Повесть про погибшего мальчика-2
Поздоровавшись с Никитой, Алисой и агентом, Марина вышла на лестницу и медленно пошла по ступенькам вниз, останавливаясь на каждом пролете. Ее парень был слишком молчалив, чтобы она могла что-то понять, что же с ним происходит. Каждый раз, когда его что-то обижало, он просто уходил в себя, говорил: «все нормально» и утыкался в стенку. Всегда отводил в такие моменты глаза. Они встречались с Андреем почти полгода, и половину этого времени они провели в таком вот молчании. Ей было с ним тяжело.
Андрей остался сидеть в своей комнате, щелкая мышкой на компьютере, раскладывая пасьянс. Он не понимал, почему она всего этого не чувствует. Почему она не понимает, что к чужим вкусам нужно относиться с уважением, и нельзя никогда говорить «в лоб». Или что нельзя вспоминать своих бывших парней, и уж особенно говорить, в чем они были лучше. Каждый раз, когда он слышал что-то подобное, то тут же уходил в себя, потому что ему было неудобно из-за этого ссориться. Когда тебя унижают - это одно, а когда ты начинаешь еще и при этом жаловаться - это уже совсем другое. Каждый раз, когда она задевала его словом, он мстил ей полным равнодушием. Делал вид, что ему абсолютно все равно.
Андрей встал из-за компьютера, походил по комнате, остановился в самом центре. Марина только что ушла к какому-то очередному другу, который позвал ее посидеть с ним в кафе. Да, она сказала, что ей от него ничего не надо. Что это просто друг, и они знакомы с ним еще со школы. Но при этом она не скрывала, что намерения этого друга были несколько иные. И Андрея мучила даже не то, чтобы ревность - скорее, обида. То, что Марина позволяла кому-то считать его дураком, мол, «а, подумаешь, муж».
И когда Марина спросила его, можно ли ей будет сходить, уже сам вопрос показался Андрею унизительным. И он совершенно спокойно ответил ей:
- Конечно.
Они еще не расписывались, но уже носили обручальные кольца. Правда, иногда Марина старалась прятать правую руку: когда к ней подходили, заигрывали с ней. Андрей замечал такие вещи, и это его очень сильно задевало.
Андрей пытался задавить обиду, но у него не получалось. И самое неприятное для него заключалось в том, что она так делала постоянно, а у него и мыслей не было вот так с ней поступать. И даже если бы он отомстил ей подобным образом - он бы сделал это назло, потому что любит ее. А она делала все это просто так, даже не задумываясь о его чувствах. Это совершенно выбивало его из колеи.
Впрочем, отомстить у него все равно бы не вышло: девушки не липли к нему так, как к парни к Марине. То ли потому что он не был таким красивым, то ли из-за его замкнутости. А может, просто потому, что он был парнем, а не девушкой.
Марина ушла молча, даже не попрощавшись. Иногда Андрею даже казалось, что она больше никогда и не вернется, и он часто готовился к этому. А иногда собирался уйти из дома сам. Андрей понимал, что ей с ним сложно. Что было бы гораздо лучше, если бы он выговаривался ей по любому поводу. Даже если бы они каждый день ссорились - это было бы лучше. Но ему казалось, что она просто плюет в него. Делать при этом обиженное лицо он не собирался.
Он вышел на кухню, зажег на конфорке газ, поставил чайник. Внутри него была какая-то пустота, никаких мыслей, только обида, ставшая уже привычной и даже в чем-то родной. Иногда эта обида доходила в нем до крайней точки, и Андрей в отчаянии плакал, навзрыд, тайком от всех. В такие моменты он прощал Марине все.
Из коридора вдруг послышались звуки - шаги и голоса, мужской, затем женский, потом снова мужской, кто-то разговаривал, идя по коридору на кухню.
- Тут есть даже чердачный ход, по которому можно пройтись до самого метро, - доносилось оттуда.
- Круто. Я что-то такое уже слышал, - интонации мужского голоса были очень необычными, так люди не разговаривают, только если не стараются специально.
Андрей, услышав шаги, поспешно сел прямо с ногами на стул и уткнул голову в колени. Он не любил, когда незнакомые люди заставали его открытым, он всегда от всех прятался. Андрей вообще подолгу привыкал к новым людям, и почти всегда молчал в компаниях.
Он любил слушать людей из укрытия.
«Это новенькая, что ли - Настя? Голос вроде ее», - подумалось ему, - «А кто тогда с ней? Ее друг?» При слове «друг» он еще больше погрустнел, и еще сильнее уткнулся головой в колени. Шаги приближались, а голоса становились все громче. «Нет, голос вроде не Настин».
Агент и Никита вошли на кухню, и Никита проговорил:
- Ну, это я уже видел. Сейчас, Алиса только решит, какая комната ей больше нравится.
- У ванной комнаты самая приличная. А, впрочем, нет. Она уже занята, - Агент достала тетрадку, открыла нужную страницу, - Да, вот, там по коридору дальше, тоже ничего.
Андрей медленно приподнял голову и как будто устало произнес:
- Напротив нашей хорошая. Там есть обои и отопление.
Агент повернулась к нему:
- Ой, а я вас и не заметила. Здравствуйте.
- Здравствуйте, - Андрей посмотрел на нее, затем взглянул на Никиту, - здравствуйте.
Никита уставился куда-то в сторону:
- Приятно познакомиться.
- Андрей.
- Никита.
Агент убрала тетрадку обратно себе в сумку, и повернулась к Никите:
- Замок себе повесите сами. А завтра тогда приходите в офис на Конюшенной, и мы заключим с вами договор. Пойдемте, - она пошла из кухни в коридор.
