"Пускай меня отъявят старовером". Это Чацкий о новом времени, модах и нравах. В такой компании можно и ретроградом побыть. Пусть меня примут за ханжу, святошу и пуританку, но это в высшей степени непристойно, господа. Ты хочешь написать пронзительно откровенное произведение о том, как война коверкает человеческие судьбы? Земной поклон.
Ты берешь в качестве материала для своей книги детей. Хм, знаешь ли, дорогуша, это налагает определенные обязательства морального плана. Материал соблазнителен, потому - трогателен чрезвычайно, но идти здесь не по широкой дороге, узкая горная тропа. С одной стороны отвесная стена, с другой - пропасть. Сдюжишь? Что ты говоришь, это о близнецах, да неужели? Ах, они еще и сиротки при живых родителях?
Ну, вы понимаете, как это бывает в войну: папа на фронте, мама все время работает, город бомбят, детей эвакуируют. Даже и к чужим людям. А тут родная бабушка есть. Правда, родители отчего-то не поддерживали прежде с ней отношений и близнецы знакомятся с бабулей непосредственно в момент приезда к ней. Упс. Еще и жгучая тайна добавляется (что-то же должно было произойти, что отвратило мать от собственной матери). Хотя, при такой-то бабке и дополнительного ничего не надо. Одно слово - ведьма.
Подобьем бабки, господа: двое несчастных ангелочков, отданных на растерзание жестокой ведьме; "в те поры война была" (которая по определению есть извращение всего человеческого в человеке); детки - близнецы, ах эта животрепещущая со времен Кастора и Поллукса тема. Отполируем все необычным синтаксисом, когда фразы строятся по типу: подлежащее+сказуемое+дополнение (это не я такая наблюдательная, это Макс Фрай, и соавторам же принадлежит сравнение языка книги с переводом не то с марсианского, не то с муравьиного).
Ну что, насосали уже на Пулитцера? (я имею в виду - из пальца, а вы что подумали?) Ах, вы много чего еще подумали, потому что тоже читали. Сочувствую. Там выше о моральной ответственности, налагаемой на писателя определенными темами. Ты о чем, детка? Клубничка так хорошо продается. Агота Кристоф знатный мичуринец, у нее целые земляничные поляны, ешь - не хочу.
Она не ест, торгует. Оптом. Правда, маркиз нервно курит в углу. Нет сексуального извращения, которое не описала бы Агота Кристоф собственного изобретения шершавым языком плаката. Дополнительный бонус - рассказывают дети. Часто о детях же. Я сначала оглушена была, так штакетиной из забора плашмя по голове. Потом захотелось пойти помыться жесткой мочалкой. А после уже смешно было. И любопытно: чем еще удивит затейница-авторша.
Но у нее все дозировано. Все строго по рецепту. Сначала сопли-на-мармеладе, после хардкор, потом сеанс нечеловеческой жестокости и в заключение шизоидный флер. Любой желающий отыщет по вкусу. Только с литературой это не надо ставить рядом, ну пожалуйста.