Студентики кровавые в глазах
А вот расскажу, как я первый раз в Севастополь ездила. С нами вместе в поезд садились два паренька лет восемнадцати-девятнадцати, по виду студенты. Их трогательно провожали мамы и бабушки: целовали, крестили исподтишка, дрожащими голосами наказывали не прыгать в воду в незнакомом месте. "Да-да, конечно, не волнуйся, мамочка..." - повторяли студенты, отчаянно стараясь сохранять взрослый и уверенный вид. Умилительная сценка. Они ещё потом махали из окошка провожающим.
Ещё Малой Вишеры не проехали, а в соседнем купе начал разворачиваться кутёж. То ли у ребят с собой было, то ли они у проводников купили, то ли умудрились сбегать к ларьку во время проводов - факт остаётся фактом, оба маминых примерных мальчика горланили песни, шатались по вагону, хохотали и приставали ко всем с разговорами. Насилу проводница их загнала обратно в купе, к большому неудовольствию соседей-попутчиков, но под утро студенты опять вылезли, ещё пьяней, чем были. Я, правда, этого уже не слышала: как обычно, умылась на ночь, залезла к себе на верхнюю полку, почитала Меира Шалева да и заснула.
Часов в десять утра меня трясут. Муж мой первый, дай Бог ему здоровья, человек хороший, но иногда не вполне дальновидный.
- Что случилось?
- Да мальчишка там порезался. Искали врача, я сказал, что ты медицинский работник.
- Я ж психолог...
- Всё равно иди, я уже тебя сосватал.
- ***
- Иди скорее, он там истекает.
У дверей меня ждала обеспокоенная проводница. Оказывается, один из студентов пошёл в тамбур покурить, его шатнуло-мотнуло, и он рукой высадил толстенное стекло, перерезав артерию на ладони. Его товарищ поднял крик. Вторая проводница, в ведении которой находились перевязочные материалы, схватила аптечку и побежала студента спасать. Но крови оказалось столько, что проводнице сделалось дурно, и она упала в обморок. Бесподобно, чего тут, думала я. Вот и пригодились курсы первой помощи, думала я. И ещё я думала, ух-ух, кому-то я что-то припомню.
Около тамбура сидела прямо на полу вторая проводница, не бледная, не белая, а серая, как цемент, с сизоватыми губами, и безнадежно смотрела в одну точку.
- Как ты, Люба? - тревожно окликнула её сотрудница.
- Да я-то что, я ничего, - пробормотала под нос проводница, - вы туда заходите... осторожнее.
Я не вняла, распахнула дверь и рефлекторно отпрянула. Весь пол в тамбуре был залит кровью по подошву, в красненьком гостеприимно поблёскивали маленькие осколки. Забрызганные стены приводили на память кадр из фильма ужасов.
- А у вас, простите, бахил нет? - спросила я, чтобы выиграть время. Проводница, не говоря ни слова, - ей тоже было дурно, - протянула мне два полиэтиленовых пакета.
- Давайте третий, чтобы мне голой рукой не снимать.
Дали мне и третий. Я подвернула штаны выше лодыжек, чтобы не запачкать, надела на тапочки пакеты, схватила аптечку, как полковое знамя, и шагнула в тамбур. Пациента нашла не сразу - он сидел за дверью, скорчившись, рассеянно чему-то улыбался, а раненую руку держал вниз. Из неё вяло капало.
- Здравствуйте! - глупо сказала я.
Дальнейшее уже было делом техники: ранка оказалась небольшая, никаких стёкол в ней, на счастье, не застряло, и никаких сухожилий студент не перерезал. Бодро помыв всю эту красоту антисептиком, я промокнула рану, наложила симпатичную повязочку, и вскоре новоиспечённый пациент уже ковылял по коридору, опираясь на своего товарища, который от испуга протрезвел. Его уложили в подушки, приподняли руку, и я ещё бегала его проверять, не открылось ли кровотечение. Не открылось. От момента пореза до момента перевязки прошло семь минут, а было ощущение, что семь недель. Вечером я, как обычно, умылась на ночь, залезла к себе на верхнюю полку, почитала Меира Шалева да и заснула. Вдруг меня трясут: проводница!
- Что, студент?
- Да ну его! Опять!
Что оказалось? К ночи раненый почувствовал себя лучше, они с приятелем снова напились, познакомились в другом вагоне с девушками, гуляли с ними по поезду, наш герой подхватил подругу на руки и, что ты будешь делать, содрал повязку. Кровь хлынула потоком - второй раз за сутки. Дело осложнялось ещё и тем, что проехали Белгород, впереди были две таможни - российская и украинская. В общем, картинка с выставки. Оба студиозуса жмутся на полках. Я перевязываю по-новой и причитаю что-то невразумительное про начальника поезда, который придёт и всех высадит, всех высадит! с ужасной силой. Мечутся с тряпками проводницы, смывая следы очередной кровавой бойни. В отдалении бушует начальник поезда:
- Всех высажу!
Таможня. По вагонам пошёл патруль, пока ещё с российской стороны. Одно купе прошли, второе... И вдруг тихий, с начальственной оттяжкой вопрос офицера:
- А это что? Эт-то что такое?
Я даже высунулась в коридор. Стоит офицер, и прямо на уровне его глаз отпечаток "красной руки Ольстера", который в спешке забыли смыть.
Студент, слабым голосом, из купе:
- Это я-а-а слегка порезался...
