Клеветникам России-11. Медный всадник
Итак, Ева Томпсон, "Трубадури імперії".
Отдельного упоминания заслуживают несколько фраз про оперу Глинки "Жизнь за царя" , или "Иван Сусанин".
"У лібретто ...завойований народ звинувачується у снуванні інтриги проти Росії ще тоді, коли він був вільним" (с.131) "... Глінка допомагав формуванню в думках росіян міфу про могутній і жорстокий польський напад".(с. 132)
Пани Ева отмечает, что опера была написана через 4 года после польского восстания, а в 1939 году (который она называет "периодом нацистско-советской дружбы") про нее снова вспомнили. Возможно, стоит признать, что в таких действиях России и СССР действительно присутствовала конъюктура момента. Однако же г-жа Томпсон не дает себе труд привести хотябы пару аргументов в пользу того, что опера Глинки в самом деле эксплуатирует миф, и что польского нападения на Россию не было. Привести аргументы здесь в самом деле сложно, ибо Польша таки напала на Россию. Рассуждения о том, насколько масштабным и насколько жестоким было это нападение, мне кажутся несколько аморальными. Мне кажется, хватит уже того, что нападение было, что поляки дошли до Москвы и претендовали на российский трон.
Но самое интересное - это анализ "Медного всадника". Здесь мы видим еще один яркий пример того, как маленькая правда переплетается с большой ложью. И того как г-жа Эва, увлекшись своими негативными эмоциями, теряет последние остатки совести и здравого смысла.
Отметим сразу блестящий зачин:
"Найяскравішим проявом російської імперської пихи є пролог до "Мідного вершника"(1833)". Поема настільки художньо вдала, що її колоніалістський характер і прикрашення історії значною мірою залишились поза увагою" (с. 132)
Насчет "пихи", или "спеси". Надо сказать, что у г-жи Евы довольно часто мелькают такие выражения как "русская гордость", "русское чванство", "русская имперская спесь". Здесь есть какое-то странное несоответствие прилагательного и существительного. Скажите, господа, часто ли вам приходилось слышать о "русской гордости" или тем более "русской спеси"? Наличие подобного качества характера никогда не приписывалось русскому народу. Расхожие стереотипы говорят о чем угодно, только не об этом.
Если про русских хотят сказать что-то плохое, то говорят: "русское хамство", "русская грязь". Если хотят сказать хорошее, то: "русская щедрость", "русская простота". А такой девайс как "гордость" в российском массовом сознании испокон веков не считался ценным и положительным качеством, скорее наоборот, отрицательным, ведь "гордыня - смертный грех". С каким же народом стереотипно ассоциируется "гордость" и "спесь"? Правильно, с поляками. "Польский гонор", "польская спесь" - вот расхожие выражения. Здесь мы видим у г-жи Эвы классическое проявление такого защитного механизма, как проекция.
Насчет "приукрашивания истории". В чем именно состоит это приукрашивание, для внимательного читателя остается неясным. Конечно, строки о Петре выдержаны во вполне пафосном стиле, но вроде бы никакие факты не перевираются. Если же, по мнению ЕТ, они перевираются, то она опять же не подтверждает это свое мнение никакими аргументами. Но в целом создается впечатление, что г-жа Томпсон владеет единственно верным и непогрешимым знанием истории, исходя из которого она может "судить живых и мертвых" за некие "приукрашивания".
Идем дальше.
"Воєнна доблесть Петра І і вміння планувати наперед ("і вдаль зорив") тут контрастують із "бідними чухонцями", які виявили нездатність укладати далекосяжні плани щодо чужих територій, і які ниділи у своїх "хатках", поки розумна російська рука не змела їх геть. Фінські хатки присадкуваті, тоді як Петро залишається випростаним; їхні "човни" - "самотні", тоді як Петро мав уже створене Морське міністерство... Як міг би сказати Едвард Саїд, це імперіалізм у чистому вигляді: право Петра руйнувати фінський спосіб життя вважається очевидним". (с.133)
Давайте почитаем Пушкина.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И в даль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
...
Прошло сто лет - и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
Действительно, следует признать, что именно здесь г-жа Эва права! Она верно распознала то, что можно назвать колониальным дискурсом. В этих строках "природа" противопоставляется "цивилизации", "деревня" - "городу", "избы" - "дворцам", "пустынные волны" - "оживленным берегам", "бедный челн" - "кораблям", которые толпой "к богатым пристаням стремятся". И ясно, что "убогий чухонец" здесь оказывается по ту же сторону, что и "избы, одинокие челны, деревня", на смену которым приходит блистательный город. И вопрос, а согласны ли на это чухонцы, как-то не возникает. Видимо, считается, что они, ясный перец, будут только счастливы.
Правда про неспособность чухонцев строить планы Пушкин ничего не писал. Тут уже пани Ева увлекается. Но давайте зафиксируем, что в этом месте мы признаем ее правоту. В этих пушкинских строках таки да, есть признаки колониального дискурса.
Во всяком случае, подобную трактовку можно легко допустить.