- Идите, я сейчас подойду. Пусть пока Алиса там посмотрит, - после этих слов Никита подошел к Андрею.
- Ну, как тут? Кухня довольно-таки темная-светлая.
- В смысле? - переспросил Андрей.
- Ну, как тут вообще живется? - Никита принялся рассматривать газовую плиту.
- Да нормально, - Андрей немного оживился. - Вода вот есть, газ тоже, туалет, ванная и душ. Все в порядке. Правда, если вдруг придет инспекция, душ нам отключат.
- Почему это?
- Да потому что квартира не предназначена для ванной комнаты. Ты видел, как у нас душ сделан? На доски просто кабинка приделана, а вода - в трубу. Так что если вдруг кто-нибудь в ЖЭК настучит, будем все ходить грязными.
- Круто.
- Чего круто-то? - Андрей вопросительно поднял брови.
- Ну то, что душа не будет. Будем мыться в тазиках, - Никита при этих словах довольно закатил глаза.
- Хочешь, вниз селись. Там как раз никакого душа нет, - Андрей уткнулся обратно головой в колени.
- Ладно, я пойду тогда, - Никита помахал Андрею рукой и пошел обратно в коридор, - Соседи-то как? Нормальные?
- Нормальные, - сквозь зубы процедил Андрей. Дождавшись, когда тот уйдет, встал на ноги. «Придурок какой-то», - подумал он про себя.
Небо было целиком затянуто тучами, а дневной свет равномерно распределен по всей его поверхности.
Пары секунд оказалось достаточно, чтобы Влад понял, где он находится: «Проспект Ветеранов». Если пойти направо, будет станция метро. Только вот… он что-то пропустил? Почему все сидят по домам? Или весь город в срочном порядке эвакуировали?
Даже не надеясь встретить какой-нибудь транспорт, он пошел пешком прямо по середине проезжей части. Иногда он срывался на бег, но почти тут же останавливался, не справляясь с одышкой. Сигареты давали о себе знать. Вдобавок ко всему, он понял, что сильно проголодался.
Нащупав в кармане кое-какие деньги, он задумался: «Я так понимаю, что магазины тоже не работают». Он осмотрелся кругом, заметил - в ста метрах от него горела вывеска: «Продукты 24». «Что ж, можно хотя бы проверить: открыто или нет. К тому же, это по дороге».
Магазин оказался открыт. Спустившись по ступенькам и отворив дверь, Влад увидел: внутри было так же безлюдно, как и везде. Взяв с прилавка пачку сигарет, зажигалку, и закурив прямо в помещении, он отправился к полкам. Мясо, йогурты, все это оказалось вполне свежим, и годным к употреблению. С полной корзинкой еды Влад прошел через металлоискатели и поднялся наверх.
И тут до него дошло.
«Это конец» - пронеслось в его голове и вызвало уже целую серию мурашек, которые на этот раз покрыли не только кожу головы, но и, казалось, весь его мозг целиком. «В городе взорвали какую-то новую бомбу» - проговорил про себя Влад, всматриваясь в окна дома напротив. Если его предположение верно, то … он оказался единственным выжившим во всем городе!
Или даже на всей планете?
Все вокруг было мертвым. Готовым к употреблению, свежим, но абсолютно безжизненным. Даже мухи, так часто встречающиеся летом - и те куда-то делись.
Шок не давал Владу полностью осознать всю ситуацию. Он просто не мог принять это - как это все вдруг исчезло, оставив его в полном одиночестве? «И почему эта участь миновала одного меня?»
Какие-то воспоминания начали лезть из памяти, образуя ответ. «Ну конечно! Я же находился в астрале! Я как раз путешествовал в другой мир и узнавал очередную Истину! Я медитировал, точно помню - потом я попал в информационный центр, а потом…» Что было потом, Влад не помнил. Но видимо, он просто вернулся в свое тело - уже тогда, когда все остальные исчезли.
Я открываю глаза и долго не могу понять, где нахожусь. Все раскидано по полу - вещи, монитор, электрогитара, журналы и книги, одежда, бумажки и прочий мусор. Все это когда-то было аккуратно разложено в нашей прежней комнате - по полкам, холодильнику и ящикам. А тут я просыпаюсь среди всего этого хлама, и меня долго не покидает мысль, что я такой же хлам, и такая же вещь, как и все, что валяется вокруг меня. Долго не могу вспомнить, как я вообще здесь оказалась.
Мы позапрошлую ночь спали еще на старой квартире, а эту и предыдущую уже тут. За три дня мы перевезли оттуда все, что принадлежало нам, даже обогреватель и зеркало. И чайник. И еще много всего, всякие там компакт-диски, лекарства, кучу исписанных нами тетрадок. А еще матрас, чтобы было на чем спать. Все это Никита раскидал по полу, по разным углам, а посуду сложил на подоконнике.
Мне ужасно хочется пить, я нахожу чайник, но он оказывается пустой - то ли я его весь выпила ночью, то ли Никита. В комнате ночью душно, зачем-то включено отопление, хотя и так тепло, а форточки в окне нет, и целиком его тоже не открыть - сломана рама.
Компьютер уже собранный, нажимаю кнопку включения - загораются лампочки, на экране появляются разные надписи, что-то там загружается. Поиграю хоть во что-нибудь. Пока тот загружается, беру чайник и иду на кухню ставить кипятиться воду. Главное - это не повстречать соседей. Мне очень неудобно кивать им вместо нормального «здравствуйте» - получается, будто я важничаю. А это совсем не так. Вчера я уже встретила двух - в коридоре, и обоим кивала. И сразу старалась идти дальше, чтоб не пришлось разговаривать.