Миновали обе таможни. Я так вымоталась за ночь, что весь день прохрапела, даже Меира Шалева не дочитала. Тут трясёт меня проводница.
- А! что?! Опять студенты?
- Нет, Севастополь скоро. А студенты в Симфере сошли...
Какая благодать, не передать словами.
Ещё Малой Вишеры не проехали, а в соседнем купе начал разворачиваться кутёж. То ли у ребят с собой было, то ли они у проводников купили, то ли умудрились сбегать к ларьку во время проводов - факт остаётся фактом, оба маминых примерных мальчика горланили песни, шатались по вагону, хохотали и приставали ко всем с разговорами. Насилу проводница их загнала обратно в купе, к большому неудовольствию соседей-попутчиков, но под утро студенты опять вылезли, ещё пьяней, чем были. Я, правда, этого уже не слышала: как обычно, умылась на ночь, залезла к себе на верхнюю полку, почитала Меира Шалева да и заснула.
Часов в десять утра меня трясут. Муж мой первый, дай Бог ему здоровья, человек хороший, но иногда не вполне дальновидный.
- Что случилось?
- Да мальчишка там порезался. Искали врача, я сказал, что ты медицинский работник.
- Я ж психолог...
- Всё равно иди, я уже тебя сосватал.
- ***
- Иди скорее, он там истекает.
У дверей меня ждала обеспокоенная проводница. Оказывается, один из студентов пошёл в тамбур покурить, его шатнуло-мотнуло, и он рукой высадил толстенное стекло, перерезав артерию на ладони. Его товарищ поднял крик. Вторая проводница, в ведении которой находились перевязочные материалы, схватила аптечку и побежала студента спасать. Но крови оказалось столько, что проводнице сделалось дурно, и она упала в обморок. Бесподобно, чего тут, думала я. Вот и пригодились курсы первой помощи, думала я. И ещё я думала, ух-ух, кому-то я что-то припомню.
Около тамбура сидела прямо на полу вторая проводница, не бледная, не белая, а серая, как цемент, с сизоватыми губами, и безнадежно смотрела в одну точку.
- Как ты, Люба? - тревожно окликнула её сотрудница.
- Да я-то что, я ничего, - пробормотала под нос проводница, - вы туда заходите... осторожнее.
Я не вняла, распахнула дверь и рефлекторно отпрянула. Весь пол в тамбуре был залит кровью по подошву, в красненьком гостеприимно поблёскивали маленькие осколки. Забрызганные стены приводили на память кадр из фильма ужасов.
- А у вас, простите, бахил нет? - спросила я, чтобы выиграть время. Проводница, не говоря ни слова, - ей тоже было дурно, - протянула мне два полиэтиленовых пакета.
- Давайте третий, чтобы мне голой рукой не снимать.
Дали мне и третий. Я подвернула штаны выше лодыжек, чтобы не запачкать, надела на тапочки пакеты, схватила аптечку, как полковое знамя, и шагнула в тамбур. Пациента нашла не сразу - он сидел за дверью, скорчившись, рассеянно чему-то улыбался, а раненую руку держал вниз. Из неё вяло капало.
- Здравствуйте! - глупо сказала я.
Дальнейшее уже было делом техники: ранка оказалась небольшая, никаких стёкол в ней, на счастье, не застряло, и никаких сухожилий студент не перерезал. Бодро помыв всю эту красоту антисептиком, я промокнула рану, наложила симпатичную повязочку, и вскоре новоиспечённый пациент уже ковылял по коридору, опираясь на своего товарища, который от испуга протрезвел. Его уложили в подушки, приподняли руку, и я ещё бегала его проверять, не открылось ли кровотечение. Не открылось. От момента пореза до момента перевязки прошло семь минут, а было ощущение, что семь недель. Вечером я, как обычно, умылась на ночь, залезла к себе на верхнюю полку, почитала Меира Шалева да и заснула. Вдруг меня трясут: проводница!
- Что, студент?
- Да ну его! Опять!
Что оказалось? К ночи раненый почувствовал себя лучше, они с приятелем снова напились, познакомились в другом вагоне с девушками, гуляли с ними по поезду, наш герой подхватил подругу на руки и, что ты будешь делать, содрал повязку. Кровь хлынула потоком - второй раз за сутки. Дело осложнялось ещё и тем, что проехали Белгород, впереди были две таможни - российская и украинская. В общем, картинка с выставки. Оба студиозуса жмутся на полках. Я перевязываю по-новой и причитаю что-то невразумительное про начальника поезда, который придёт и всех высадит, всех высадит! с ужасной силой. Мечутся с тряпками проводницы, смывая следы очередной кровавой бойни. В отдалении бушует начальник поезда:
- Всех высажу!
Таможня. По вагонам пошёл патруль, пока ещё с российской стороны. Одно купе прошли, второе... И вдруг тихий, с начальственной оттяжкой вопрос офицера:
- А это что? Эт-то что такое?
Я даже высунулась в коридор. Стоит офицер, и прямо на уровне его глаз отпечаток "красной руки Ольстера", который в спешке забыли смыть.
Студент, слабым голосом, из купе:
- Это я-а-а слегка порезался...
Миновали обе таможни. Я так вымоталась за ночь, что весь день прохрапела, даже Меира Шалева не дочитала. Тут трясёт меня проводница.
- А! что?! Опять студенты?
- Нет, Севастополь скоро. А студенты в Симфере сошли...
Какая благодать, не передать словами.