Голос Бабьего Яра
С 27 сентября в Украине проходят памятные мероприятия, приуроченные к 80-й годовщине трагедии в урочище Бабий Яр, которые продлятся до 7 ноября. По разным подсчётам, в Бабьем Яру в период с 1941 по 1943 год было расстреляно от 70 000 до 200 000 человек, главным образом евреев, цыган, киевских караимов, а также советских военнопленных. Только за два дня, 29 и 30 сентября 1941 года, были расстреляны более 30 тысяч евреев. 29 человек, побывавших в эти дни в Бабьем Яру, спаслись, среди них - Вера Каминик.
26 лет было Вере Каминик, и два года ее дочурке Ларисе, когда началась война. Вера жила в Киеве, была врачом в знаменитом научном медицинском центре «Октябрьский», входила в число пяти талантливых, перспективных врачей -«плеяду академика Стражеско». Из леспромхоза Брянской области, где ее отец, Петр Яковлевич Каминик, был директором, утром 22 июня 1941 года прибыл гонец: «Срочно поезжайте к отцу в лесничество!» В лес отправилась мать, Софья Иосифовна Гершинбаум, взяв с собой дочь Веры. Никто из них еще не знал, что началась война.
Вера вышла на балкон - их семья жила в самом центре Киева: улица Саксаганского, 59. На улице - суета, взволнованные люди. А в небе - белые шлейфы от самолетов. «Учебная тревога», - решила Вера...
Через два дня призвали на фронт 20-летних братьев-близнецов Веры и ее мужа. Добровольцем ушел самый младший брат, Леня, ему шел 18-й год. В 18 лет он погиб. Погибли и близнецы Михаил и Хуна. С войны вернулся только муж Веры, но вернулся не один - с новой женой...
В память о братьях Вера хранит их письма с фронта. Тексты, написанные карандашом, почти выцвели. Она помнит их содержание наизусть, - пока я пробегала глазами одно из писем, написанное Михаилом, Вера цитировала в точности до слова: «Если вы читаете сейчас газеты, то можете каждый день читать о замечательной деятельности наших славных разведчиков, об их работе и замечательных подвигах, командиром группы которых я нахожусь...»
22 июня 1941 года, в воскресный день, у Веры был выходной. Она снова вышла на балкон: уже отовсюду неслись крики, с вокзала везли раненых. В два часа дня - выступление Молотова по радио: началась война. Она его услышала в больнице, оказывая помощь раненым. С первого дня войны Вера оставалась здесь, лишь изредка бывая дома, но вскоре институт Стражеско был эвакуирован. Тем же временем эвакуировались почти все ее соседи, на весь «еврейский дом» оставались одна еврейская семья, и она, Вера. На их квартиры указал немцам дворник по фамилии Лесниченко.
29 сентября к Вере ворвались фашистские молодчики, и, подгоняя прикладами, выгнали из квартиры. Улицы Житомирская и Артема были заполнены колоннами людей. Рядом с Верой оказалась молодая, красивая женщина, по имени Леночка, с ребенком на руках. Они старались держаться вместе, и идти по центру колонны. Тем, кто шел по краям, то и дело доставались удары прикладами автоматов. Неиствующие фашисты орали: «Шнеллер!» Стоял жуткий собачий лай. Это была дорога в Бабий Яр. Больные и здоровые, старики и дети. Инвалидные коляски, детские коляски... Догадывались ли тысячи людей, что их вели на уничтожение? А Вера все шесть-семь километров пешего пути надеялась: «Разберутся и отпустят всех...»