А вот дальше... Дальше уже "Остапа понесло".
Продолжение следует.
Отдельного упоминания заслуживают несколько фраз про оперу Глинки "Жизнь за царя" , или "Иван Сусанин".
"У лібретто ...завойований народ звинувачується у снуванні інтриги проти Росії ще тоді, коли він був вільним" (с.131) "... Глінка допомагав формуванню в думках росіян міфу про могутній і жорстокий польський напад".(с. 132)
Пани Ева отмечает, что опера была написана через 4 года после польского восстания, а в 1939 году (который она называет "периодом нацистско-советской дружбы") про нее снова вспомнили. Возможно, стоит признать, что в таких действиях России и СССР действительно присутствовала конъюктура момента. Однако же г-жа Томпсон не дает себе труд привести хотябы пару аргументов в пользу того, что опера Глинки в самом деле эксплуатирует миф, и что польского нападения на Россию не было. Привести аргументы здесь в самом деле сложно, ибо Польша таки напала на Россию. Рассуждения о том, насколько масштабным и насколько жестоким было это нападение, мне кажутся несколько аморальными. Мне кажется, хватит уже того, что нападение было, что поляки дошли до Москвы и претендовали на российский трон.
Но самое интересное - это анализ "Медного всадника". Здесь мы видим еще один яркий пример того, как маленькая правда переплетается с большой ложью. И того как г-жа Эва, увлекшись своими негативными эмоциями, теряет последние остатки совести и здравого смысла.
Отметим сразу блестящий зачин:
"Найяскравішим проявом російської імперської пихи є пролог до "Мідного вершника"(1833)". Поема настільки художньо вдала, що її колоніалістський характер і прикрашення історії значною мірою залишились поза увагою" (с. 132)
Насчет "пихи", или "спеси". Надо сказать, что у г-жи Евы довольно часто мелькают такие выражения как "русская гордость", "русское чванство", "русская имперская спесь". Здесь есть какое-то странное несоответствие прилагательного и существительного. Скажите, господа, часто ли вам приходилось слышать о "русской гордости" или тем более "русской спеси"? Наличие подобного качества характера никогда не приписывалось русскому народу. Расхожие стереотипы говорят о чем угодно, только не об этом.
Если про русских хотят сказать что-то плохое, то говорят: "русское хамство", "русская грязь". Если хотят сказать хорошее, то: "русская щедрость", "русская простота". А такой девайс как "гордость" в российском массовом сознании испокон веков не считался ценным и положительным качеством, скорее наоборот, отрицательным, ведь "гордыня - смертный грех". С каким же народом стереотипно ассоциируется "гордость" и "спесь"? Правильно, с поляками. "Польский гонор", "польская спесь" - вот расхожие выражения. Здесь мы видим у г-жи Эвы классическое проявление такого защитного механизма, как проекция.
Насчет "приукрашивания истории". В чем именно состоит это приукрашивание, для внимательного читателя остается неясным. Конечно, строки о Петре выдержаны во вполне пафосном стиле, но вроде бы никакие факты не перевираются. Если же, по мнению ЕТ, они перевираются, то она опять же не подтверждает это свое мнение никакими аргументами. Но в целом создается впечатление, что г-жа Томпсон владеет единственно верным и непогрешимым знанием истории, исходя из которого она может "судить живых и мертвых" за некие "приукрашивания".
Идем дальше.
"Воєнна доблесть Петра І і вміння планувати наперед ("і вдаль зорив") тут контрастують із "бідними чухонцями", які виявили нездатність укладати далекосяжні плани щодо чужих територій, і які ниділи у своїх "хатках", поки розумна російська рука не змела їх геть. Фінські хатки присадкуваті, тоді як Петро залишається випростаним; їхні "човни" - "самотні", тоді як Петро мав уже створене Морське міністерство... Як міг би сказати Едвард Саїд, це імперіалізм у чистому вигляді: право Петра руйнувати фінський спосіб життя вважається очевидним". (с.133)
Давайте почитаем Пушкина.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И в даль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
...
Прошло сто лет - и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
Действительно, следует признать, что именно здесь г-жа Эва права! Она верно распознала то, что можно назвать колониальным дискурсом. В этих строках "природа" противопоставляется "цивилизации", "деревня" - "городу", "избы" - "дворцам", "пустынные волны" - "оживленным берегам", "бедный челн" - "кораблям", которые толпой "к богатым пристаням стремятся". И ясно, что "убогий чухонец" здесь оказывается по ту же сторону, что и "избы, одинокие челны, деревня", на смену которым приходит блистательный город. И вопрос, а согласны ли на это чухонцы, как-то не возникает. Видимо, считается, что они, ясный перец, будут только счастливы.
Правда про неспособность чухонцев строить планы Пушкин ничего не писал. Тут уже пани Ева увлекается. Но давайте зафиксируем, что в этом месте мы признаем ее правоту. В этих пушкинских строках таки да, есть признаки колониального дискурса.
Во всяком случае, подобную трактовку можно легко допустить.
А вот дальше... Дальше уже "Остапа понесло".
Продолжение следует.