Пятнадцатый трамвай. Часть два. Почему я все-таки не уехал
Почему я все-таки не уехал
- А почему ты все-таки не уехал?
Сложно объяснить. Особенно в Одессе. Вот существует несколько мифов об этом городе. Некоторые из них так горячо любят сами одесситы, что они давно превратились в стяги. Они носятся с ними, как неуверенные в себе подростки с простынями, где оставили следы девичей чести и мужской доблести. Особая культурная плоскость, тонкий специфический юмор, дерзкий говор, удивительный колорит местного криминала… Суть, в общем-то, в том, что ничего из этого не существует на самом деле. Кто-то может строить из себя нового Беню Крика. Кто-то выдавливает из себя Жванецкого, по капле, словно бальзам. Кто-то живет в иллюзиях, как канарейка в клетке. Кто-то просто зарабатывает на благодарных туристах. Но не стоит все это искать в реальной жизни, чтобы потрогать, поцеловать, обнять или даже лизнуть. Одесситы безжалостно все это вырезали, снесли, продали… Потом как-то расскажу обо всем этом. Единственное, что на самом деле заботит жителей этого совсем не депрессивного, даже можно сказать благополучного города - надо уехать.
Лично для меня большая загадка, как так получилось. Не то, чтобы одесситы когда-то прославились как великие путешественники. Да что там… Мне кажется, что им скорее ближе слава домоседов. Вот только сидеть дома они в какой-то момент предпочли где-нибудь там, а не здесь. Сколько себя помню, об уехать говорили все. Может не половина, но добрая треть всех разговоров на родительской кухне с друзьями и знакомыми крутилось вокруг пора валить и как там, не так, как здесь. И моя семья не была уникальной. В школе мы писали сочинение об одесситах, которые уехали и стали великими. Те, что остались педагогов не интересовали. То ли оказались недостаточно великими, то ли подавали плохой пример. На моей первой работе, делали ставки, кто свалит из страны первым. Им оказался владелец бизнеса, благо бежал не налегке, а с деньгами на заказ от железной дороги. Когда я работал в банке, сотрудники обсуждали о преимуществах разных паспортов и сколько их вообще надо иметь. На рынке мне постоянно рассказывали, куда надо ехать, где хорошо жить, а где есть проблемы. В магазине знакомая продавщица, взвешивала норвежскую селедку и жаловалась на сложности получения ВНЖ в этой стране. И ладно бы это были разговоры.
Первым пропал мамин коллега. Я еще был в детсаде, мурлыкал под нос песенку про горящие танки и сердца. И вдруг, бац! Он часто приходил по субботам обсуждал с матерью какую-то непонятную схему и пил с отцом коньяк. Мне он дарил вкусные леденцы, которые делал сам. Не надо пошлости. Из сахара и сока леденцы делали многие. Многие положительные люди. А потом пропал. На робкий вопрос, куда исчезли мои леденцы, оказалось, что они перебрались в Москву на повышение.
В первом классе учительница не выдержала и улетела в Израиль, не дожидаясь окончания учебного года. Почему-то именно это расстроило больше всего меня, других учеников и учителей. На самом деле с учительницами в младших классах мне не везло, я их не любил, хотя вроде бы должен был. По крайней мере, все кого я знал вокруг и тогда, и потом люто любили своего первого учителя, либо не помнили. Я остался уродом или социопатом, но даже от ее вида меня мутило. Вот только вместо того, чтобы радоваться, поддался всеобщему ужасу. Как же так, нас бросили в четвертой четверти… Родители меня традиционно не понимали. Родители только пожимали плечами. Они были в струе и знали, что «ехать надо» и не какому-то учебному году удержать…
Кстати вторая учительница младших классов тоже уехала. И хотя она пробыла с нами дольше, целый год, растворилась безболезненнее и незаметнее. Ушла летом, в каникулы, чем, наверное, вписалась в какие-то учительские табу и обеты. Я даже не помню сейчас, куда собственно она отправилась. Просто первого сентября в класс нас вела какая-то незнакомая тетка. Возможно, этот уход оказался еще и в тени другого. Тогда впервые сладкое слово «эмигрировали» закружилось не вокруг непонятных взрослых, а прошило образ девочки, кто сидела практически рядом со мной. Не найдя однажды на второй парте Сусанну, весь класс смаковал ее миграцию несколько месяцев.
