О свитерах с люрексом, вестиментарных кодах и времени тяжелой травмы
"Это все признаки распада языка костюма. Распад языка означает, что мы смотрим на человека и не можем ответить на главные вопросы. Мы обычно можем ответить на вопросы гендера, хотя как раз в 90-х годах ставились удивительные эксперименты в смысле андрогинности - тогда происходили разные эксперименты с гендерным костюмом. Но мы не можем ответить, например, на вопрос, богатый это человек или бедный, какое у него образование, агрессивный он или нет, есть ли у него семья, чем он занимается в своей жизни. Это важнейшие вопросы, и при распаде языка на них не получают ответы. Мои респонденты в ответ на вопрос: «Значила ли для вас что-нибудь одежда в 1990 году?» - это был вводный вопрос - давали два ответа, которые полностью повторяют друг друга. Один звучит так: «Одежда говорила о человеке почти все». Другой звучит так: «Одежда ничего не говорила ни о ком». Любой человек, который занимается формальной логикой или семиотикой, понимает, что эти две вещи совершенно не противоречивые. «Говорить все» - это, по большому счету, не сообщать никаких подробностей, не иметь возможности разбить ответ на подробности. «Не говорить ничего» означает ровно то же самое, мы можем толковать сообщение как угодно, можем так, а можем сяк.
Проблема заключается в том, что нам как живым существам, как обществу этот язык необходим, мы не можем без него нормально функционировать. И вот те исследования, которые я делала, показывают, как люди цеплялись за какие-нибудь понятные «слова» или «выкрики» в этом языке костюма, чтобы создать хоть какой-то псевдоязык. Он был немножко такой «абырвалг», но он был нужен. Я приведу пример «костюмного» слова, имевшего огромное значение, - это слово «вкус». Вкус оказался некоторой константой, которая позволяла людям, во-первых, ориентироваться самим, то есть отвечать на вопрос: могу ли я это надеть и что это будет значить? Ориентироваться, когда ты смотришь на другого; по крайней мере, в твоем субъективном представлении ты мог сказать, что этот человек одет со вкусом, и попробовать из этого сделать выводы о его социальной близости. И, наконец, ориентироваться, когда речь идет о бесконечном потоке новых вещей, которые ты не знаешь как оценивать. Например: «Ангорские пушистые свитера с люрексом и стразами на груди, которые были тогда просто писком и шиком, у нас дома считались моветоном. Я отбрыкивалась от лосин, от свитеров с люрексом...» «Свитера с люрексом - это травма поколения! И ободков на голову. Очень благодарна отцу за его хороший вкус. В моем гардеробе не было ничего вульгарного никогда»."
"И ужасно интересно, что те, кто говорил, что не мог принять участие в этой гонке за хоть какой-то одеждой, уходили в другую крайность: они сообщали, что для них одежда теряла всякий смысл. Люди говорили: «Послушайте, я все равно не могу доставать ничего нормального, поэтому я один раз и навсегда сказал себе, что меня это не касается», «я одеваюсь так, чтобы у меня, - как написал один респондент, - на жопе что-нибудь было». Это тоже была стратегия выживания и сохранения чувства собственного достоинства. По крайней мере, я не играю в эту игру, достойно из нее выхожу."
Прекрасная лекция Линор Горалик про одежду 1990-х годов - результат серьезного социокультурного исследования "о свитерах с люрексом, вестиментарных кодах и времени тяжелой травмы" - на Colta.ru. Слишком большой текст, чтобы перенести сюда, поэтому против правил будет ссылка, а не репост, но это стоит прочитать.
Проблема заключается в том, что нам как живым существам, как обществу этот язык необходим, мы не можем без него нормально функционировать. И вот те исследования, которые я делала, показывают, как люди цеплялись за какие-нибудь понятные «слова» или «выкрики» в этом языке костюма, чтобы создать хоть какой-то псевдоязык. Он был немножко такой «абырвалг», но он был нужен. Я приведу пример «костюмного» слова, имевшего огромное значение, - это слово «вкус». Вкус оказался некоторой константой, которая позволяла людям, во-первых, ориентироваться самим, то есть отвечать на вопрос: могу ли я это надеть и что это будет значить? Ориентироваться, когда ты смотришь на другого; по крайней мере, в твоем субъективном представлении ты мог сказать, что этот человек одет со вкусом, и попробовать из этого сделать выводы о его социальной близости. И, наконец, ориентироваться, когда речь идет о бесконечном потоке новых вещей, которые ты не знаешь как оценивать. Например: «Ангорские пушистые свитера с люрексом и стразами на груди, которые были тогда просто писком и шиком, у нас дома считались моветоном. Я отбрыкивалась от лосин, от свитеров с люрексом...» «Свитера с люрексом - это травма поколения! И ободков на голову. Очень благодарна отцу за его хороший вкус. В моем гардеробе не было ничего вульгарного никогда»."
"И ужасно интересно, что те, кто говорил, что не мог принять участие в этой гонке за хоть какой-то одеждой, уходили в другую крайность: они сообщали, что для них одежда теряла всякий смысл. Люди говорили: «Послушайте, я все равно не могу доставать ничего нормального, поэтому я один раз и навсегда сказал себе, что меня это не касается», «я одеваюсь так, чтобы у меня, - как написал один респондент, - на жопе что-нибудь было». Это тоже была стратегия выживания и сохранения чувства собственного достоинства. По крайней мере, я не играю в эту игру, достойно из нее выхожу."
Прекрасная лекция Линор Горалик про одежду 1990-х годов - результат серьезного социокультурного исследования "о свитерах с люрексом, вестиментарных кодах и времени тяжелой травмы" - на Colta.ru. Слишком большой текст, чтобы перенести сюда, поэтому против правил будет ссылка, а не репост, но это стоит прочитать.