НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПРИМИРЕНИЯ И СОГЛАСИЯ
Сокращенная републикация статей Д.Завольского ко вразумлению русских отсюда https://www.apn.ru/index.php?newsid=37843 и https://www.apn.ru/index.php?newsid=37956
В постсоветские годы, кои звать уже впору долгими, общество России то и дело приглашают к примирению и согласию. Подразумевалось, что примирение - это симпатия к другим поверх идейных различий, приводящая к согласию по некоей сумме непротиворечивых взглядов и ценностей. Или наоборот, согласие - это какая-то конвергенция взглядов и ценностей, ведущая к примирению.
На деле всё оказалось труднее и лукавее. Во-первых, когда приглашавшие к примирению и согласию говорили: «Мы не делим общество на красных и белых!» - под белыми отчего-то подразумевали отнюдь не русских патриотов...Нет, отмыть добела пытались, главным образом, советских либералов, большей частью отнюдь не стремившихся к примирению с иными, какого бы извода охранительно-патриотических ценностей те ни держались.
...Воспоминание о пестроте идей и «движей» (90-х) не должно морочить: лишь немногие в том обвале обрели хоть сколько-то связное гражданское мировоззрение, отличное от советских и подпросоветских суеверий. И в это время измождённых русских, с присловьем про «неразделение на красных и белых», призывали к примирению и согласию с циниками и русоедами, видевшими себя на коне и считавшими, что Россия, в общем, движется в правильном направлении. Ключевая идеологическая коллизия 90-х: спор тех, кто полагал, что «так с людьми и Россией можно», со считавшими, что «так с людьми и Россией нельзя». Последним слóва старались не давать, если оно было умным.
Справедливости ради, признаем, что в потёмках заплутали все.
Либералы далеко не управляли стихией распада и один за другим осознавали, что «всё-таки не туда» и «так нельзя». И далеко не все из них оказались в выигрыше: множество людей, по советскому невежеству тогда причислявшихся к «белым», пострадало точно так же, как и те, кого они клеймили «совками» и «красно-коричневыми». Причём среди заклеймённых оказались и настоящие белые: вот уж кого герои момента [т.е.«либералы»]ненавидели не меньше, чем засоветскую размазню, так это употреблявших слово «русский» в положительном контексте и без советских нахлобучек или национальных подложечек.
...Те же, кто справедливо полагал, что «так с людьми и Россией нельзя», в большинстве не видели за деревьями леса. Им не хотелось верить, что распад советской системы предуготовлен не отдельными злодеями в СССР и за его пределами, а явился трудноизбежным следствием всего движения России по советской траектории. (По сей день истерика по адресу тех, кто «развалил СССР», только уводит в сторону от вопроса, какие общественные формы можно было противопоставить разложению и почему ничего из этого не было сделано).
... Русским не хотелось верить, что выход из обвала не получится быстрым, ибо советская система отнюдь не оставила воспроизводимого впредь образца жизнеспособного порядка, ибо аномия, социальное невежество и тотальное маргинальство - следствия не нескольких лет «катастройки», а всего советского века. (Заметим, досоветские институты и порядки можно было в целом воспроизвести и в 20-30-е годы, и в послевоенное десятилетие. Сегодня дореволюционный русский опыт, например, во многих областях управления, образования, права, является нам актуальным, а вершины его - недостижимыми).
Разве что в понимании глубины корней творившегося (нечастом по сей день) немногочисленные белые 90-х находили общее с иными либералами - хотя к выводам всё больше приходили противоположным.