Интересно, что уезжали не только обитатели школы. Что нас тоже удивляло. Примерно в это же время мамина подруга мигрировала от мужа к другому и была поглощена невнятным Кишиневом. Вознесся в Киев по служебной лестнице сосед. Безжалостно разорвал связи с родиной еще один родительский знакомый, про которого все говорили только «тот еврейчик». Он, правда, оказался с загадкой и перебрался в Испанию, что долго считалось во дворе самым экзотичным вариантом миграции. Но эта я осознал позже, когда заинтересовался одесской хронической тягой к перемени места жительства, как явлением, и начал соотносить даты.
Когда я был в средней школе, в процесс вместо дрожжей вбросили общую либерализацию всего и вся. Поэтому уезжать потянулись целые косяки. Первые стайки были еврейские. Репатриация оказалась дело легким и даже веселым. Процесс напоминал уборку мощным пылесосом мелких деталей конструктора. Все эти детали еврейской национальности, зачастую глубоко советских, необрезанных, жрущих свинину на обед и Пугачеву в музыкальной паузе, со звонким «всссжып» затягивало в алию. Быстро и без сомнений. На полу Одессы оставались только детали потяжелее и неформатные. Один за другим из класса на пути этой бытовой миграции стало шесть человек. Что-то говорить о них не имеет особого смысла. Кто-то стал бандитов в Нью-Йоркской мафии, кто-то погиб во время теракта в каком-то Ашкелоне, кто-то погряз в бизнесе, кто-то еще что-то… Обычные песчинки в мутном потоке времени.
Сложно сказать, что произошло дальше. Больше всего это напоминало взрыв. Из Одессы поехали все. Вдруг оказалось, что рядом со мной, практически на одной улице, в одном доме и даже иногда в одной квартире живут немцы, греки, испанцы, потенциальные американцы, вероятные аргентинцы и возможно, где-то глубоко в душе, норвежцы. Больше всего меня поразила сестра, которая села учить шведский язык.
- Они красивые, - пояснила она. - И знают английский.
- Но ты английский не знаешь, - не понял я.
- Ты ничего не понимаешь, - она махнула рукой и отправила меня на кухню.
Я тогда восхищался Михаилом Юрьевичем. Профессором, юристом, профессиональным хиппи, дауншифтером и местным районным гуру. Нет-нет. Он так себя не называл. Да и про хиппи я ничего не знал, а о существовании дауншифтеров узнал в 2007 году. Но сейчас, с высоту своего опыта, воспринимаю его именно так.
- Какая Швеция? Михаил Юрьевич! Ну, честно! Это какая-то глупость! - возмущался я по подростковому искренне и наивно.
- А что говорит мама?
Я тогда не разглядел тонкую иронию.
- Она нашла какую-то фирму. Оказывается, есть специальные конторы, которые занимают поиском иностранного мужа.
- Да, целая индустрия…
Потом мы пили чай, говорили о другом. И в самом конце он вдруг сказал.
- Просто наш город проклят, - он печально даже вздохнул. - Не знаю, когда это началось. Но еще до революции отсюда всегда уезжали. Тут можно было родиться в хорошей семье, но получить образование уже сложно. А вырасти, сделать карьеру, стать чем-то действительно значительным… Нет. Это не про Одессу. По-настоящему большим людям здесь тесно.
- Светка-то большой человек? Смешно!
- Максим. Это такие частности… Светка. При коммунистах тут вообще мрак был. Стоило только быть хоть капельку другим, не так шагать, не туда дышать, не тем интересоваться.. Тебя тут же сжирали. В Москве всегда было на порядок легче дышать. Даже в Рязани, будь она неладна. А тут как засасывало всех в песок.
- Но Светка тут каким боком?
- Сейчас просто город лопнул. Просто раз и все. Давление среды просто выталкивает всех, кто достаточно легок.
- И может найти иностранного мужа?
- И может найти иностранного мужа.
Мне было тринадцать. Через год я первый раз поцеловался, попал на рок-концерт, выпил пива и отвез сестру к супругу. Первому. Американцу. Но шведского происхождения.
Но вернемся к трамваю…
- Понятие не имею, почему я не уехал, - ответил я.
В этот момент пятнадцатый остановился на Градоначальницкой и я понял, что не хочу лечиться.
