Что у клоуна впереди?
Что у клоуна впереди?
Интервью с израильским клоуном Фёдором Макаровым, взятое у него его отцом, детским писателем Сергеем Макаровым, опубликованное в часкоре 6-го октября 2009 года.
Впереди у клоуна - день рождения и одновременно выступление в буффонадном спектакле «Хаотичный Одиссей» в Тель-Авиве. А назавтра - работа в полунинском «Снежном шоу» в Испании…
- А что ещё? Спросим у него самого. Что у клоуна впереди, а что сзади?
- Впереди у клоуна нос, а сзади - то место, по которому он получает пинки. Если ему не везёт.
- Когда клоун падает - это смешно? Где граница между серьёзностью и смехом?
- Когда нарочно - смешно, когда нечаянно - он делает так, будто нарочно. Когда у клоуна падает нос или рейтинг - это грустно. Граница проходит перед башнями-близнецами: до их падения смешно, после - грустно.
- Когда гримируешься перед зеркалом, думаешь о чём-нибудь? О чём?
- Какой будет спектакль. Иногда хочется плюнуть (но это чаще утром), иногда - щелбана дать себе в зеркале, иногда обезьяньи рожи строить или с собой ругаться, но только с любовью - например, лопух ты, балбесушка ты мой.
- У Бёлля клоун одинок. А ты?
- По-настоящему принятие своего полного одиночества - обязательное условие для правильных взаимоотношений с этим миром - мне ещё не совсем даётся. Ведь ты не пришит нитками к самому себе, хотя сознание вроде бы в пределах тебя. Хотя некоторые считают, что вообще нет «Я», «Ты», «Он», «Она» - всё слито. Но когда на больную мозоль наступишь, кричат они, а не кто-то другой. Ходжа Насреддин придумал, как найти ясность в сложности. Сидели люди, свесив ноги, и перепутали, где чья нога. Позвали Ходжу. Он взял палку и стал лупить всех подряд…
Другая восточная притча. Одной женщине приснился сон, что за ней гонится страшный демон, огромный, с кривыми клыками, огненными глазами. Она убегала со всех ног, но он загнал её на край обрыва. В отчаянии она обернулась к чудовищу: «Что ты будешь со мной делать?» - «Не знаю, это же твой сон», - ответил демон.
- Может ли быть клоун overqualified, иными словами, не мешает ли тебе, что ты, кроме клоунства, занимаешься ещё и переводами, фотографией, видеомонтажом, сочинением песен и саморефлексией?
- В некотором смысле разносторонность мешает двигаться в одном направлении… Но это же характер! Таким людям надо находить в жизни центр - опору и от неё путешествовать. Есть разные люди. Слава Полунин, например, говорил, что он занимался каждым делом по пять лет, чтобы его исчерпать, - танцем, балетом, пантомимой или ещё чем-то. Потом стал заниматься тем, что лучше всего получается.
- Тебе довелось играть в «серьёзном театре»: в комедии «Хитроумная вдова» Карло Гольдони. Какая разница между актёрством и клоунством?
- По большому счёту разницы нет: клоун - тот же актёр, те же театральные законы, просто говорит на другом языке.
- А по малому счёту?
- Основная разница - устройство драмтеатра отличается от устройства клоунады. Там текст, построение роли, персонаж, с которым что-то происходит…
- Но у Вахтангова, например, были размыты и текст, и персонажи, которые реагируют по обстановке…
- Да, если режиссёр и актёры настроены, все размятые, разогретые - как бы живой драмтеатр… Но там, где я играл, - это попытка выдрессировать неподготовленного актёра до уровня театрального механизма. Чтобы он худо-бедно функционировал.
- Кстати о механизме: как «Снежное шоу» столько лет не превращается в рутину?
- Там несколько параметров. Слава тасует людей и роли; меняются площадки, так что спектакль не стоит на месте. А поскольку конструкция спектакля универсальна, всегда есть возможности, хотя и небольших, но поисков - то грим по-другому сделаешь, то другого персонажа в голове построишь… Каждый день видишь одних и тех же коллег, но меняются реакции, отношения. Мы же живые. Это жизнь.
- В десятках стран и сотнях городов, где ты работал в «Снежном шоу», были разные публики. Например, была ли разница между Бродвеем и Тайванем или Южной Кореей?
