Клеветникам России-14. Охота на волков
Все, больше ни слова о Пушкине! Теперь немного почитаем «Войну и мир» Толстого, вместе с Эвой Томпсон, конечно.
Здесь нас опять же ждет множество «открытий чудных». Не будем перебирать все, возьмем самое интересное: охоту на волка.
ЭТ: «В сцене охоты на волка общинный (общественный?) дух смешивается со склонностью к жестокости, которая является характерной чертой имперских народов. Литература дает два ярких описания сцен охоты на волка, один - у Толстого, а второй - у Альфреда де Виньи в поэме «Смерть волка», написанной в 1843 г. Охота на волка в «Войне и мире» описывается исключительно с точки зрения охотников, тогда как у Альфреда де Виньи волк откликается словами экзистенциальной боли.» (с. 149)
С самого начала г-жа Томспон огорошивает нас откровением, что мол всем имперским народам свойственно быть склонными к жестокости. Это утверждение прекрасно со многих точек зрения. Во-первых, hate speech detected: все народы мира делятся на «имперские» и «неимперские», и утверждается, что первым свойственно такое негативное качество, как жестокость. Во-вторых, с учетом последующих размышлений автора, оно нелогично. Ведь г-жа Томпсон хочет нас убедить, что это русские склонны к жестокости, в то время как французы - не склонны. По ее мнению, подобные обобщения можно сделать на основании двух описаний охоты на волка, взятых соответственно из русской и из французской литературы. Поражает не только масштаб гениальных обобщений. Поражает то, что автор слегка забывает, что французы тоже, как и русские, относятся к «имперским народам», и стало быть им тоже должна быть свойственна склонность к жестокости.
Далее, вызывает недоумение методологический подход, согласно которому возможно сравнивать произведения, относящиеся к разной стилистике. Де Виньи - закоренелый романтик, а Толстой - реалист. У Толстого сцена охоты - это просто описание охоты, как она есть. У Де Виньи это на самом деле не охота, а метафора чего-то другого: будучи отпрыском дворянского рода, чье детсво пришлось на годы Французской революции, он всю жизнь чувствовал себя вот этим самым загнанным волком. То есть у Толстого волк - это просто волк. А у Де Виньи волк - это он сам. Волк может заговорить"человеческим голосом", как мы это увидим позднее, скорее у писателя-романтика, чем у писателя-реалиста.
ЭТ: "Важно, что в охоте на волка принимают участие несколько самых добрых героев "Войны и мира": Николай Ростов (хотя мы и помним его готовность убивать по велению царя), мелкий помещик с веселым характером (дядюшка, в доме которого Наташа исполняет свой памятный деревенский танец), старый граф Ростов и несколько крестьян".
А что Вас удивляет, г-жа Томпсон? Что в русской литературе бывает, когда положительные герои совершают неблаговидные поступки? Но если бы Вы хоть немного разбирались в русской литературе, Вы бы понимали, что она ВСЯ такая. Что все герои - даже самые "положительные" - здесь живые люди, со своими недостатками. Что они могут совершать ошибки, даже делать гадости, могут выглядеть нелепо. Одним словом, в русской литературе, как в жизни, не бывает хороших и плохих. Бывают чуть более хорошие и чуть менее. И как раз к Толстому это относится прежде всего. Собственно, эта вот "нечернобелость" и является некой фишкой русской литературы, за которую ее ценят во всем мире. This is Russian literature, baby.