- Мне на Староконном. Выходите? - и добавил зачем-то. - А вот Михаил Юрьевич уехал…
- А почему ты все-таки не уехал?
Сложно объяснить. Особенно в Одессе. Вот существует несколько мифов об этом городе. Некоторые из них так горячо любят сами одесситы, что они давно превратились в стяги. Они носятся с ними, как неуверенные в себе подростки с простынями, где оставили следы девичей чести и мужской доблести. Особая культурная плоскость, тонкий специфический юмор, дерзкий говор, удивительный колорит местного криминала… Суть, в общем-то, в том, что ничего из этого не существует на самом деле. Кто-то может строить из себя нового Беню Крика. Кто-то выдавливает из себя Жванецкого, по капле, словно бальзам. Кто-то живет в иллюзиях, как канарейка в клетке. Кто-то просто зарабатывает на благодарных туристах. Но не стоит все это искать в реальной жизни, чтобы потрогать, поцеловать, обнять или даже лизнуть. Одесситы безжалостно все это вырезали, снесли, продали… Потом как-то расскажу обо всем этом. Единственное, что на самом деле заботит жителей этого совсем не депрессивного, даже можно сказать благополучного города - надо уехать.
Лично для меня большая загадка, как так получилось. Не то, чтобы одесситы когда-то прославились как великие путешественники. Да что там… Мне кажется, что им скорее ближе слава домоседов. Вот только сидеть дома они в какой-то момент предпочли где-нибудь там, а не здесь. Сколько себя помню, об уехать говорили все. Может не половина, но добрая треть всех разговоров на родительской кухне с друзьями и знакомыми крутилось вокруг пора валить и как там, не так, как здесь. И моя семья не была уникальной. В школе мы писали сочинение об одесситах, которые уехали и стали великими. Те, что остались педагогов не интересовали. То ли оказались недостаточно великими, то ли подавали плохой пример. На моей первой работе, делали ставки, кто свалит из страны первым. Им оказался владелец бизнеса, благо бежал не налегке, а с деньгами на заказ от железной дороги. Когда я работал в банке, сотрудники обсуждали о преимуществах разных паспортов и сколько их вообще надо иметь. На рынке мне постоянно рассказывали, куда надо ехать, где хорошо жить, а где есть проблемы. В магазине знакомая продавщица, взвешивала норвежскую селедку и жаловалась на сложности получения ВНЖ в этой стране. И ладно бы это были разговоры.
Первым пропал мамин коллега. Я еще был в детсаде, мурлыкал под нос песенку про горящие танки и сердца. И вдруг, бац! Он часто приходил по субботам обсуждал с матерью какую-то непонятную схему и пил с отцом коньяк. Мне он дарил вкусные леденцы, которые делал сам. Не надо пошлости. Из сахара и сока леденцы делали многие. Многие положительные люди. А потом пропал. На робкий вопрос, куда исчезли мои леденцы, оказалось, что они перебрались в Москву на повышение.
В первом классе учительница не выдержала и улетела в Израиль, не дожидаясь окончания учебного года. Почему-то именно это расстроило больше всего меня, других учеников и учителей. На самом деле с учительницами в младших классах мне не везло, я их не любил, хотя вроде бы должен был. По крайней мере, все кого я знал вокруг и тогда, и потом люто любили своего первого учителя, либо не помнили. Я остался уродом или социопатом, но даже от ее вида меня мутило. Вот только вместо того, чтобы радоваться, поддался всеобщему ужасу. Как же так, нас бросили в четвертой четверти… Родители меня традиционно не понимали. Родители только пожимали плечами. Они были в струе и знали, что «ехать надо» и не какому-то учебному году удержать…
Кстати вторая учительница младших классов тоже уехала. И хотя она пробыла с нами дольше, целый год, растворилась безболезненнее и незаметнее. Ушла летом, в каникулы, чем, наверное, вписалась в какие-то учительские табу и обеты. Я даже не помню сейчас, куда собственно она отправилась. Просто первого сентября в класс нас вела какая-то незнакомая тетка. Возможно, этот уход оказался еще и в тени другого. Тогда впервые сладкое слово «эмигрировали» закружилось не вокруг непонятных взрослых, а прошило образ девочки, кто сидела практически рядом со мной. Не найдя однажды на второй парте Сусанну, весь класс смаковал ее миграцию несколько месяцев.
