(no subject)
Пару дней назад одна моя подруга сказала мне - Я поссорилась с соседкой. Она сказала, что Крым надо вернуть Украине.
Я ответила - Я тоже думаю, что Крым надо вернуть Украине.
Тогда, - сказала подруга, - ты предательница и пятая колонна.
Я сказала - Ты чего? Какая я предательница? мы с тобой ходим по одной земле, ходим в одни магазины и в одни поликлиники.
Она ответила - Все, кто считает, что Крым надо отдать - предатели и пятая колонна.
Она сказала это очень серьезно и очень эмоционально. Я попробовала поговорит с ней на эту тему, но быстро поняла, что доказать что-то ей вообще невозможно. Мы с ней находимся в разных информационных полях. Я не аналитик, я многое забываю. Но тогда, когда я видела колонны российских танков на Украине, когда смотрела схемы перемещения наших буков по земле Украины, когда удивлялась количеству российских добровольцев и их экипировке, она смотрела на распятых мальчиков, слушала про украинских фашистов и радовалась, что наши добровольцы ехали защищать русское население Украины.
Я ей не докажу никогда ничего. У нее нет интернета. У нее есть радио и телевизор. Все, что я буду говорить ей, будет казаться недостоверным и бездоказательным. У нее совершенно другой взгляд на вещи. И, признаюсь, мне стало страшно от этого.
Я ответила - Я тоже думаю, что Крым надо вернуть Украине.
Тогда, - сказала подруга, - ты предательница и пятая колонна.
Я сказала - Ты чего? Какая я предательница? мы с тобой ходим по одной земле, ходим в одни магазины и в одни поликлиники.
Она ответила - Все, кто считает, что Крым надо отдать - предатели и пятая колонна.
Она сказала это очень серьезно и очень эмоционально. Я попробовала поговорит с ней на эту тему, но быстро поняла, что доказать что-то ей вообще невозможно. Мы с ней находимся в разных информационных полях. Я не аналитик, я многое забываю. Но тогда, когда я видела колонны российских танков на Украине, когда смотрела схемы перемещения наших буков по земле Украины, когда удивлялась количеству российских добровольцев и их экипировке, она смотрела на распятых мальчиков, слушала про украинских фашистов и радовалась, что наши добровольцы ехали защищать русское население Украины.
Я ей не докажу никогда ничего. У нее нет интернета. У нее есть радио и телевизор. Все, что я буду говорить ей, будет казаться недостоверным и бездоказательным. У нее совершенно другой взгляд на вещи. И, признаюсь, мне стало страшно от этого.