- Последнее впечатление у меня было в Мексике. У всех появились цифровые камеры. И вот после спектакля все те полторы тысячи, которые смотрели спектакль, выстраиваются в очередь - каждый по отдельности хочет с тобой сфотографироваться.
В Азии реагируют всей массой абсолютно единодушно и синхронно. Когда шарик-планета щёлкает по носу Жёлтого - это вызывало почему-то восторг, шквал какой-то: «У-у-у» или «А-а-а». Всегда в этом месте - один и тот же звук с той же мощностью. На работу техники приходят минута в минуту и так же точно уходят.
Русская публика, естественно, больше склонна к глубокому переживанию и драматизму; голландцы тоже тонкие, внимательные и чувствительные, очень обстоятельно воспринимают… Мексиканцы - тёплые, доброжелательные. Американцы - разные.
В Америке меня всегда поражали маленькие дети, которые воспитаны в нормах взрослого мира. Подходит пятилетний карапуз и так важно: «Спасибо, сэр, вы очень хорошо потрудились!»
Известно, конечно, что из-за наводнения информацией за последние годы очень много утрачено наивности, открытости. Поэтому довольно трудно встретить живую и открытую реакцию. Как узнать, что глубоко затронул? В России очень часто у людей глубокие реакции, но с каждым годом меньше таких людей, реакция заблокирована или смазана, виртуальный мир туманит мозги, люди погружаются в сон какой-то, что ли.
- Помню, как тебя два часа шмонали израильские таможенники, когда ты прилетел из Амстердама в безумной шапке с косами. Что это за стиль?
- Раньше мне хотелось устраивать провокации на улице, докапываться до таможенников, полицейских - заявлять о своём существовании в реальном мире; но в этом мире, как только начинаешь выделяться, сразу приглашаешь на свою голову неприятности.
Как, например, эта шапка - из-за неё они почему-то решили, что я везу наркотики. Все швы в вещах перещупали… Или в тюрьму попал в Марселе - снимал облаву на арабских торговцев, а в аппарате не было плёнки… Постепенно, со временем, после этих столкновений и неприятных ощущений, эпатаж спадает.
Несколько лет назад практически всегда, когда я летел куда-то на гастроли, любил свалять дурака, устроить хулиганство в очереди - нарушить это напряжение рутины; в лифте, допустим, где все молчат и не смотрят на другого. Сейчас тоже иногда не выдерживаю, но уже меньше. Вообще-то очень уважаю людей непосредственных, тех, кто делает что хочет.
- А Слава занимается эпатажем?
- Слава занимается, но осторожно. Он любит дурить, как и мы все. Но когда клоун начинает валять дурака в жизни, наши иногда ворчат: а сцена для чего? При этом Слава всегда включает в труппу пару неисправимых хронических дураков, которые не могут жить нормальной жизнью, и всегда с ними приключаются какие-нибудь истории. Они действительно вносят какое-то веселье или хаос в любую структуру.
- Ты имеешь в виду среди клоунов?
- Да, есть люди, которые уже работниками стали, у них дурачество только на сцене. А в жизни серьёзные, даже мрачные. Но Слава всегда меня радует: я вижу, что он не теряет любопытства к окружающему миру, и всегда у него есть какая-то сумасшедшая идея.
- Африканские слоны спят стоя. Зачем? Может быть, они любят ночью пританцовывать?
- Нет, я думаю, чтобы все решили - табуретки. Они притворяются табуретками.
- Должен ли клоун служить в армии?
- Должен ли вообще кто-нибудь служить в армии?
- Импровизация в выступлении подобна изюминке в хлебе - но не выпекай хлеб из одного изюма. Согласен?
- Согласен. Последнее время слово импровизация меня отталкивает… Особенно, когда кто-то предлагает: «давай встретимся такого-то числа, сделаем импровизацию» - смешно.
- Но она тебе нравится в работе?
- Есть отдельный жанр - кому нравится, тот и занимается. Я полагаю, что импровизация - это разминка, чтобы зажечь друг друга, если речь идёт о партнёре. Но это, конечно, и творческий ход, когда может, например, родиться новый номер. Как брейнсторминг, мозговая атака.
- Да, но в твоих сольных спектаклях было много импровизации. И довольно здорово получалось.