* * *
С наступлением 2000-х «перезагрузившиеся» власти орудовали как русскими, так и советскими образами и символами. В этом сочетались и оппортунизм, и невежество, и хоть отчасти заслуживающий одобрения номенклатурный плюрализм. Но как только власть имущие делали хоть какие-то шаги, исполненные патриотического и человеколюбивого если не содержания, то символизма, их поддерживали, как правило, и последовательные противники большевизма, и скорбящие о крушении советского государства. Это и было согласие. Те, кто возмущается былыми преступлениями против русского народа и воздаянием оным прежних почестей, не могут примириться и согласиться с теми, кто этого зла не замечает. Но у этих людей до поры находились и общие ценности, и общие враги. Разумный и честный реванш России, сопротивление, хотя бы словесное, ненавистникам русского народа, борьбу за национальное достояние и социальную справедливость одинаково поддерживали и советские, и русские.
Однако долго такое относительное согласие продержаться не могло.
Уже к концу 2000-х самым оптимистам из любых некрасных стало зримо, что оправдание советского прошлого и вообще сверхсредоточие на нём общественного внимания вовсе не родственно изжитию антирусского нигилизма, кое до поры иных подкупало. Напротив, невежество в отношении несоветского русского прошлого соединилось с безудержным советофильским оправданием отнюдь не русского народа, хотя любой упрёк советской системе её безмерные почитатели научились облаивать «русофобией».
Разумные русские антикоммунисты никогда не желали соглашаться с такой антисоветской риторикой, что нацелена против народа, ставшего главной жертвой коммунистической утопии, но и под нею совершавшего подвиги, созидавшего и по мере сил сохранявшего достоинство. Но советофильские якобы патриотические измышления всё более массово стали сводиться даже не к отрицанию, а к превозношению наиболее отвратительных сторон советской тирании - и к буйному поношению всего русского, что «не под красным знаменем».
Десятилетие спустя можно говорить о том, что бессомненная советофилия становится столь же преобладающим в России взглядом, каким к концу советского времени было презрение к коммунистической идеологии и порождённой ею повседневности.
Правящая бюрократия напичкана безоговорочными советофилами не в меньшей мере, чем советская была инфильтрована готовыми к переменам скептиками. На «возрождение социализма» потребители красной пропаганды возлагают надежды, подобные тем, что вниматели неглубокого демслова рубежа 90-х возлагали на потребительски понимаемое сближение с Западом.
Сторонники советских взглядов уже начинают говорить о том, что им немного ждать осталось до полного реванша. Почему же нельзя смириться с этим? Почему нельзя пожать советофилу руку, сесть за общий стол, как проигравшая выборы партия смиряется со статусом конструктивного меньшинства, сотрудничая с победителями и при этом наблюдая, как те допускают ошибки и растрачивают популярность? Почему нельзя поддаться уговору, будто бы это «выбор народа», будто бы «примирение и согласие» с советскими и станет лучшим для них уроком несоветской терпимости?
Тому имеется несколько причин - несколько разрушительных сил. И они складываются, грозя России окончательным опустошением.
* * *
Во-первых,советское не является вариантом русского, хоть бы и преобладающим. (В отличие, например, от американцев-северян, являвшихся численно и политически преобладавшей этногеографической группой по отношению к южанам). Сама формулировка «неразделения на красных и белых» - советская. Большевистский режим при возникновении не был «рабоче-крестьянским». Он появился как военная диктатура и опирался на собранную в столице массу боевиков из самой презренной по военному времени страты общества - ошинеленных и обушлаченных, но уклонявшихся от отправки на фронт, сиречь из дезертиров.
(Сегодняшние любители большевиков, «спасших империю», лепечут про «слабое государство», но если у слабого правительства власть отнимает дезертир и мародёр, государство становится жесточе, но вряд ли сильнее - что и показала не лубочная, а настоящая история первых лет Совдепии, сложившаяся из катастрофы на катастрофе). Большинство людей, оказавшихся на службе у нового режима, даже если потомки свято уверены, что те «с первых дней поддержали советскую власть», попали в систему на положении заложников. На бредни советской пропаганды о массах лучших людей России, поддержавших социалистическую революцию (сегодня сократившуюся до борьбы «с либералами и Антантой»), самый лаконичный ответ - финал анекдота: «Куда ж ты денешься с подводной лодки?!»