Интересно, что уезжали не только обитатели школы. Что нас тоже удивляло. Примерно в это же время мамина подруга мигрировала от мужа к другому и была поглощена невнятным Кишиневом. Вознесся в Киев по служебной лестнице сосед. Безжалостно разорвал связи с родиной еще один родительский знакомый, про которого все говорили только «тот еврейчик». Он, правда, оказался с загадкой и перебрался в Испанию, что долго считалось во дворе самым экзотичным вариантом миграции. Но эта я осознал позже, когда заинтересовался одесской хронической тягой к перемени места жительства, как явлением, и начал соотносить даты.
Когда я был в средней школе, в процесс вместо дрожжей вбросили общую либерализацию всего и вся. Поэтому уезжать потянулись целые косяки. Первые стайки были еврейские. Репатриация оказалась дело легким и даже веселым. Процесс напоминал уборку мощным пылесосом мелких деталей конструктора. Все эти детали еврейской национальности, зачастую глубоко советских, необрезанных, жрущих свинину на обед и Пугачеву в музыкальной паузе, со звонким «всссжып» затягивало в алию. Быстро и без сомнений. На полу Одессы оставались только детали потяжелее и неформатные. Один за другим из класса на пути этой бытовой миграции стало шесть человек. Что-то говорить о них не имеет особого смысла. Кто-то стал бандитов в Нью-Йоркской мафии, кто-то погиб во время теракта в каком-то Ашкелоне, кто-то погряз в бизнесе, кто-то еще что-то… Обычные песчинки в мутном потоке времени.
Сложно сказать, что произошло дальше. Больше всего это напоминало взрыв. Из Одессы поехали все. Вдруг оказалось, что рядом со мной, практически на одной улице, в одном доме и даже иногда в одной квартире живут немцы, греки, испанцы, потенциальные американцы, вероятные аргентинцы и возможно, где-то глубоко в душе, норвежцы. Больше всего меня поразила сестра, которая села учить шведский язык.
- Они красивые, - пояснила она. - И знают английский.
- Но ты английский не знаешь, - не понял я.
- Ты ничего не понимаешь, - она махнула рукой и отправила меня на кухню.
Я тогда восхищался Михаилом Юрьевичем. Профессором, юристом, профессиональным хиппи, дауншифтером и местным районным гуру. Нет-нет. Он так себя не называл. Да и про хиппи я ничего не знал, а о существовании дауншифтеров узнал в 2007 году. Но сейчас, с высоту своего опыта, воспринимаю его именно так.
- Какая Швеция? Михаил Юрьевич! Ну, честно! Это какая-то глупость! - возмущался я по подростковому искренне и наивно.
- А что говорит мама?
Я тогда не разглядел тонкую иронию.
- Она нашла какую-то фирму. Оказывается, есть специальные конторы, которые занимают поиском иностранного мужа.
- Да, целая индустрия…
Потом мы пили чай, говорили о другом. И в самом конце он вдруг сказал.
- Просто наш город проклят, - он печально даже вздохнул. - Не знаю, когда это началось. Но еще до революции отсюда всегда уезжали. Тут можно было родиться в хорошей семье, но получить образование уже сложно. А вырасти, сделать карьеру, стать чем-то действительно значительным… Нет. Это не про Одессу. По-настоящему большим людям здесь тесно.
- Светка-то большой человек? Смешно!
- Максим. Это такие частности… Светка. При коммунистах тут вообще мрак был. Стоило только быть хоть капельку другим, не так шагать, не туда дышать, не тем интересоваться.. Тебя тут же сжирали. В Москве всегда было на порядок легче дышать. Даже в Рязани, будь она неладна. А тут как засасывало всех в песок.
- Но Светка тут каким боком?
- Сейчас просто город лопнул. Просто раз и все. Давление среды просто выталкивает всех, кто достаточно легок.
- И может найти иностранного мужа?
- И может найти иностранного мужа.
Мне было тринадцать. Через год я первый раз поцеловался, попал на рок-концерт, выпил пива и отвез сестру к супругу. Первому. Американцу. Но шведского происхождения.
Но вернемся к трамваю…
- Понятие не имею, почему я не уехал, - ответил я.
В этот момент пятнадцатый остановился на Градоначальницкой и я понял, что не хочу лечиться.
- Мне на Староконном. Выходите? - и добавил зачем-то. - А вот Михаил Юрьевич уехал…