- Не знаю, как к этому относиться. Это очень сложно. В этом мире считается, что нужно продаваться, т.е. иметь надёжный и твёрдый продукт. А это значит, что импровизация на каком-то этапе заканчивается. Ты делаешь одно и то же, или улучшаешь что-то… Моя цель - достичь такой ситуации, когда я смогу сформулировать свою фантазию и вывести её в этот мир. Честно говоря, я не знаю, что лучше - продукт или процесс.
- Я видел тебя в моменты экстаза - полного единства с публикой. Не думаешь ли ты, что вся твоя работа - ради этих моментов?
- Начиналось всё именно с этого. 10% подготовки, 90% - открытости; это как молитва, и в какой-то момент действительно происходило чудо, причём разделённое публикой. Это, конечно, здорово. И теперь, когда я играю в спектаклях более сформированных, чудо остаётся, но может быть послабее, потому что это структура, которую тащат несколько людей. В целом, как в футболе, чувствуешь: вот сейчас хорошие отношения с публикой, сейчас мы друг друга хорошо слышим, сейчас хорошо бежим, в хорошем ритме и так далее.
- Сейчас ты хорошо бежишь с двумя израильскими актёрами, Иоланой и Ноамом - уже почти два года вы играете спектакль «Хаотичный Одиссей» , построенный с режиссёром Машей Немировской. Это мимо-буффонада, где если и говорят, то на псевдоитальянском. Так что язык не проблема. «Одиссей» хорошо раскручен в Израиле, не пора ли ему в Россию?
- Конечно пора! Я уверен, что это очень понравится - помимо того, что это смешно и свежо, в спектакле ещё есть заряд человеческого тепла, который совсем не лишний в России. Вообще нигде.
- Когда-то твой дед Фёдор Петрович, в честь которого ты и назван, рассказывал, как они играли комедию в сельском клубе, где-то в середине 1920-х годов. Когда до его героя дошла очередь, он произнёс, как было написано в тексте: «Хе-хе 3 раза».
От лица зрительской аудитории в день твоего рождения позволь пожелать тебе хе-хе, ха-ха и хо-хо как минимум 283 694 раза. (Начинай отсчёт!)
- Хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо… Уже 27. Продолжать?
- Продолжай.
Беседовал Сергей Макаров. 6 октября 2009.
Интервью с израильским клоуном Фёдором Макаровым, взятое у него его отцом, детским писателем Сергеем Макаровым, опубликованное в часкоре 6-го октября 2009 года.
Впереди у клоуна - день рождения и одновременно выступление в буффонадном спектакле «Хаотичный Одиссей» в Тель-Авиве. А назавтра - работа в полунинском «Снежном шоу» в Испании…
- А что ещё? Спросим у него самого. Что у клоуна впереди, а что сзади?
- Впереди у клоуна нос, а сзади - то место, по которому он получает пинки. Если ему не везёт.
- Когда клоун падает - это смешно? Где граница между серьёзностью и смехом?
- Когда нарочно - смешно, когда нечаянно - он делает так, будто нарочно. Когда у клоуна падает нос или рейтинг - это грустно. Граница проходит перед башнями-близнецами: до их падения смешно, после - грустно.
- Когда гримируешься перед зеркалом, думаешь о чём-нибудь? О чём?
- Какой будет спектакль. Иногда хочется плюнуть (но это чаще утром), иногда - щелбана дать себе в зеркале, иногда обезьяньи рожи строить или с собой ругаться, но только с любовью - например, лопух ты, балбесушка ты мой.
- У Бёлля клоун одинок. А ты?
- По-настоящему принятие своего полного одиночества - обязательное условие для правильных взаимоотношений с этим миром - мне ещё не совсем даётся. Ведь ты не пришит нитками к самому себе, хотя сознание вроде бы в пределах тебя. Хотя некоторые считают, что вообще нет «Я», «Ты», «Он», «Она» - всё слито. Но когда на больную мозоль наступишь, кричат они, а не кто-то другой. Ходжа Насреддин придумал, как найти ясность в сложности. Сидели люди, свесив ноги, и перепутали, где чья нога. Позвали Ходжу. Он взял палку и стал лупить всех подряд…
Другая восточная притча. Одной женщине приснился сон, что за ней гонится страшный демон, огромный, с кривыми клыками, огненными глазами. Она убегала со всех ног, но он загнал её на край обрыва. В отчаянии она обернулась к чудовищу: «Что ты будешь со мной делать?» - «Не знаю, это же твой сон», - ответил демон.