ЭТ: "Когда собаки наконец одолевают волка, один из крестьян, Данило, счастливо шепчет, "мы его соструним!" Он наступает ногой на шею волку, засовывает ему палку в пасть, связывает ноги и переворачивает, чтобы положить на коня:
С счастливыми, измученными лицами живого матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где все должны были собраться...Охотники съезжались со своими добычами и рассказами, все подходили смотреть матерого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех." [дальше цитата продолжается до слов "приятною улыбкой". Я цитирую Толстого по изданию Собр. соч. Т.5, М., 1958. Это второй том ВиМ]
В этом описании в глаза бросается отсутствие у рассказчика сострадания к животному, которое медленно задыхается, переброшенное на спину коня, истекая кровью, не в состоянии вдохнуть немного воздуха. Способность не обращать внимание на такие деликатные вещи, без сомнения, была характерной особенностью имперских преследований врага, которые русские неоднократно совершали в своей истории. Волк - это побежденный враг, и все охотники разделяют радость победы: от самого незначительного крестьянина до аристократа. Интересно, что в последних словах этой сцены говорится про добрую и ласковую улыбку..." (с. 150)
Подождите, подождите! Из чего мы учим, что волк задыхается и, тем более, истекает кровью? Разве об этом написано у Толстого? Волк не мог истекать кровью, ведь на нем не было ни единой раны ни от какого оружия. Почему Данило говорит "мы его соструним"? В какой момент это происходит? А в такой момент, что сначала идет долгая изнуряющая погоня за этим волком, огромным сильным животным, в течение которой он ранит несколько собак и убивает как минимум одну - любимую. Потом, когда волк устает от погони и не успевает сделать последний рывок, Данило бросается на него с голыми руками. "Николай хотел колоть, но Данило прошептал: "Не надо, соструним", и, переменив положение, наступил ногою на шею волку". Оружие в руках человека дает ему преимущество перед животным и заранее решает исход схватки. Но Данило отказывается от этого преимущества и вступает в поединок с волком на равных. Да, наступает ногой на шею. Потому что у него нет ничего против волка, кроме своих собственных ног и рук, нет никакого оружия. И не мог волк истекать кровью. Да, конечно, не стоит обольщаться, мы понимаем, что потом волка все же, скорее всего, убьют. Но тем не менее, невооруженным глазом видно, что эта сцена охоты - сцена поединка с опасным врагом, опасного поединка, исход которого неизвестен, и описание убийства как такового здесь не присуствует вообще. Про имперский символизм мне кажется нет смысла говорить, тут и так все понятно. Если г-жа Томспон видит в этой сцене имперский символизм, мы ничем не можем ей помочь. Как говорил один ЖЖ-юзер, на фиг нам такие приходы.
ЭТ: "В отличие от сцены, описанной у Толстого, сцена охоты у Альфреда де Виньи не имеет имперского символизма; она скорее наводит на мысль об экзистенциальной стойкости, с которой современник Де Виньи, Серен Кьеркегор, воспринимал мир. Тут тоже убивают волка. Его окружают собаки и люди, точно так же, как в "Войне и мире". В него несколько раз попали из ружья, его терзали собаки и ранили ножами те, кто видел, как он падает, полностью изнуренный. Волк коротко оценивает ситуацию, говорит рассказчик; потом закрывает глаза и не издав ни единого звука, умирает.
Расказчику удалось заглянуть волку в глаза перед смертью, и он воссоздает то что удалось волку передать своим взглядом:
Він мовив: "Хай сягне душа твоя висока
Задуми сповнена, шляхетна, одинока
І непохитності, і гордості щаблів
Що їх я доступивсь у глибині лісів
Стогнати, плакати, молитись - не пристало
Тож, як велить судьба, виконуй пильно й дбало
Важкий обов‘язок відрікшись всіх вагань
Відтак страждай, як я, і вмри без нарікань"
Разница между цивилизациями, про которую говорил Сэмюэль Хантингтон, очень четко проявляется в сравнении этих двух взглядов на охоту на дикого зверя. У Толстого молодая империя и ее народ проявляют неуемную энергию, преследуя и уничтожая врага, и они абсолютно не в состояни идентифицировать себя с теми, кого они победили. Де Виньи проявляет способность сопереживать боли другого: это очень вредная черта для империи, но целиком типичная для зрелых культур". (с. 150-151)
Ну да, скажем г-же Томпсон еще раз спасибо за "молодую империю" и "более зрелые культуры". Она расистка, не умеющая скрывать свой расизм в приличном обществе. Но это так, цветочки. Ведь цимес в чем?