В бревенчатую времянку, где все раздевались, оставляя свои одежды, была очередь. И вот подошел черед войти в этот дом Вере и Леночке. Они, раздеваясь, слышали пулеметные очереди, душераздирающие предсмертные крики тех, кто уже прошел через времянку... Все тот же окрик: «Шнеллер!», - за женщинами наблюдал молоденький немец с автоматом наперевес. Лишь тогда обе они осознали, что близок их смертный час. Но и в эти последние минуты жизни их не покидали элементарные человеческие чувства. Леночка застыдилась своей наготы, расплела косу, достающую чуть ли не до пят, и укрылась, словно плащом, волосами. От такой красоты немец не устоял. Он указал прикладом на ворох одежды, и тогда Вера и Леночка с ребенком стали прятаться под эту груду, а немец помогал, забрасывая их вещами. Они лежали и слушали последние в жизни слова раздевавшихся в доме людей, они слышали вопли и крики... Пулеметы строчили не умолкая. «Людей подгоняли к краю котлована, расстреливали, и они падали в эту страшную братскую могилу. Человек десять осталось в живых, побывав в этом аду. Это я уже потом узнала», - припоминает Вера. Сколько времени они пробыли в своем заточении, Вера не знает. Но ни разу за все это время малыш, которому было 2-3 года, не заплакал, не издал ни звука. Все тот же немец разворошил их укрытие: «Шнеллер!», - и набросил на спасенных им женщин какую-то одежку. Под покровом темноты вернулись в Киев: полуголые, босиком. Леночка жила в центре Киева: «Я заскочу домой, оденусь, и убегу в Подол...» (После войны Вера как-то раз повстречала Леночку, больше не случалось).
Боясь дворника-предателя, Вера постучалась в дом, который стоял в их дворе. Там жили Преображенские, Вера дружила с их дочерью, Леной Цыганковой. Добрые люди приютили Веру. Боялись облавы, боялись родственника-предателя, но прятали в чулане. Преображенским удалось договориться с возницей, и в телеге, зарывшуюся в сено, Веру переправили в Фастов, где ее приютила семья Безкаравайных. (После войны Вера постоянно общалась с Леной Цыганковой и с ее дочерью Тамарой. Представитель семейства Безкаравайных входит в высший состав управления Черноморским флотом).
По разбомбленным дорогам Вера добралась до Брянска, партизаны переправили ее в глубь страны. Под Воронежем она была принята в 105-ю кавалерийскую дивизию. Дивизия продвигалась с боями. Вера выхаживала раненых.
- Вышла неувязка, - вспоминает Вера. - Я садилась на лошадь лицом к ее хвосту. Надо мной шутили: «Она к немцам возвращается». И, войдя в Воронеж, мои командиры меня передали в военкомат.
Шел 1942 год. В Воронеже Вера стала просить, чтобы ее перевели в госпиталь станции Кез: через военкомат ей удалось разыскать родных. Оказалось, что ее отец, мать и дочь находятся в Удмуртии, в леспромхозе, который в 20-ти километрах от Кеза. В 1943 году родственники, впервые после двухлетней разлуки, встретились.
Вере приходилось быть не только врачом в госпитале. До окончания войны ее несколько раз забрасывали в тыл врага: нужны были разведданные о дислокации противника. Каждый такой «поход» мог оказаться последним. Однажды, когда она ожидала на вокзале «кукушку», советский офицер чуть было не подставил Веру под удар: «Впервые вижу еврейку в лаптях!» Спаслась, сев в «кукушку» на ходу...
А сама она спасала раненых. Десятки человеческих жизней спасла доктор Вера на войне. Десятки - после войны: когда окончилась война, Вера работала в Киеве, сначала в поликлинике, затем в клинике инфекционных болезней. Уволилась не по своей воле в возрасте 83-х лет.
Со дня своего рождения и до поступления в московский ВУЗ рядом с Верой был старший внук, Петр, - ее любовь, надежда и опора. Вера привезла с собой в Израиль немало фотографий, практически на каждой - ее любимчик: в детстве, в отрочестве, юности... Когда Вера узнала, что Петр тяжело заболел и нужны деньги на лечение, она продала квартиру в Киеве и переехала в Москву. Через два года внук умер, оставаться в доме невестки Вера не пожелала. С двумя другими внуками у Веры не было особой близости. Семейные обстоятельства дочери не позволили матери перебраться к ней... Вере хотелось оставаться наедине со своими воспоминаниями. 19 сентября 2000 года, в возрасте 85 лет, Вера репатриировалась в Израиль. В 2007 году она ушла в мир иной.