Хорошо хоть, что соседей у нас пока немного. Всего в квартире десять комнат, а занято, судя по замкам на дверях, только четыре. Одна у входа - там мы живем, еще одна - напротив по коридору. Потом около ванной комнаты - там со своим парнем живет девушка, которую мы встретили тогда в дверях. И еще одна комната занята рядом с нашей.
Прихожу на кухню, набираю воды в чайник, ставлю на газ. Я никогда раньше не жила в коммунальной квартире, да и Никита тоже. Только мне как-то и не хотелось, а вот Никите, наоборот, было интересно. Мне же хотелось побольше оставаться с ним наедине, чтоб ничего не отвлекало. А так получается, что мы еще больше друг от друга отдаляемся.
У нас иногда с ним случались такие моменты, когда мы были близки друг с другом. Например, когда я сидела в кресле, а он подсел рядом, с тетрадкой и ручкой, и просто стал рассказывать о своей жизни. О том, какая у него работа, и как там ему бывает тяжело. Он работает в тентовой фирме - они строят закрытые павильоны для разных спортивных баз, теннисных и футбольных клубов. Никита рассказывал, что их начальник всегда ходит в кожаной куртке, и всегда с правой рукой в кармане. Он родился мертвым, и пока его возвращали к жизни, случайно пережали ему руку, и она у него теперь практически не работает. Еще их начальник никогда не смеется, и всегда очень педантичен - меряет только в миллиметрах, даже если счет идет на сантиметры. И что с этим начальником всем скучно. А еще во время стройки Никита часто стоит один где-нибудь в углу и думает. О самом разном: о жизни, о космосе, о мире, просто потому что настроение такое - хочется думать.
В такие моменты я его очень люблю. В нем есть что-то такое трогательное. Правда, часто он сам себе придумывает странные правила, и сам же им следует - вот тогда получается путаница. Порою мне даже кажется, что Никита никогда не будет счастлив. Хотя бы потому, что он не может просто взять и бросить все, и зажить самой обычной жизнью. Счастье - оно ведь невозможно без простоты.
Сейчас он, наверное, на работе. В последнее время мы редко с ним общаемся, как правило, только жестами, или если я ему на пальцах говорю что-то. Например, когда он уходит утром, а я не сплю, то я часто говорю ему:
- Удачного тебе дня, любимый мой Никитка!
Или:
- Буду ждать, когда ты придешь.
Я все пытаюсь его заставить выучить мой язык, чтобы он забыл про свои глупые принципы и просто пошел мне навстречу. Но он всегда мне в ответ только пожимает плечами, смотрит по сторонам, мнется, а затем молча уходит. Мне даже кажется, что в такие моменты ему немного передо мной стыдно. Но все равно это ничего не меняет.
Возвращаюсь в комнату и только тогда замечаю, что на подоконнике лежит записка. Подхожу, смотрю, что там. Почерк неровный - видно, что Никита, когда писал, торопился. На листочке написано: «Доброе утро. Еда в камине, съешь, если будешь голодная. Никита». Заглядываю в камин, там два бутерброда, с плавленым сыром - мы все это вчера купили в магазине напротив. Холодильника у нас пока нет, поэтому питаемся разной ерундой, вроде этих бутербродов. Сыр уже слегка подсох по бокам, но есть можно, и я ем. Вернее, съедаю один бутерброд, а второй оставляю на потом - доем его, когда буду пить кофе.
На компьютере у Никиты есть много разных папок, с музыкой, фильмами, какими-то программами разными. Он накачал всего себе из Интернета, разных групп, у которых даже альбомы свои не вышли, потому что они непопулярны. Он еще очень любит одну певицу, которая окончательно испортилась и выпустила странный альбом, который был воспринят всеми в штыки. Критики в журналах называли ее новые песни пародиями, слабыми попытками сочинить хоть что-то. Когда-то она была очень популярна. А теперь ее любит только один Никита - то ли из сочувствия, то ли он действительно видит что-то такое в ее музыке, чего не видят другие. Если бы я могла слышать, я бы сказала точнее.
«Вся жизнь, как точка зрения на что-то, и вечность вдруг срывается с машин, она летит, разбрызгиваясь в капли пота, и оседает на планетах наших спин…»
А еще у него в компьютере есть папка с именем «Алиса». Там мои фотографии, некоторые стихи, которые я пробовала сочинять. Ничего хорошего из этого не вышло. То, что я вижу - оно все какое-то совсем не поэтическое. Еще в этой папке лежат фотографии моих старых рисунков - я уже давно ничего не рисую.
Выбираю музыку наугад и ставлю на воспроизведение - чтобы просто играла фоном. Никита, когда в первый раз застал меня за этим занятием, был очень удивлен. Я тогда слушала что-то из его групп, а он как раз пришел домой раньше обычного, и я не успела ничего выключить. Как оказалось, музыка играла очень громко, и соседи снизу стучали нам в потолок. Мы тогда еще жили на Проспекте Ветеранов в отдельной квартире. Громко - это когда ушам больно. Никита посмеялся, и научил меня вертеть колесико на колонках так, чтобы соседи не жаловались. С тех пор я все время слушаю музыку.
На этот раз я ставлю играться арт-рок, или «прогрессив», как его называют. Никита его постоянно слушает. Эта музыка существует где-то примерно с шестидесятых, и всегда была уделом лишь немногих ценителей - так мне говорил Никита. Он часто этот арт-рок слушает, говорит, что у него от такой музыки видения. А я читала про нее - вроде бы она специально для видений и сочиняется, поэтому так называется: «арт-рок», от слова «рисовать».