В том, что с одной стороны - русские, а с другой - французы. У первых на волка идут с голыми руками и в конце связывают, а у вторых в него стреляют, его режут, а в конце он издыхает от ран. У первых в описании охоты нет убийства. У вторых - убийство есть. У первых поединок с волком еще неизвестно чем закончится (кстати, сам Толстой как-то чуть было не погиб на охоте на медведя), а у вторых высказывается убеждение, что волку предначертано судьбою сдохнуть, что его убийство - это какой-то свыше предначертанный акт. А волк, медленно умирая, говорит своему убийце: парень, какая же у тебя благородная, высокая душа! Так вот первые, стало быть, склонны к нечеловеческой имперской жестокости, а вторые - наоборот, более зрелые и умеющие сострадать.
Отдельный цимес в том, что Толстого ЭТ цитирует по английскому переводу (хотя вроде как должна бы хорошо знать русский язык), а вот Альфреда де Виньи приводит в примечаниях на языке оригинала. Этот факт прекрасно отражает абсолютно расисткое убеждение авторши, что русская литература, в отличие от французской, не требует бережного отношения и внимательного прочтения.
Если б я была г-жой Томспон (свят! свят! свят!) и поставила бы перед собой цель доказать, что русские склонны к жестокости на основании одной сцены охоты, то я бы не делала ставку на этого волка. Я бы перевернула несколько страниц и поведала бы миру о травле бедного маленького зайчика, о том, как помахивал его окровавленной тушкой "дядюшка", и как он отрезал от зайчика лапку и бросил ее собакам (в награду, так принято у охотников). Вот это в самом деле душараздирающая сцена. Но, видимо, французская литература не оставила нам сцен охоты на зайчика, с которым мы могли бы отождествиться. И пришлось г-жа Эве лепить "из того, что было".
А вот если бы я делала обобщения на счет жестокости на основании этих двух литературных описаний охоты на волка, то я бы пришла к выводам прямо противоположным тем, к которым нас подводит г-жа Эва. Я бы подумала, что это скорее французы больше склонны к жестокости, чем русские.
Но я этого ни в коем случае не буду делать. Ибо во-первых, мне вообще глубоко чужда такая дурацкая постановка вопроса и склонность к такого рода глобальным обобщениям. А во-вторых, я прекрасно понимаю, что сравнивать Толстого и Де Виньи нет никакого смысла. Ведь никакого отождествления с болью волка у Де Виньи нет. У него здесь вообще не про охоту идет речь. И нужно ему это вовсе не для описания охотничьих практик. Он сам довольно ясно декларировал свое художественное кредо, согласно которому жизненная правда должна уступать художественному вымыслу. Поэтому у него волки так красноречиво выражаются перед тем как отдать концы. А охотники заглядывают ему в глаза, наблюдая его агонию, стараясь понять, что же он бедняга чувствует, вместо того чтобы поскорее закончить его мучения одним ударом мизерикордиа. В то время как у Толстого описание охоты - это документальный отчет о том, как это на самом деле происходит. Да, речь об особом сострадании к волку здесь не идет. Лица, не испытывающие особого удовольствия от убийства животных, просто не должны принимать участие в охоте. И было бы верхом ханжества и цинизма, травя животное, говорить при этом: "Ах, как ему больно, бедняжке!" Но с другой стороны нельзя сказать, что здесь нет способности поставить себя на место волка. По крайней мере, волку даются такие же шансы, человек ставит себя на равных с волком, когда бросается его "сострунить" голыми руками.
А если бы мне вдруг пришло в голову, как г-же Томпсон, валить в кучу и Толстого, и Солженицина, и Лермонтова, и рисунки современных российских школьников, то я бы тогда обратила внимание общественности на тот факт, что русская литература таки содержит вполне вменяемое описание охоты на волка, где очень даже прослеживается способность поставить себя на место жертвы. Я думаю, вы поняли уже, что я имею в виду "Охоту на волков" Владимира Высоцкого.
И наконец отдельный цимес в том, что г-жа Томпсон сравнивает русских именно с французами, и именно в контексте обсуждения событий войны 1812 года. Но об этом мы поговорим отдельно.
Продолжение следует.