Эти воспоминания Веры Каминик, с ее слов, я записала в 2003 году.
26 лет было Вере Каминик, и два года ее дочурке Ларисе, когда началась война. Вера жила в Киеве, была врачом в знаменитом научном медицинском центре «Октябрьский», входила в число пяти талантливых, перспективных врачей -«плеяду академика Стражеско». Из леспромхоза Брянской области, где ее отец, Петр Яковлевич Каминик, был директором, утром 22 июня 1941 года прибыл гонец: «Срочно поезжайте к отцу в лесничество!» В лес отправилась мать, Софья Иосифовна Гершинбаум, взяв с собой дочь Веры. Никто из них еще не знал, что началась война.
Вера вышла на балкон - их семья жила в самом центре Киева: улица Саксаганского, 59. На улице - суета, взволнованные люди. А в небе - белые шлейфы от самолетов. «Учебная тревога», - решила Вера...
Через два дня призвали на фронт 20-летних братьев-близнецов Веры и ее мужа. Добровольцем ушел самый младший брат, Леня, ему шел 18-й год. В 18 лет он погиб. Погибли и близнецы Михаил и Хуна. С войны вернулся только муж Веры, но вернулся не один - с новой женой...
В память о братьях Вера хранит их письма с фронта. Тексты, написанные карандашом, почти выцвели. Она помнит их содержание наизусть, - пока я пробегала глазами одно из писем, написанное Михаилом, Вера цитировала в точности до слова: «Если вы читаете сейчас газеты, то можете каждый день читать о замечательной деятельности наших славных разведчиков, об их работе и замечательных подвигах, командиром группы которых я нахожусь...»
22 июня 1941 года, в воскресный день, у Веры был выходной. Она снова вышла на балкон: уже отовсюду неслись крики, с вокзала везли раненых. В два часа дня - выступление Молотова по радио: началась война. Она его услышала в больнице, оказывая помощь раненым. С первого дня войны Вера оставалась здесь, лишь изредка бывая дома, но вскоре институт Стражеско был эвакуирован. Тем же временем эвакуировались почти все ее соседи, на весь «еврейский дом» оставались одна еврейская семья, и она, Вера. На их квартиры указал немцам дворник по фамилии Лесниченко.
29 сентября к Вере ворвались фашистские молодчики, и, подгоняя прикладами, выгнали из квартиры. Улицы Житомирская и Артема были заполнены колоннами людей. Рядом с Верой оказалась молодая, красивая женщина, по имени Леночка, с ребенком на руках. Они старались держаться вместе, и идти по центру колонны. Тем, кто шел по краям, то и дело доставались удары прикладами автоматов. Неиствующие фашисты орали: «Шнеллер!» Стоял жуткий собачий лай. Это была дорога в Бабий Яр. Больные и здоровые, старики и дети. Инвалидные коляски, детские коляски... Догадывались ли тысячи людей, что их вели на уничтожение? А Вера все шесть-семь километров пешего пути надеялась: «Разберутся и отпустят всех...»