Музыку, оказывается, тоже можно видеть, правда, если ты при этом еще и слышишь. То есть ты никогда не станешь святым, если у тебя нет рук. Просто потому что тебе нечем будет креститься. Ну, как-то так.
Но я все равно ее слушаю. Пока пью кофе или читаю что-нибудь - всегда фоном играет какая-нибудь песня. Не знаю, зачем мне это… просто хочется. Хочу почувствовать себя немного причастной к этому миру. Однажды Никита написал в моей тетрадке:
- Бог создал нас, чтобы мы сочиняли музыку. Ведь сам Он был слишком идеален для этого.
Я не знаю, кто такой Бог. Со мной ни разу никто такой не разговаривал, и я не видела никаких ангелов. Я несколько раз ходила в церковь, когда меня еще водила туда мама, но даже там я ничего не чувствовала. Было постоянное ощущение пустоты, и всю службу мне казалось, что остальные что-то чувствуют, а я нет. Все люди в этой церкви были для меня как будто святыми, а я… я просто смотрела вверх, под купол, и ничего там не видела.
Иду обратно за чайником на кухню. Выключаю под ним газ, когда начинает идти пар. Никита говорит, что даже пар выходит с определенным звуком, который ни с каким другим не спутаешь. Пока чайник стынет, подхожу к кухонному окну и смотрю через него во двор: там почта, фирма по ремонту бытовой техники, мусорные контейнеры. Черная кошка вылезла из-под машины и тут же убежала под арку, быстро-быстро, испугавшись чего-то. Есть даже такие звуки, от которых становится страшно.
Сейчас уже осень, и небо по вечерам красное, и как будто изнутри светится. Деревья без листьев замирают, и выглядят так, как будто кто-то пролил на землю жидкость, а она протекла вверх.
Прохожие словно прижимаются друг к другу, на расстоянии. Время замедляется с каждым днем. В такую погоду я все время смотрю в окно, как в картину, где комната - это просто рамка, а на самом деле никаких рамок-то и нет. В такие моменты я просто пропадаю, застываю в паузе деревьев, прижимаюсь к домам. Замерзаю вместе с воздухом. Или медленно тону в Неве. Красиво.
Поворачиваюсь от окна и вдруг вижу перед собой мужчину, в шортах, рубашке с коротким рукавом, на вид лет сорока пяти. Это тот самый, что живет в соседней с нами комнате. Он в очках и не брит. Стоит, смотрит на меня и как будто ждет чего-то, что я ему отвечу. Я же просто киваю. Он сдержанно улыбается, немного мнется, как мне кажется, затем снова открывает рот и говорит что-то уже длинное. Мне становится неудобно. Я делаю вид, что слушаю его; потом, когда тот заканчивает, еще несколько раз ему киваю, затем с отсутствующим взглядом беру чайник и ухожу к себе в комнату. Чувствую себя полнейшей дурой, но что же мне было делать?
Вот перед одним соседом уже «засветилась», и это, боюсь, только начало. Когда мы жили в отдельной квартире, я спокойно ходила на кухню, готовила себе нормальную еду, а здесь я так не могу. Я не могу даже сходить нормально в душ, потому что боюсь соседей. Я пыталась объяснить это Никите, сначала на пальцах, потом в тетрадке, но он все равно сделал по-своему. Он всегда все по-своему делает.
Он никогда мне ничего не рассказывал из своего прошлого. Я знаю только, что после школы он сразу пошел работать. А как он учился, где работал до этой тентовой фирмы - он всегда об этом молчит и рассказывает только то, что происходит прямо сейчас. Или если только какие-то истории. А так чтобы просто вспомнить, как это было, взглянуть на прошлое глазами того человека - он не может. Да и о моих-то воспоминаниях читает из тетрадки через силу. А мне вот нравится вспоминать.
Если бы я могла говорить, или хотя бы писать так же быстро, как у меня получается думать, я бы всем рассказывала свои сны. Мне часто снится что-то необычное - когда просыпаешься и вообще не можешь понять, спала ты или нет. Ведь о прошедшем дне мы помним так же размыто, как и о сне, одни лишь кусочки. Так кто ж знает, может, и сны все происходили на самом деле?
Недавно мне приснилось, что я ехала в метро, и наш поезд куда-то не туда занесло. Мы ехали на полной скорости по тоннелю очень странного вида, до тех пор, пока не врезались в тупик, и поезд наш не разнесло на части. А потом я очнулась среди развалин, и ко мне кто-то подошел и помог подняться. Он взял меня за руку и повел через дырку в стене наружу, я не очень помню, куда именно. И спустя некоторое время я оказалась посреди огромного дворца. Он был как будто подвешен в воздухе, но при этом я понимала, что он как бы нигде и не находился, просто существовал сам по себе.
Было что-то вроде неба, но без облаков и звезд, просто пустота вокруг. В этой пустоте висели огромные цифры, как на электронных часах - сначала «два», потом двоеточие, и после него «семьдесят шесть». Я прекрасно понимала, что такого времени не бывает. И тогда я подумала: «два часа семьдесят шесть минут» - это время, когда ты умираешь.
Причем все было настолько реально, что я постоянно твердила про себя: «Ну это просто не может быть сном!» Я никогда не чувствовала все настолько сильно, я переживала каждую секунду происходящего - все было, как в реальной жизни. И мне было очень страшно, я совершенно не понимала, где именно я оказалась, но точно знала, что мой прошлый мир остался где-то совсем далеко. Как будто он остался во сне.
Мужчина, который привел меня в замок, сказал мне следовать за ним дальше. Причем он говорил, а слова его отпечатывались внутри моей головы буквами, и я понимала его речь, как будто бы слышала. Мы прошли с ним мимо нескольких комнат, и, наконец, дошли до одной, маленькой, в которой совсем ничего не было. Мужчина сказал мне:
- Теперь ты будешь здесь. Это твой новый дом.