Против большевистской тирании (то есть власти, разрывающей общественные договоры), триумфально распространившейся, как заражение крови, по железным дорогам и железным клювом продолбившейся «до самой мужичьей земляной башки», разрозненно поднялось и кое-где успело зацепиться народное ополчение, прежде всего - из «образованных», первыми понявших, что настаёт в России. Сами ополченцы называли себя добровольцами и русской армией. Слово «белые» было больше в ходу у красных. Русские в эмиграции тем более называли себя не белыми, а русскими.
«Советская власть» (псевдоним партийной диктатуры марксистов-экстремистов) - это политическая сила, завоевавшая Россию, ведшая многолетнюю гражданскую войну не столько против вооружённых сопротивленцев, сколько против русского общества. Вопреки своей демагогии, сражались большевики не с меньшинством.
Напомним, что понятия «диктатура пролетариата» и «контрреволюционное преступление» исчезли из советского законодательства только в 1961 году, когда было признано, что старое общество безвозвратно ликвидировано и заменено иным, советским социалистическим. Что не мешало ещё четверть века регулировать умственную деятельность граждан методами, уместными только на оккупированной территории. Так же, как экономическую деятельность и свободу перемещения.
... Что «красный проект» по сути был завоеванием России с беспощадной многолетней «перековкой», так и не доведённой до конца, то и дело проговариваются и сами красные батыевичи: мол, завоевали, но недодавили, потому-то всё и развалилось! Впрочем, об этом позже.
...Почти независимо от возраста новых красных, стиль их выступлений - это занудные причитания и омерзительная брань унылых, озлобленных, болезненно подозрительных и часто бесстыдных стариков, уверенных, что «всё в прошлом», а мир догнивает во зле.
Молодёжь (лет уже до сорока с лишним) для новых красных - презренное «поколение ЕГЭ», скорбные умом, которых вводят в заблуждение, развращая капитализмом и сокрытием советской истории - например, драпировкой мавзолея и недостаточно частым изображением красных звёздочек. Правда, не столь многочисленная молодёжь, последовательно выступающая против советской истерии, связные взгляды получает путём самообразования, до многого дотумкивая своим умом. Тогда как рассказы о двенадцати подвигах Сталина и советском мороженом давно загружаются в головы совковой лопатой, и увидеть на телеэкране положительного советского чекиста или особиста гораздо проще, нежели хоть какого дореволюционного персонажа.
...Как уже было сказано, сколько бы красные ни твердили про «антисоветчиков-русофобов» и «народ-победитель», но с красной точки зрения, русский народ - это всеми ненавидимый неполноценный калека, шагу ступить не способный без советский костылей. В обычных исторических условиях, пережитых всеми европейскими народами, русские животно прозябали, а в ХХ веке были бы непременно уничтожены, если бы не советский социализм. Вне советского социализма высокое социальное положение у русских занимают исключительно моральные уроды, и даже СССР кишел предателями, как червивое мясо. Обратные версии необольшевики удивительным образом научились называть «русофобией». Невзирая на собственные мантры про блаженные дни в СССР, новыми красными социализм понимается не как первая стадия вселенского коммунизма, а именно как вечно чрезвычайная система въедливого призрения, запретов и террора, без которой русские не могут ни сохранять человеческое достоинство, ни попросту выжить. Советская судьба России - быть осаждённой богадельней.
Большевизм начинался как социал-нигилизм: «Нет такой жертвы, на какую нельзя было бы расщедриться ради социализма!» Новые красные кончают как национал-декаденты: помешавшись на поисках «русофобов», они безостановочно повторяют, что русские вышли из нечистот и в нечистоты же вернулись (полностью или же частично - это уже зависит от частного случая всё слабеющего красного лоялизма).
