В старших классах мы дружили втроём. В какой-то момент жизнерадостного и крепкого Дениса сравнили с Портосом; хрупкий Эдик, сквозь белую кожу которого всегда проступал румянец, был назван Арамисом; мне же осталось быть Атосом. В этих ролях мы пребывали до конца школы, после чего разлетелись по разным городам и больше вместе не встречались.
Но мушкетёрское имя ещё дважды напомнило о себе.
Через пару лет стал доступен тогда ещё совсем крошечный Интернет, и я поискал в «Рамблере» сначала свои имя и фамилию (и в отличие от
jokerus ничего не нашёл), а потом попробовал заменить имя на школьное прозвище. Оказалось, что писатели предусмотрели такое сочетание, что немало меня озадачило.
И вот сейчас, оглядывая две пропасти между желанным и располагаемым, осознаю идеальное попадание в ситуацию знаменитой цитаты из финала «Трёх мушкетёров».