Из воспоминаний Максима Пашкова:
Вообще, про Витину способность падать на ровном месте ходили просто легенды. Это была комедия. Мы идём, о чём-то разговариваем - раз! А где Цой? Цой лежит. Мы начинаем обследовать место совершенно ровный асфальт. Как он умудрялся так падать - непонятно. Но самое смешное было, когда он упал на эскалаторе. Мы с ним торопились в баню, по-моему, бежали вниз по эскалатору и что-то жуткими козлетонами пели из Градского на всё метро. Витька бежал впереди в длинном кожаном пальто - он очень любил такие. Я придумал какую-то очередную хохму и говорю: «Слушай, Витька!» Он поворачивается ко мне, я вижу, как лицо его мгновенно краснеет, и он падает головой вниз. Пальто распахивается, старые вельветовые джинсы лопаются и оттуда вываливаются красные трусы - в общем, наворот как у Ришара или Луи де Фюнеса. У меня начинается дикий приступ смеха, я ничего не могу сделать. Женщины вокруг кричат: «Помогите другу! Что вы смеётесь?!» А он лежит ногами вверх.
Эти истории с падениями его преследовали постоянно, что-то с ногами, наверно, у Цоя было не в порядке.
Вот почему полезно книги своего детства перечитывать взрослыми глазами - сразу как-то проясняется, что не в ногах было дело... Есть, например, болезнь - синдром гиперчувствительности каротидного синуса, обморок при внезапном повороте головы, при напряжении шеи, особенно если шею что-то сдавливает: воротник, например, тугой галстук или шарф. Причём в ряде случаев, если пациент в лежачем положении, можно в этот каротидный синус хоть пальцем тыкать - ничего не случится. А если стоит или сидит, один поворот головы, и оп, потеря сознания. Распространен синдром у пожилых людей, но, хотя и редко, встречается и у молодых.
Да и резкое покраснение лица перед обмороком тоже наводит на самые тревожные размышления. Но об этом врачи-эпилептологи лучше меня расскажут.
Вообще, конечно, не устаю этим ситуациям удивляться. Уже, помнится, пост писала про дядю, который дурковал:
https://maiorova.livejournal.com/181197.html. Но там-то была глухая деревня и бедные, голодные послевоенные годы, а тут Ленинград, восьмидесятые, пусть не самые сытые, но и не нищенские. Семья не маргинальная, образованная и культурная, единственный сын - и вот он в буквальном смысле на ногах не держится, а все только посмеиваются, и никого ничего не смущает. Удивительная штука жизнь.