Он подождал немного, затем добавил:
- Скажи, что ты хочешь сюда?
Я немного подумала и ответила ему:
- Я хочу пианино.
Андрей остался сидеть в своей комнате, щелкая мышкой на компьютере, раскладывая пасьянс. Он не понимал, почему она всего этого не чувствует. Почему она не понимает, что к чужим вкусам нужно относиться с уважением, и нельзя никогда говорить «в лоб». Или что нельзя вспоминать своих бывших парней, и уж особенно говорить, в чем они были лучше. Каждый раз, когда он слышал что-то подобное, то тут же уходил в себя, потому что ему было неудобно из-за этого ссориться. Когда тебя унижают - это одно, а когда ты начинаешь еще и при этом жаловаться - это уже совсем другое. Каждый раз, когда она задевала его словом, он мстил ей полным равнодушием. Делал вид, что ему абсолютно все равно.
Андрей встал из-за компьютера, походил по комнате, остановился в самом центре. Марина только что ушла к какому-то очередному другу, который позвал ее посидеть с ним в кафе. Да, она сказала, что ей от него ничего не надо. Что это просто друг, и они знакомы с ним еще со школы. Но при этом она не скрывала, что намерения этого друга были несколько иные. И Андрея мучила даже не то, чтобы ревность - скорее, обида. То, что Марина позволяла кому-то считать его дураком, мол, «а, подумаешь, муж».
И когда Марина спросила его, можно ли ей будет сходить, уже сам вопрос показался Андрею унизительным. И он совершенно спокойно ответил ей:
- Конечно.
Они еще не расписывались, но уже носили обручальные кольца. Правда, иногда Марина старалась прятать правую руку: когда к ней подходили, заигрывали с ней. Андрей замечал такие вещи, и это его очень сильно задевало.
Андрей пытался задавить обиду, но у него не получалось. И самое неприятное для него заключалось в том, что она так делала постоянно, а у него и мыслей не было вот так с ней поступать. И даже если бы он отомстил ей подобным образом - он бы сделал это назло, потому что любит ее. А она делала все это просто так, даже не задумываясь о его чувствах. Это совершенно выбивало его из колеи.
Впрочем, отомстить у него все равно бы не вышло: девушки не липли к нему так, как к парни к Марине. То ли потому что он не был таким красивым, то ли из-за его замкнутости. А может, просто потому, что он был парнем, а не девушкой.
Марина ушла молча, даже не попрощавшись. Иногда Андрею даже казалось, что она больше никогда и не вернется, и он часто готовился к этому. А иногда собирался уйти из дома сам. Андрей понимал, что ей с ним сложно. Что было бы гораздо лучше, если бы он выговаривался ей по любому поводу. Даже если бы они каждый день ссорились - это было бы лучше. Но ему казалось, что она просто плюет в него. Делать при этом обиженное лицо он не собирался.
Он вышел на кухню, зажег на конфорке газ, поставил чайник. Внутри него была какая-то пустота, никаких мыслей, только обида, ставшая уже привычной и даже в чем-то родной. Иногда эта обида доходила в нем до крайней точки, и Андрей в отчаянии плакал, навзрыд, тайком от всех. В такие моменты он прощал Марине все.
Из коридора вдруг послышались звуки - шаги и голоса, мужской, затем женский, потом снова мужской, кто-то разговаривал, идя по коридору на кухню.
- Тут есть даже чердачный ход, по которому можно пройтись до самого метро, - доносилось оттуда.
- Круто. Я что-то такое уже слышал, - интонации мужского голоса были очень необычными, так люди не разговаривают, только если не стараются специально.
Андрей, услышав шаги, поспешно сел прямо с ногами на стул и уткнул голову в колени. Он не любил, когда незнакомые люди заставали его открытым, он всегда от всех прятался. Андрей вообще подолгу привыкал к новым людям, и почти всегда молчал в компаниях.
Он любил слушать людей из укрытия.
«Это новенькая, что ли - Настя? Голос вроде ее», - подумалось ему, - «А кто тогда с ней? Ее друг?» При слове «друг» он еще больше погрустнел, и еще сильнее уткнулся головой в колени. Шаги приближались, а голоса становились все громче. «Нет, голос вроде не Настин».
Агент и Никита вошли на кухню, и Никита проговорил:
- Ну, это я уже видел. Сейчас, Алиса только решит, какая комната ей больше нравится.
- У ванной комнаты самая приличная. А, впрочем, нет. Она уже занята, - Агент достала тетрадку, открыла нужную страницу, - Да, вот, там по коридору дальше, тоже ничего.
Андрей медленно приподнял голову и как будто устало произнес:
- Напротив нашей хорошая. Там есть обои и отопление.
Агент повернулась к нему:
- Ой, а я вас и не заметила. Здравствуйте.
- Здравствуйте, - Андрей посмотрел на нее, затем взглянул на Никиту, - здравствуйте.
Никита уставился куда-то в сторону:
- Приятно познакомиться.
- Андрей.
- Никита.
Агент убрала тетрадку обратно себе в сумку, и повернулась к Никите:
- Замок себе повесите сами. А завтра тогда приходите в офис на Конюшенной, и мы заключим с вами договор. Пойдемте, - она пошла из кухни в коридор.
- Идите, я сейчас подойду. Пусть пока Алиса там посмотрит, - после этих слов Никита подошел к Андрею.
- Ну, как тут? Кухня довольно-таки темная-светлая.
- В смысле? - переспросил Андрей.
- Ну, как тут вообще живется? - Никита принялся рассматривать газовую плиту.
