"Жизнь способ употребления" Жорж Перек
Дом, который построил Жорж
Алеф, борхесово место, где мир открывается весь разом.
Эта книга поначалу выбешивает абсолютное большинство читателей. Не исключая подготовленных, понимающих толк в постмодернизме вообще, французском в частности, питающих к автору нежность по прошлым встречам. Не потому, что книга толстая - видали мы такие фолианты, рядом с которыми эта просто брошюра. Не потому, что в ней не было ни картинок, ни разговоров - картинки есть, вернее это разного рода таблицы и таблички, но с похвальной миссией перемежать унылое однообразие текстовых блоков справляются. Что до разговоров, то действительно непривычно не видеть характерных диалогических перебивок, но разговоры таки имеются, хотя и в авторском пересказе.
Озадачивает отсутствие фабулы в традиционном смысле и невозможность вычленить героев в массе персонажей. Историй больше сотни, а героев, включая упоминающихся вскользь - больше тысячи, однако привязаться к кому-то из них, начать следовать за ним, отыскивать в его чертах знакомые и/или симпатичные, самоидентифицироваться (что все мы делаем. даже тысячу раз зная о непрофессионализме такого подхода к чтению) - всего этого не получается. Нет связности, история дробится на тысячу осколков, из которых не удается сложить слово "Вечность".
Ну, сначала так и есть, экспозиция колоссальная, сориентироваться в ворохе имен, всякое со своей историей и биографией, долго не удается, ощущаешь себя ребенком с кучей пазловых фрагментов в горстях. Однако по мере чтения едва намеченные сюжеты прорисовываются глубже, наливаются объемом и наполняются цветом, обрастают подробностями - и вот уже перед тобой картина мира, включающая множество персонажей, аналог того полотна с тысячей фигур, что писал большую часть жизни герой воннегутовой "Синей бороды". Но чудо погружения происходит с теми, кто продолжает читать, не поддавшись импульсу бросить, нацарапав в отзыве: "Чушь какая-то!" Что проще, экономит время, а при некоторой способности к язвительному острословию обеспечивает социальные поглаживания. Но если вы готовы претерпеть некоторые трудности ради возможности добавить в коллекцию действительно стоящую книгу, пойдемте со мной, я помогу разобраться как тут все устроено.
"Жизнь способ употребления" книга о доме. Шестиэтажном многоквартирном парижском доходном доме Османовской эпохи на рю Симон-Курбелье -11. По сути десятиминутный промежуток жизни всех его обитателей, включающий скрупулезное описание интерьеров всех помещений, и предыстории каждого из них (помещений и обитателей, по большей части авантюристов всех мастей, хотя встречаются среди них и люди кристальной честности). Обрамляющий сюжет таки есть, это история Бартлбута, богатого жильца. В течение десяти лет, он ежедневно брал уроки живописи у художника Валена. В течение следующих двадцати путешествовал по миру в сопровождении верного слуги и рисовал по одной акварели каждые две недели, всего пятьсот картин.
Каждая акварель почтой отправлялась Гаспару Винклеру, производителю игрушек и всяческих головоломок, живущему в том же доме, который превращает ее в пазл. В течение следующих 20 лет сам вернувшийся Бартлбут собирал по одной головоломке каждые две недели, собранный пазл отправлялся к мастеру Морелли, который сложными манипуляциями с химическими составами, разного рода коагуляторами и сверхтонкими сверхточными лезвиями отделяет акварель от картонной основы, убирая бороздки в местах соединения элементов. Возвращенная таким образом акварель отправляется обратно в порт, где она была написана двадцатью годами ранее, и погружается в раствор, растворяющий краску. Тогда от него останется только белый лист бумаги. В конце романа главные герои умирают, не доведя проект до конца.
Можно интерпретировать эту череду бессмысленных действий, заканчивающихся ничем, как заведомую тщету всех усилий и невозможность подчинить регламенту жизнь, которая течет, не сообразуясь с нашими о ней мнениями. Но когорта обитателей дома. так или иначе связанных с персонажами основной линии, каждый со своей историей: драматичной, курьезной, гротескной - все эти люди опровергают такой способ интерпретации. Они как взбунтовавшиеся куклы в театре Карабаса-Барабаса, не желают быть безвольными марионетками.
Мне кажется, что дело тут в другом. Жорж Перек, у которого Холокост отнял всю семью, а сам он чудом спасся, через всю жизнь и творчество пронес горечь утраты мира-который-сгинул. Не случайно самый знаменитый его роман La Disparition, написанный без единой буквы "е" - наиболее распространенной в латинском алфавите, на русском есть два варианта, я читала "Исчезание" которое Валерий Кислов, переведший и эту книгу, лишил очень частой в русском литеры "о". Так вот, заполнение романных пространств людьми и вещами, которые суть материальное свидетельство существования - это антитеза Перека равнодушию мира, позволяющего стереть свою часть.
"Они есть, - как будто говорит он всем своим творчеством, - Были, есть и будут, пока я о них помню. Со всеми своими причудами, нелепостью и несуразностью, красотой и уродством, умом и глупостью, сложностью и простотой. искушенностью и наивностью, со своими родственниками и знакомыми, с собаками и кошками, мантильями, буфетами, эстампиками, стоптанными башмаками и вчерашней бараниной в холодильнике".
Он противопоставляет творение исчезанию. Творит мир, пусть даже ограниченный одним многоквартирным домом, и мир его полон