В бревенчатую времянку, где все раздевались, оставляя свои одежды, была очередь. И вот подошел черед войти в этот дом Вере и Леночке. Они, раздеваясь, слышали пулеметные очереди, душераздирающие предсмертные крики тех, кто уже прошел через времянку... Все тот же окрик: «Шнеллер!», - за женщинами наблюдал молоденький немец с автоматом наперевес. Лишь тогда обе они осознали, что близок их смертный час. Но и в эти последние минуты жизни их не покидали элементарные человеческие чувства. Леночка застыдилась своей наготы, расплела косу, достающую чуть ли не до пят, и укрылась, словно плащом, волосами. От такой красоты немец не устоял. Он указал прикладом на ворох одежды, и тогда Вера и Леночка с ребенком стали прятаться под эту груду, а немец помогал, забрасывая их вещами. Они лежали и слушали последние в жизни слова раздевавшихся в доме людей, они слышали вопли и крики... Пулеметы строчили не умолкая. «Людей подгоняли к краю котлована, расстреливали, и они падали в эту страшную братскую могилу. Человек десять осталось в живых, побывав в этом аду. Это я уже потом узнала», - припоминает Вера. Сколько времени они пробыли в своем заточении, Вера не знает. Но ни разу за все это время малыш, которому было 2-3 года, не заплакал, не издал ни звука. Все тот же немец разворошил их укрытие: «Шнеллер!», - и набросил на спасенных им женщин какую-то одежку. Под покровом темноты вернулись в Киев: полуголые, босиком. Леночка жила в центре Киева: «Я заскочу домой, оденусь, и убегу в Подол...» (После войны Вера как-то раз повстречала Леночку, больше не случалось).
Боясь дворника-предателя, Вера постучалась в дом, который стоял в их дворе. Там жили Преображенские, Вера дружила с их дочерью, Леной Цыганковой. Добрые люди приютили Веру. Боялись облавы, боялись родственника-предателя, но прятали в чулане. Преображенским удалось договориться с возницей, и в телеге, зарывшуюся в сено, Веру переправили в Фастов, где ее приютила семья Безкаравайных. (После войны Вера постоянно общалась с Леной Цыганковой и с ее дочерью Тамарой. Представитель семейства Безкаравайных входит в высший состав управления Черноморским флотом).
По разбомбленным дорогам Вера добралась до Брянска, партизаны переправили ее в глубь страны. Под Воронежем она была принята в 105-ю кавалерийскую дивизию. Дивизия продвигалась с боями. Вера выхаживала раненых.
- Вышла неувязка, - вспоминает Вера. - Я садилась на лошадь лицом к ее хвосту. Надо мной шутили: «Она к немцам возвращается». И, войдя в Воронеж, мои командиры меня передали в военкомат.
Шел 1942 год. В Воронеже Вера стала просить, чтобы ее перевели в госпиталь станции Кез: через военкомат ей удалось разыскать родных. Оказалось, что ее отец, мать и дочь находятся в Удмуртии, в леспромхозе, который в 20-ти километрах от Кеза. В 1943 году родственники, впервые после двухлетней разлуки, встретились.
Вере приходилось быть не только врачом в госпитале. До окончания войны ее несколько раз забрасывали в тыл врага: нужны были разведданные о дислокации противника. Каждый такой «поход» мог оказаться последним. Однажды, когда она ожидала на вокзале «кукушку», советский офицер чуть было не подставил Веру под удар: «Впервые вижу еврейку в лаптях!» Спаслась, сев в «кукушку» на ходу...
А сама она спасала раненых. Десятки человеческих жизней спасла доктор Вера на войне. Десятки - после войны: когда окончилась война, Вера работала в Киеве, сначала в поликлинике, затем в клинике инфекционных болезней. Уволилась не по своей воле в возрасте 83-х лет.
Со дня своего рождения и до поступления в московский ВУЗ рядом с Верой был старший внук, Петр, - ее любовь, надежда и опора. Вера привезла с собой в Израиль немало фотографий, практически на каждой - ее любимчик: в детстве, в отрочестве, юности... Когда Вера узнала, что Петр тяжело заболел и нужны деньги на лечение, она продала квартиру в Киеве и переехала в Москву. Через два года внук умер, оставаться в доме невестки Вера не пожелала. С двумя другими внуками у Веры не было особой близости. Семейные обстоятельства дочери не позволили матери перебраться к ней... Вере хотелось оставаться наедине со своими воспоминаниями. 19 сентября 2000 года, в возрасте 85 лет, Вера репатриировалась в Израиль. В 2007 году она ушла в мир иной.
Эти воспоминания Веры Каминик, с ее слов, я записала в 2003 году.