- Да нормально, - Андрей немного оживился. - Вода вот есть, газ тоже, туалет, ванная и душ. Все в порядке. Правда, если вдруг придет инспекция, душ нам отключат.
- Почему это?
- Да потому что квартира не предназначена для ванной комнаты. Ты видел, как у нас душ сделан? На доски просто кабинка приделана, а вода - в трубу. Так что если вдруг кто-нибудь в ЖЭК настучит, будем все ходить грязными.
- Круто.
- Чего круто-то? - Андрей вопросительно поднял брови.
- Ну то, что душа не будет. Будем мыться в тазиках, - Никита при этих словах довольно закатил глаза.
- Хочешь, вниз селись. Там как раз никакого душа нет, - Андрей уткнулся обратно головой в колени.
- Ладно, я пойду тогда, - Никита помахал Андрею рукой и пошел обратно в коридор, - Соседи-то как? Нормальные?
- Нормальные, - сквозь зубы процедил Андрей. Дождавшись, когда тот уйдет, встал на ноги. «Придурок какой-то», - подумал он про себя.
Небо было целиком затянуто тучами, а дневной свет равномерно распределен по всей его поверхности.
Пары секунд оказалось достаточно, чтобы Влад понял, где он находится: «Проспект Ветеранов». Если пойти направо, будет станция метро. Только вот… он что-то пропустил? Почему все сидят по домам? Или весь город в срочном порядке эвакуировали?
Даже не надеясь встретить какой-нибудь транспорт, он пошел пешком прямо по середине проезжей части. Иногда он срывался на бег, но почти тут же останавливался, не справляясь с одышкой. Сигареты давали о себе знать. Вдобавок ко всему, он понял, что сильно проголодался.
Нащупав в кармане кое-какие деньги, он задумался: «Я так понимаю, что магазины тоже не работают». Он осмотрелся кругом, заметил - в ста метрах от него горела вывеска: «Продукты 24». «Что ж, можно хотя бы проверить: открыто или нет. К тому же, это по дороге».
Магазин оказался открыт. Спустившись по ступенькам и отворив дверь, Влад увидел: внутри было так же безлюдно, как и везде. Взяв с прилавка пачку сигарет, зажигалку, и закурив прямо в помещении, он отправился к полкам. Мясо, йогурты, все это оказалось вполне свежим, и годным к употреблению. С полной корзинкой еды Влад прошел через металлоискатели и поднялся наверх.
И тут до него дошло.
«Это конец» - пронеслось в его голове и вызвало уже целую серию мурашек, которые на этот раз покрыли не только кожу головы, но и, казалось, весь его мозг целиком. «В городе взорвали какую-то новую бомбу» - проговорил про себя Влад, всматриваясь в окна дома напротив. Если его предположение верно, то … он оказался единственным выжившим во всем городе!
Или даже на всей планете?
Все вокруг было мертвым. Готовым к употреблению, свежим, но абсолютно безжизненным. Даже мухи, так часто встречающиеся летом - и те куда-то делись.
Шок не давал Владу полностью осознать всю ситуацию. Он просто не мог принять это - как это все вдруг исчезло, оставив его в полном одиночестве? «И почему эта участь миновала одного меня?»
Какие-то воспоминания начали лезть из памяти, образуя ответ. «Ну конечно! Я же находился в астрале! Я как раз путешествовал в другой мир и узнавал очередную Истину! Я медитировал, точно помню - потом я попал в информационный центр, а потом…» Что было потом, Влад не помнил. Но видимо, он просто вернулся в свое тело - уже тогда, когда все остальные исчезли.
Я открываю глаза и долго не могу понять, где нахожусь. Все раскидано по полу - вещи, монитор, электрогитара, журналы и книги, одежда, бумажки и прочий мусор. Все это когда-то было аккуратно разложено в нашей прежней комнате - по полкам, холодильнику и ящикам. А тут я просыпаюсь среди всего этого хлама, и меня долго не покидает мысль, что я такой же хлам, и такая же вещь, как и все, что валяется вокруг меня. Долго не могу вспомнить, как я вообще здесь оказалась.
Мы позапрошлую ночь спали еще на старой квартире, а эту и предыдущую уже тут. За три дня мы перевезли оттуда все, что принадлежало нам, даже обогреватель и зеркало. И чайник. И еще много всего, всякие там компакт-диски, лекарства, кучу исписанных нами тетрадок. А еще матрас, чтобы было на чем спать. Все это Никита раскидал по полу, по разным углам, а посуду сложил на подоконнике.
Мне ужасно хочется пить, я нахожу чайник, но он оказывается пустой - то ли я его весь выпила ночью, то ли Никита. В комнате ночью душно, зачем-то включено отопление, хотя и так тепло, а форточки в окне нет, и целиком его тоже не открыть - сломана рама.
Компьютер уже собранный, нажимаю кнопку включения - загораются лампочки, на экране появляются разные надписи, что-то там загружается. Поиграю хоть во что-нибудь. Пока тот загружается, беру чайник и иду на кухню ставить кипятиться воду. Главное - это не повстречать соседей. Мне очень неудобно кивать им вместо нормального «здравствуйте» - получается, будто я важничаю. А это совсем не так. Вчера я уже встретила двух - в коридоре, и обоим кивала. И сразу старалась идти дальше, чтоб не пришлось разговаривать.
Хорошо хоть, что соседей у нас пока немного. Всего в квартире десять комнат, а занято, судя по замкам на дверях, только четыре. Одна у входа - там мы живем, еще одна - напротив по коридору. Потом около ванной комнаты - там со своим парнем живет девушка, которую мы встретили тогда в дверях. И еще одна комната занята рядом с нашей.
