, походкой, от которой сходят с ума психиатры всего мира. Не здесь ли загадка нашего родного спорта, гипертрофированных мышц, преодоления самоторможения по разрешению сверху?..
Позднее, в побежавших наперегонки денечках, в мутном бульоне подземных станций, я за сто шагов мог определить собрата по счастливому прошлому, двигающегося по платформе с изяществом вытащенного на поверхность краба. Думаете, и я не пробовал ходить так, как та вечно весенняя студентка на углу улицы Суфло и Бульмиша? Я тут же чувствовал себя подкуренной тварью, терял мозжечок, облокачивался на мирных старух, наступал на хвосты собак или врезался в тележки с мороженым. О нет, видимо, мне это не суждено - шуршание парусов, свободный ток воздуха возле висков; не суждено забыть про углы локтей и колен, освободиться от зрячей спины и десяти невидимых пальцев, вцепившихся в шею.
О, вечный глаз с пластмассовой слезой, глядящий из прошлого...
Я весь обмирал от зависти, сидя на скамейке люксембургского сада, глядя, как не идут, а струятся мимо белые и черные, волосатые и лысые, курчавые и бородатые, молодые и кряхтящие. Они текли, их несло временем, а если они спотыкались, значит, в воздухе образовалось сгущение, небольшой тромб из скопившихся поцелуев...
Самый последний клошар, икающий так, что голову его подбрасывало, полз по отвесной, улице Монмартра с такой уродливой грацией, что мне хотелось пустить вокруг него лебединый выводок балеринок, а сверху в прыжке повесить улыбающегося Барышникова..."
Д. Савицкий, "Ниоткуда с любовью" (я предпочитаю другой редакторский вариант, но его в сети нет)
У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Но сначала цитата из одной из любимых книг, Д. Савицкий, "Ниоткуда с любовью". Написано почти три десятилетия назад, а мне все кажется, что ничего не изменилось. Может, это генетика, и нужно, чтобы обновилась кровь? ...
Знаете ли вы, обратился я к парижанам, струящимся мимо моего столика, что вы двигаетесь по-иному? Ваша обычная дневная, вечерняя, замаянная или свежая пластика движений так же отличается от нашей, как пальто, сшитое фабрикой имени Дружбы Народов, от обычного пиджака, купленного в захудалом Монтройе? Тоталитаризм - веселая штука, некий двигательный паралич, ощущение рамок, тяжести, ограничителей: двигательная самоцензура. Глядите: вот они переваливаются в синем свете вечерней кинохроники по коврам Георгиевского зала, а вот и мы, такие же тюлени, дружно ковыляем через Красную площадь в полиомиелите верноподданичества. Попробуй разреши рукам делать то, что им хочется, они такого натворят! А ногам, скажем, идти туда, куда тянет,- ай-ай! - как бы из этого чего худого не вышло… И пульсируют перекрученные нервные волокна, звенят в ушах звоночки, кипит в крови адреналин, и мы расходимся по домам, советские куклы, походкой, от которой сходят с ума психиатры всего мира. Не здесь ли загадка нашего родного спорта, гипертрофированных мышц, преодоления самоторможения по разрешению сверху?..
Позднее, в побежавших наперегонки денечках, в мутном бульоне подземных станций, я за сто шагов мог определить собрата по счастливому прошлому, двигающегося по платформе с изяществом вытащенного на поверхность краба. Думаете, и я не пробовал ходить так, как та вечно весенняя студентка на углу улицы Суфло и Бульмиша? Я тут же чувствовал себя подкуренной тварью, терял мозжечок, облокачивался на мирных старух, наступал на хвосты собак или врезался в тележки с мороженым. О нет, видимо, мне это не суждено - шуршание парусов, свободный ток воздуха возле висков; не суждено забыть про углы локтей и колен, освободиться от зрячей спины и десяти невидимых пальцев, вцепившихся в шею.
О, вечный глаз с пластмассовой слезой, глядящий из прошлого...
Я весь обмирал от зависти, сидя на скамейке люксембургского сада, глядя, как не идут, а струятся мимо белые и черные, волосатые и лысые, курчавые и бородатые, молодые и кряхтящие. Они текли, их несло временем, а если они спотыкались, значит, в воздухе образовалось сгущение, небольшой тромб из скопившихся поцелуев...
Самый последний клошар, икающий так, что голову его подбрасывало, полз по отвесной, улице Монмартра с такой уродливой грацией, что мне хотелось пустить вокруг него лебединый выводок балеринок, а сверху в прыжке повесить улыбающегося Барышникова..."
Д. Савицкий, "Ниоткуда с любовью" (я предпочитаю другой редакторский вариант, но его в сети нет)