Роль детали
На день рождения я подарила маме два билета в Балтийский дом, на "Похороните меня за плинтусом". Долго караулила билеты, их было не достать. Сделала в результате подарок самой себе, так как ни с кем, кроме меня, мама идти не хотела. Роль Бабушки играла Эра Зиганшина, известная наша петербургская артистка, которую большинство почему-то знает по дурацкой кинокомедии "Последнее дело Варёного". Ну, или помните "Снежную королеву" с Гердой-Прокловой, где не Кай, а Кей? Вот маленькая разбойница - это тоже Зиганшина.
Я совсем не театралка, мне трудно вникать в происходящее на сцене - больше нравится смотреть на зрительскую реакцию. Это понятно, профессию я не методом тыка выбирала, но наблюдение за чужим катарсисом или чаще его отсутствием ставит палки в колёса катарсису собственному. Изысканный вуайеризм, подменяющий простое удовольствие слияния с авторским замыслом. Подглядывание в замочную скважину за подглядывающими в замочную скважину. Фу, дурная бесконечность.
Но тут спектакль захватил и потащил с самого начала. На сцене разворачивалась хрестоматийная трагедия безумной Офелии пенсионного возраста, её мятущегося Гамлета-Деда, её многострадального внука, которого играл пятидесятилетний актёр. Играл тонко, без фарса: вот взрослый, седеющий мужчина в коротких штанишках. Мужчина, пытающийся из них вырасти.
В антракте наш сосед спереди выбежал из зала, засел в буфете и там в одиночку пил.
Во втором действии обстановка накалялась, приближая нас к кульминационной сцене, где мать- "Чумочка" просит бабушку вернуть ей пресловутую шубу, купленную на деньги за её единственную актёрскую работу.
...и вот бабушка, крикнув: «На тебе, Оленька, шубу!», поворачивается спиной и спускает зеленые трико, изумляя меня чем-то необъятным и бело-розовым.
- Что ж ты жопу при ребенке показываешь, хулиганка! - кричит мама.
- Ничего, это его бабушки жопа, а не какой-нибудь б***, которая променяла ребенка на карлика! - кричит в ответ бабушка.
Текст я помнила хорошо и отчасти волновалась, как будет решён этот ключевой эпизод. Зиганшина, надо сказать, была одета в характерной манере пожилых женщин, у которых не в порядке психика: из-под пятницы суббота, из-под подола комбинация, десять кофт, выползающих одна из-под другой, фуфайка какая-то вязаная поверх этого всего, рейтузы, шлёпанцы... И вот, когда дело дошло до пресловутой шубы, она победоносно воскликнула «На тебе, Оленька, шубу!», наклонясь, задрала юбочный ворох, - публика онемела - сдернула рейтузы и обнажила... длиннейшие розовые панталоны с начёсом.
Эти панталоны были похожи на смерть. Неумолимые, возвышенные в своей пошлости, они выражали больше, чем иное лицо в принципе может выразить. Есть расхожая цитата, приписывающаяся Достоевскому: "Все мы вышли из гоголевской шинели". Так вот, глядя на зал, я отчётливо понимала, что зрители - все! - вышли из этих похабных панталон с начёсом. Что касается меня, я из них даже не выходила.
Я совсем не театралка, мне трудно вникать в происходящее на сцене - больше нравится смотреть на зрительскую реакцию. Это понятно, профессию я не методом тыка выбирала, но наблюдение за чужим катарсисом или чаще его отсутствием ставит палки в колёса катарсису собственному. Изысканный вуайеризм, подменяющий простое удовольствие слияния с авторским замыслом. Подглядывание в замочную скважину за подглядывающими в замочную скважину. Фу, дурная бесконечность.
Но тут спектакль захватил и потащил с самого начала. На сцене разворачивалась хрестоматийная трагедия безумной Офелии пенсионного возраста, её мятущегося Гамлета-Деда, её многострадального внука, которого играл пятидесятилетний актёр. Играл тонко, без фарса: вот взрослый, седеющий мужчина в коротких штанишках. Мужчина, пытающийся из них вырасти.
В антракте наш сосед спереди выбежал из зала, засел в буфете и там в одиночку пил.
Во втором действии обстановка накалялась, приближая нас к кульминационной сцене, где мать- "Чумочка" просит бабушку вернуть ей пресловутую шубу, купленную на деньги за её единственную актёрскую работу.
...и вот бабушка, крикнув: «На тебе, Оленька, шубу!», поворачивается спиной и спускает зеленые трико, изумляя меня чем-то необъятным и бело-розовым.
- Что ж ты жопу при ребенке показываешь, хулиганка! - кричит мама.
- Ничего, это его бабушки жопа, а не какой-нибудь б***, которая променяла ребенка на карлика! - кричит в ответ бабушка.
Текст я помнила хорошо и отчасти волновалась, как будет решён этот ключевой эпизод. Зиганшина, надо сказать, была одета в характерной манере пожилых женщин, у которых не в порядке психика: из-под пятницы суббота, из-под подола комбинация, десять кофт, выползающих одна из-под другой, фуфайка какая-то вязаная поверх этого всего, рейтузы, шлёпанцы... И вот, когда дело дошло до пресловутой шубы, она победоносно воскликнула «На тебе, Оленька, шубу!», наклонясь, задрала юбочный ворох, - публика онемела - сдернула рейтузы и обнажила... длиннейшие розовые панталоны с начёсом.
Эти панталоны были похожи на смерть. Неумолимые, возвышенные в своей пошлости, они выражали больше, чем иное лицо в принципе может выразить. Есть расхожая цитата, приписывающаяся Достоевскому: "Все мы вышли из гоголевской шинели". Так вот, глядя на зал, я отчётливо понимала, что зрители - все! - вышли из этих похабных панталон с начёсом. Что касается меня, я из них даже не выходила.