- Может ли быть клоун overqualified, иными словами, не мешает ли тебе, что ты, кроме клоунства, занимаешься ещё и переводами, фотографией, видеомонтажом, сочинением песен и саморефлексией?
- В некотором смысле разносторонность мешает двигаться в одном направлении… Но это же характер! Таким людям надо находить в жизни центр - опору и от неё путешествовать. Есть разные люди. Слава Полунин, например, говорил, что он занимался каждым делом по пять лет, чтобы его исчерпать, - танцем, балетом, пантомимой или ещё чем-то. Потом стал заниматься тем, что лучше всего получается.
- Тебе довелось играть в «серьёзном театре»: в комедии «Хитроумная вдова» Карло Гольдони. Какая разница между актёрством и клоунством?
- По большому счёту разницы нет: клоун - тот же актёр, те же театральные законы, просто говорит на другом языке.
- А по малому счёту?
- Основная разница - устройство драмтеатра отличается от устройства клоунады. Там текст, построение роли, персонаж, с которым что-то происходит…
- Но у Вахтангова, например, были размыты и текст, и персонажи, которые реагируют по обстановке…
- Да, если режиссёр и актёры настроены, все размятые, разогретые - как бы живой драмтеатр… Но там, где я играл, - это попытка выдрессировать неподготовленного актёра до уровня театрального механизма. Чтобы он худо-бедно функционировал.
- Кстати о механизме: как «Снежное шоу» столько лет не превращается в рутину?
- Там несколько параметров. Слава тасует людей и роли; меняются площадки, так что спектакль не стоит на месте. А поскольку конструкция спектакля универсальна, всегда есть возможности, хотя и небольших, но поисков - то грим по-другому сделаешь, то другого персонажа в голове построишь… Каждый день видишь одних и тех же коллег, но меняются реакции, отношения. Мы же живые. Это жизнь.
- В десятках стран и сотнях городов, где ты работал в «Снежном шоу», были разные публики. Например, была ли разница между Бродвеем и Тайванем или Южной Кореей?
- Последнее впечатление у меня было в Мексике. У всех появились цифровые камеры. И вот после спектакля все те полторы тысячи, которые смотрели спектакль, выстраиваются в очередь - каждый по отдельности хочет с тобой сфотографироваться.
В Азии реагируют всей массой абсолютно единодушно и синхронно. Когда шарик-планета щёлкает по носу Жёлтого - это вызывало почему-то восторг, шквал какой-то: «У-у-у» или «А-а-а». Всегда в этом месте - один и тот же звук с той же мощностью. На работу техники приходят минута в минуту и так же точно уходят.
Русская публика, естественно, больше склонна к глубокому переживанию и драматизму; голландцы тоже тонкие, внимательные и чувствительные, очень обстоятельно воспринимают… Мексиканцы - тёплые, доброжелательные. Американцы - разные.
В Америке меня всегда поражали маленькие дети, которые воспитаны в нормах взрослого мира. Подходит пятилетний карапуз и так важно: «Спасибо, сэр, вы очень хорошо потрудились!»
Известно, конечно, что из-за наводнения информацией за последние годы очень много утрачено наивности, открытости. Поэтому довольно трудно встретить живую и открытую реакцию. Как узнать, что глубоко затронул? В России очень часто у людей глубокие реакции, но с каждым годом меньше таких людей, реакция заблокирована или смазана, виртуальный мир туманит мозги, люди погружаются в сон какой-то, что ли.
- Помню, как тебя два часа шмонали израильские таможенники, когда ты прилетел из Амстердама в безумной шапке с косами. Что это за стиль?
- Раньше мне хотелось устраивать провокации на улице, докапываться до таможенников, полицейских - заявлять о своём существовании в реальном мире; но в этом мире, как только начинаешь выделяться, сразу приглашаешь на свою голову неприятности.
Как, например, эта шапка - из-за неё они почему-то решили, что я везу наркотики. Все швы в вещах перещупали… Или в тюрьму попал в Марселе - снимал облаву на арабских торговцев, а в аппарате не было плёнки… Постепенно, со временем, после этих столкновений и неприятных ощущений, эпатаж спадает.