Прихожу на кухню, набираю воды в чайник, ставлю на газ. Я никогда раньше не жила в коммунальной квартире, да и Никита тоже. Только мне как-то и не хотелось, а вот Никите, наоборот, было интересно. Мне же хотелось побольше оставаться с ним наедине, чтоб ничего не отвлекало. А так получается, что мы еще больше друг от друга отдаляемся.
У нас иногда с ним случались такие моменты, когда мы были близки друг с другом. Например, когда я сидела в кресле, а он подсел рядом, с тетрадкой и ручкой, и просто стал рассказывать о своей жизни. О том, какая у него работа, и как там ему бывает тяжело. Он работает в тентовой фирме - они строят закрытые павильоны для разных спортивных баз, теннисных и футбольных клубов. Никита рассказывал, что их начальник всегда ходит в кожаной куртке, и всегда с правой рукой в кармане. Он родился мертвым, и пока его возвращали к жизни, случайно пережали ему руку, и она у него теперь практически не работает. Еще их начальник никогда не смеется, и всегда очень педантичен - меряет только в миллиметрах, даже если счет идет на сантиметры. И что с этим начальником всем скучно. А еще во время стройки Никита часто стоит один где-нибудь в углу и думает. О самом разном: о жизни, о космосе, о мире, просто потому что настроение такое - хочется думать.
В такие моменты я его очень люблю. В нем есть что-то такое трогательное. Правда, часто он сам себе придумывает странные правила, и сам же им следует - вот тогда получается путаница. Порою мне даже кажется, что Никита никогда не будет счастлив. Хотя бы потому, что он не может просто взять и бросить все, и зажить самой обычной жизнью. Счастье - оно ведь невозможно без простоты.
Сейчас он, наверное, на работе. В последнее время мы редко с ним общаемся, как правило, только жестами, или если я ему на пальцах говорю что-то. Например, когда он уходит утром, а я не сплю, то я часто говорю ему:
- Удачного тебе дня, любимый мой Никитка!
Или:
- Буду ждать, когда ты придешь.
Я все пытаюсь его заставить выучить мой язык, чтобы он забыл про свои глупые принципы и просто пошел мне навстречу. Но он всегда мне в ответ только пожимает плечами, смотрит по сторонам, мнется, а затем молча уходит. Мне даже кажется, что в такие моменты ему немного передо мной стыдно. Но все равно это ничего не меняет.
Возвращаюсь в комнату и только тогда замечаю, что на подоконнике лежит записка. Подхожу, смотрю, что там. Почерк неровный - видно, что Никита, когда писал, торопился. На листочке написано: «Доброе утро. Еда в камине, съешь, если будешь голодная. Никита». Заглядываю в камин, там два бутерброда, с плавленым сыром - мы все это вчера купили в магазине напротив. Холодильника у нас пока нет, поэтому питаемся разной ерундой, вроде этих бутербродов. Сыр уже слегка подсох по бокам, но есть можно, и я ем. Вернее, съедаю один бутерброд, а второй оставляю на потом - доем его, когда буду пить кофе.
На компьютере у Никиты есть много разных папок, с музыкой, фильмами, какими-то программами разными. Он накачал всего себе из Интернета, разных групп, у которых даже альбомы свои не вышли, потому что они непопулярны. Он еще очень любит одну певицу, которая окончательно испортилась и выпустила странный альбом, который был воспринят всеми в штыки. Критики в журналах называли ее новые песни пародиями, слабыми попытками сочинить хоть что-то. Когда-то она была очень популярна. А теперь ее любит только один Никита - то ли из сочувствия, то ли он действительно видит что-то такое в ее музыке, чего не видят другие. Если бы я могла слышать, я бы сказала точнее.
«Вся жизнь, как точка зрения на что-то, и вечность вдруг срывается с машин, она летит, разбрызгиваясь в капли пота, и оседает на планетах наших спин…»
А еще у него в компьютере есть папка с именем «Алиса». Там мои фотографии, некоторые стихи, которые я пробовала сочинять. Ничего хорошего из этого не вышло. То, что я вижу - оно все какое-то совсем не поэтическое. Еще в этой папке лежат фотографии моих старых рисунков - я уже давно ничего не рисую.
Выбираю музыку наугад и ставлю на воспроизведение - чтобы просто играла фоном. Никита, когда в первый раз застал меня за этим занятием, был очень удивлен. Я тогда слушала что-то из его групп, а он как раз пришел домой раньше обычного, и я не успела ничего выключить. Как оказалось, музыка играла очень громко, и соседи снизу стучали нам в потолок. Мы тогда еще жили на Проспекте Ветеранов в отдельной квартире. Громко - это когда ушам больно. Никита посмеялся, и научил меня вертеть колесико на колонках так, чтобы соседи не жаловались. С тех пор я все время слушаю музыку.
На этот раз я ставлю играться арт-рок, или «прогрессив», как его называют. Никита его постоянно слушает. Эта музыка существует где-то примерно с шестидесятых, и всегда была уделом лишь немногих ценителей - так мне говорил Никита. Он часто этот арт-рок слушает, говорит, что у него от такой музыки видения. А я читала про нее - вроде бы она специально для видений и сочиняется, поэтому так называется: «арт-рок», от слова «рисовать».
Музыку, оказывается, тоже можно видеть, правда, если ты при этом еще и слышишь. То есть ты никогда не станешь святым, если у тебя нет рук. Просто потому что тебе нечем будет креститься. Ну, как-то так.
