"В тени Гоголя" Абрам Терц
Пройтись Гоголем
Гоголя интересовало присутствие некоего отсутствия в мире: лицо без носа, женитьба без жениха, ревизор без прав и намерений производить ревизию - отчего всё неуклонно проваливается в ничто, в никуда, пусть и содержит одновременно нечто весьма примечательное.
"В тени Гоголя" в заглавии допускает разные, порой диаметрально противоположные, трактовки: можно понимать примерно в том смысле, в каком Белинский вывел всю русскую литературу из гоголевской "Шинели" - как то, что все, написанное после, отмечено его влиянием, в тени его таланта. Почему не "в сиянии"? Ну, потому, что солнце русской литературы Пушкин (луна, если что, Лермонтов). А Гоголь именно теневая. сумеречная фигура, даже яростная яркость "Сорочинской ярмарки" отмечена приближением ночи, даже на солнечном дне начала "Тараса Бульбы" тень продолжения и окончания. И второй вариант трактовки вытекает отчасти из этой "теневой" его особенности, но главным образом связан с финальной утратой дара, с иссякнувшим источником, с уходом от света гениальности в тень бесплодия.
Андрей Синявский, скрытый за псевдонимом Абрам Терц, и сам знаковая-значимая фигура - не в смысле сопоставимости масштаба, но в том, что его имя отчетливо вписано в историю советской литературы, диссидентства, культуры в целом. Поищите в интернете "Процесс Синявского-Даниэля", если не в курсе - это не только познавательно, но также в очередной раз подтверждает, что развитие движется по спирали. Однако вернемся к Николаю Васильевичу. Книга писалась частью в заключении, частью в подвешенном состоянии неопределенности после выхода, но до Франции и Сорбонны, что не наложило на нее отпечатка скудости. Ощущение абсолютной свободы, избыточности, упоительной непростоты, достигаемой лишь определенным уровнем достатка и стабильности. Это удивительно, и это есть
"В тени Гоголя" - труд, уникальный по литературному уровню, качеству прозы, силе воздействия. Труд, который ломает благостную хрестоматийность, низводит Гоголя с пьедесталов, на которые взгромоздили его русская и советская критика, и поднимает на недосягаемую высоту подлинных понимания и любви. Той любви и понимания, которые одни дают право Так говорить о классике. Почему боялся быть похороненным заживо, не оттого ли, что предчувствовал в себе, живом, мертвеца - труп своего дара? Правда ли, что уморил себя голодом? Отчего после гениальных "Мертвых душ" чудовищная "Переписка с друзьями" и почему сжег второй том? Пушкин открыл русскую поэзию по имманентно присущей ему взлетной легкости, а Гоголь прозу, по столь же свойственной неловкой нелепой своей неуклюжести. Однако проза его лучше многих стихов и, уж точно, космически превосходит собственные гоголевские опусы. Никто не пугает нас, как Гоголь и никто, как он, не умеет рассмешить - это противоречивое сочетание страшного со смешным. Те же контрасты в нарочито морализаторской проповеди христианства и чёрте, который выскакивает у него буквально отовсюду, как главный движитель и отправная точка всех гоголевских сюжетов.
Я много слышала о замечательном таланте Синявского литературоведа и критика, но не уверена, что довелось бы познакомиться с его прозой, если бы Редакция Елены Шубиной не переиздала "В тени Гоголя". А если вам не чужды радости аудиокнижника, то книга в исполнении Александра Аравушкина - о лучшем и мечтать не приходится.