Несколько лет назад практически всегда, когда я летел куда-то на гастроли, любил свалять дурака, устроить хулиганство в очереди - нарушить это напряжение рутины; в лифте, допустим, где все молчат и не смотрят на другого. Сейчас тоже иногда не выдерживаю, но уже меньше. Вообще-то очень уважаю людей непосредственных, тех, кто делает что хочет.
- А Слава занимается эпатажем?
- Слава занимается, но осторожно. Он любит дурить, как и мы все. Но когда клоун начинает валять дурака в жизни, наши иногда ворчат: а сцена для чего? При этом Слава всегда включает в труппу пару неисправимых хронических дураков, которые не могут жить нормальной жизнью, и всегда с ними приключаются какие-нибудь истории. Они действительно вносят какое-то веселье или хаос в любую структуру.
- Ты имеешь в виду среди клоунов?
- Да, есть люди, которые уже работниками стали, у них дурачество только на сцене. А в жизни серьёзные, даже мрачные. Но Слава всегда меня радует: я вижу, что он не теряет любопытства к окружающему миру, и всегда у него есть какая-то сумасшедшая идея.
- Африканские слоны спят стоя. Зачем? Может быть, они любят ночью пританцовывать?
- Нет, я думаю, чтобы все решили - табуретки. Они притворяются табуретками.
- Должен ли клоун служить в армии?
- Должен ли вообще кто-нибудь служить в армии?
- Импровизация в выступлении подобна изюминке в хлебе - но не выпекай хлеб из одного изюма. Согласен?
- Согласен. Последнее время слово импровизация меня отталкивает… Особенно, когда кто-то предлагает: «давай встретимся такого-то числа, сделаем импровизацию» - смешно.
- Но она тебе нравится в работе?
- Есть отдельный жанр - кому нравится, тот и занимается. Я полагаю, что импровизация - это разминка, чтобы зажечь друг друга, если речь идёт о партнёре. Но это, конечно, и творческий ход, когда может, например, родиться новый номер. Как брейнсторминг, мозговая атака.
- Да, но в твоих сольных спектаклях было много импровизации. И довольно здорово получалось.
- Не знаю, как к этому относиться. Это очень сложно. В этом мире считается, что нужно продаваться, т.е. иметь надёжный и твёрдый продукт. А это значит, что импровизация на каком-то этапе заканчивается. Ты делаешь одно и то же, или улучшаешь что-то… Моя цель - достичь такой ситуации, когда я смогу сформулировать свою фантазию и вывести её в этот мир. Честно говоря, я не знаю, что лучше - продукт или процесс.
- Я видел тебя в моменты экстаза - полного единства с публикой. Не думаешь ли ты, что вся твоя работа - ради этих моментов?
- Начиналось всё именно с этого. 10% подготовки, 90% - открытости; это как молитва, и в какой-то момент действительно происходило чудо, причём разделённое публикой. Это, конечно, здорово. И теперь, когда я играю в спектаклях более сформированных, чудо остаётся, но может быть послабее, потому что это структура, которую тащат несколько людей. В целом, как в футболе, чувствуешь: вот сейчас хорошие отношения с публикой, сейчас мы друг друга хорошо слышим, сейчас хорошо бежим, в хорошем ритме и так далее.
- Сейчас ты хорошо бежишь с двумя израильскими актёрами, Иоланой и Ноамом - уже почти два года вы играете спектакль «Хаотичный Одиссей» , построенный с режиссёром Машей Немировской. Это мимо-буффонада, где если и говорят, то на псевдоитальянском. Так что язык не проблема. «Одиссей» хорошо раскручен в Израиле, не пора ли ему в Россию?
- Конечно пора! Я уверен, что это очень понравится - помимо того, что это смешно и свежо, в спектакле ещё есть заряд человеческого тепла, который совсем не лишний в России. Вообще нигде.
Click to view- Когда-то твой дед Фёдор Петрович, в честь которого ты и назван, рассказывал, как они играли комедию в сельском клубе, где-то в середине 1920-х годов. Когда до его героя дошла очередь, он произнёс, как было написано в тексте: «Хе-хе 3 раза».
От лица зрительской аудитории в день твоего рождения позволь пожелать тебе хе-хе, ха-ха и хо-хо как минимум 283 694 раза. (Начинай отсчёт!)
- Хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо, хе-хе, ха-ха, хо-хо… Уже 27. Продолжать?
- Продолжай.
Беседовал Сергей Макаров. 6 октября 2009.