Но я все равно ее слушаю. Пока пью кофе или читаю что-нибудь - всегда фоном играет какая-нибудь песня. Не знаю, зачем мне это… просто хочется. Хочу почувствовать себя немного причастной к этому миру. Однажды Никита написал в моей тетрадке:
- Бог создал нас, чтобы мы сочиняли музыку. Ведь сам Он был слишком идеален для этого.
Я не знаю, кто такой Бог. Со мной ни разу никто такой не разговаривал, и я не видела никаких ангелов. Я несколько раз ходила в церковь, когда меня еще водила туда мама, но даже там я ничего не чувствовала. Было постоянное ощущение пустоты, и всю службу мне казалось, что остальные что-то чувствуют, а я нет. Все люди в этой церкви были для меня как будто святыми, а я… я просто смотрела вверх, под купол, и ничего там не видела.
Иду обратно за чайником на кухню. Выключаю под ним газ, когда начинает идти пар. Никита говорит, что даже пар выходит с определенным звуком, который ни с каким другим не спутаешь. Пока чайник стынет, подхожу к кухонному окну и смотрю через него во двор: там почта, фирма по ремонту бытовой техники, мусорные контейнеры. Черная кошка вылезла из-под машины и тут же убежала под арку, быстро-быстро, испугавшись чего-то. Есть даже такие звуки, от которых становится страшно.
Сейчас уже осень, и небо по вечерам красное, и как будто изнутри светится. Деревья без листьев замирают, и выглядят так, как будто кто-то пролил на землю жидкость, а она протекла вверх.
Прохожие словно прижимаются друг к другу, на расстоянии. Время замедляется с каждым днем. В такую погоду я все время смотрю в окно, как в картину, где комната - это просто рамка, а на самом деле никаких рамок-то и нет. В такие моменты я просто пропадаю, застываю в паузе деревьев, прижимаюсь к домам. Замерзаю вместе с воздухом. Или медленно тону в Неве. Красиво.
Поворачиваюсь от окна и вдруг вижу перед собой мужчину, в шортах, рубашке с коротким рукавом, на вид лет сорока пяти. Это тот самый, что живет в соседней с нами комнате. Он в очках и не брит. Стоит, смотрит на меня и как будто ждет чего-то, что я ему отвечу. Я же просто киваю. Он сдержанно улыбается, немного мнется, как мне кажется, затем снова открывает рот и говорит что-то уже длинное. Мне становится неудобно. Я делаю вид, что слушаю его; потом, когда тот заканчивает, еще несколько раз ему киваю, затем с отсутствующим взглядом беру чайник и ухожу к себе в комнату. Чувствую себя полнейшей дурой, но что же мне было делать?
Вот перед одним соседом уже «засветилась», и это, боюсь, только начало. Когда мы жили в отдельной квартире, я спокойно ходила на кухню, готовила себе нормальную еду, а здесь я так не могу. Я не могу даже сходить нормально в душ, потому что боюсь соседей. Я пыталась объяснить это Никите, сначала на пальцах, потом в тетрадке, но он все равно сделал по-своему. Он всегда все по-своему делает.
Он никогда мне ничего не рассказывал из своего прошлого. Я знаю только, что после школы он сразу пошел работать. А как он учился, где работал до этой тентовой фирмы - он всегда об этом молчит и рассказывает только то, что происходит прямо сейчас. Или если только какие-то истории. А так чтобы просто вспомнить, как это было, взглянуть на прошлое глазами того человека - он не может. Да и о моих-то воспоминаниях читает из тетрадки через силу. А мне вот нравится вспоминать.
Если бы я могла говорить, или хотя бы писать так же быстро, как у меня получается думать, я бы всем рассказывала свои сны. Мне часто снится что-то необычное - когда просыпаешься и вообще не можешь понять, спала ты или нет. Ведь о прошедшем дне мы помним так же размыто, как и о сне, одни лишь кусочки. Так кто ж знает, может, и сны все происходили на самом деле?
Недавно мне приснилось, что я ехала в метро, и наш поезд куда-то не туда занесло. Мы ехали на полной скорости по тоннелю очень странного вида, до тех пор, пока не врезались в тупик, и поезд наш не разнесло на части. А потом я очнулась среди развалин, и ко мне кто-то подошел и помог подняться. Он взял меня за руку и повел через дырку в стене наружу, я не очень помню, куда именно. И спустя некоторое время я оказалась посреди огромного дворца. Он был как будто подвешен в воздухе, но при этом я понимала, что он как бы нигде и не находился, просто существовал сам по себе.
Было что-то вроде неба, но без облаков и звезд, просто пустота вокруг. В этой пустоте висели огромные цифры, как на электронных часах - сначала «два», потом двоеточие, и после него «семьдесят шесть». Я прекрасно понимала, что такого времени не бывает. И тогда я подумала: «два часа семьдесят шесть минут» - это время, когда ты умираешь.
Причем все было настолько реально, что я постоянно твердила про себя: «Ну это просто не может быть сном!» Я никогда не чувствовала все настолько сильно, я переживала каждую секунду происходящего - все было, как в реальной жизни. И мне было очень страшно, я совершенно не понимала, где именно я оказалась, но точно знала, что мой прошлый мир остался где-то совсем далеко. Как будто он остался во сне.
Мужчина, который привел меня в замок, сказал мне следовать за ним дальше. Причем он говорил, а слова его отпечатывались внутри моей головы буквами, и я понимала его речь, как будто бы слышала. Мы прошли с ним мимо нескольких комнат, и, наконец, дошли до одной, маленькой, в которой совсем ничего не было. Мужчина сказал мне:
- Теперь ты будешь здесь. Это твой новый дом.
Он подождал немного, затем добавил:
- Скажи, что ты хочешь сюда?
Я немного подумала и ответила ему:
- Я хочу пианино.