...К моменту революции Россия была заметно левой страной. Практически все её политические силы (включая ошельмованный «царский режим» и не менее ошельмованных черносотенцев) выступали с прогрессистских и социально-ориентированных позиций. Большевистское социал-изуверство, вроде бы стремившееся покончить с бедностью и другой несправедливостью, сначала покончило с достатком, а потом выжимало постное масло из нищих. Сегодняшняя постмортальная советофилия - изуверское искажение советской идеологемики, и без того коллажной, уродливая мутация и без того бесплодной постсоветской «ностальгии».
...Постепенная смена поколений, уход из жизни людей, помнивших, «как оно было при Сталине-то» и, тем более, как было хотя бы в 20-е, усилил позиции тех, кто нападал на «антисоветчину», опираясь лишь на всё менее давний опыт «развитого социализма», с натяжкой представляемый как линейно-поступательный прогресс. «Развитой путинизм» подарил советской мифологии второе дыхание, позволил собрать богатейший по объёму, хотя довольно скудный по сюжетам винтаж.
И вот на глазах наших сущность эта, по мере дряхления остатков «советского народа», перерождается в нечто крайне агрессивное и по-своему весьма живучее, но не более живое, чем раковая опухоль, что либо будет вырезана, либо убьёт носителя... Слёзки «красных снежинок» о «поротых на конюшне» быстро переходят в циничные рассуждения о правильности массовых убийств и осознанного стратоцида.
...Советскую идеологию под конец [советского режима] не замечали или понимали навыворот. Белые в кино были чужими для детей и привыкших к «Чапаеву» идейных стариков - остальные разумели, что, как минимум, «и там, и там были русские люди». Попытка при свободе слова разобраться, что такое «ленинские нормы», кем были все эти Тухачевские и Бухарины, распространила понимание, что ленинские нормы - такая же мерзость, как и сталинские, а Ленин с Дзержинским и были основателями «ежовщины» и «бериевщины». Но попытка втащить в дом со двора гниющую мертвечину, наглодаться падали - вряд ли полезна для постижения тайн жизни и смерти.
...С подсевшими на истерическую демагогию новых красных можно спорить, вразумлять их, просвещать, взывая к разуму и совести, но ни о каком согласии с их усугубляющимся безумием речи быть не может, а мысль о примирении кажется невероятной и нетерпимой им самим. Примирение с необольшевизмом - такая же абсурдная толерантность, как христианское примирение с храмоборцами в арафатках и борцухами в халифатках.
...«Советская власть» (а в реальности - диктатура компартии) - это не «очередная форма русской государственности», а режим самооккупации, основанный на сектантской нетерпимости, на более или менее последовательном (и беспощадно-искоренительном) отрицании принципов, естественных для «старой России» и внешнего мира. Многие практики, осуществлявшиеся диктатурой компартии, вообразимы только на оккупированной территории.
Нынешние красные (правда, больше по принципу «сам не понял, что сказал») и не скрывают, что Россiя для них - завоёванное вражеское государство, что русское общество подверглось безжалостной вивисекции, сопротивление которой достойно было смерти. Самая страшная «десоветизация» для них - это восстановление чего-нибудь русского: не так уж страшен ельцинско-гайдаровский кипящий распад, если стоят памятники Ленину, не так страшен «Бандера-и-Шухевич», как любое спокойное упоминание о времени, «когда были помещики и дворяне» («капиталисты» из крепостьянских, краснопоротых фантазий уже всё чаще выпадают). И уж, во всяком случае, по общему необольшевистскому мнению, рухнул СССР из-за недостаточно последовательного уничтожения врагов, непрерывно возрождавшихся на недостаточно стерилизованной почве.
...Советчина объясняла, что русский народ без неё влачил бы животное существование и был бы непременно уничтожен. Сегодняшний необольшевизм, лишённый идеологической монополии, перестав хоть как-то выдерживать соразмерность идеологических акцентов, доводит эти оправдания до омерзительного абсурда.
Сейчас не время для примирения. Ибо это примирение с теми, кто считает, что «так с людьми и Россией можно».
Мы не можем позволить себе согласие. Ибо это согласие с пожирающим души беснованием.