Дедушка Сергей
Седьмого утром умер мой дедушка Сергей, папин папа. Он не дожил двух месяцев до девяноста двух. У него была - не знаю, удивительная или нет, но - впечатляющая жизнь. Он был не самым многословным человеком, да и я стеснялся задавать вопросы, так что про самые тяжёлые годы я его расспрашивал, кажется, всего однажды - пару лет назад. Он был одним из лучших людей, которых я знаю - кажется, вообще не имел недостатков. Каким-то образом умел сохранять доброту, достоинство, порядочность и жизнелюбие в неподходящих для этого ситуациях. Пожалуй, это главное чему я хотел бы у него научиться.
Родился он в 1921-м. Его отец, мой прадед Зиновий Павлович, от которого и пошла моя фамилия "Горский" - на самом деле он был Шапиро, - работал в конце двадцатых-начале тридцатых в торговом представительстве в Берлине, так что дедушка успел пожить в детстве в Германии и даже походить там в школу. Родился он вообще в Брянске; не знаю, как так получилось, надо выяснить. Потом семья вернулась в Москву. В 37-м прадеда понизили и перевели, но, к счастью, ничего более страшного с ним не случилось. Дед закончил школу и тут же попал на войну. Их отряд (дивизия? полк?) несколько раз в первые месяцы попадал в окружение, но сначала как-то выбирался. В августе или сентябре 41-го дед всё-таки попал в плен. Его спасло немецкое детство, благодаря ему он не только выжил, но и умудрился заниматься одной из редких вещей, дозволенных немцами, но не роняющих достоинство и не мучающих совесть: его посадили переводить диагнозы, истории болезни и т.д. в тюремном лазарете (или как это называется). Его держали в Рурской области, так что освободили его американцы. Он даже дошёл с ними до Берлина и - что, конечно, удивительно, - смог встретиться там с отцом, который, по возрасту, уже не служил собственно военным, но занимался снабжением войск. Вообще, передать весточку, что он жив и его освободили, дед смог не сразу и каким-то чудом, по третьему, что ли, адресу, на который он писал; через какую-то родственницу.
Вернувшись из Германии, он попал в лагерь, под Магадан. Мать бросила партбилет на стол, но её не стали трогать. Отец так, всё-таки, не поступил. Сам дедушка попал на золотодобывающее производство. У плавильной печи он какое-то время стоял, даже объяснял мне в тот единственный разговор, как там что устроено и как называется; но, как я понимаю, почти сразу стал заниматься чем-то сильнее связанным с инженерными вопросами, так как хорошо в них разобрался. После смерти Сталина он вышел довольно быстро, в конце 53-го или начале 54-го. Тем бывшим военнопленным, которых нельзя было обвинить в каком-либо преступном? позорном? сотрудничестве с немцами, тем не менее, предложили остаться на добыче золота - теперь уже свободными и за какую-то зарплату. Но дед, конечно, оставаться не стал и вернулся в Москву.
Каким-то образом он смог договориться с учителями или директором в своей школе (или, кажется, это была гимназия) и снова пойти в десятый класс, повторять забытое. Когда он закончил, ему было 34. Он поступил в институт в последний момент, когда мог это сделать - тогда не брали на первый курс тех, кому исполнилось 35, если я не ошибся на год. Там он познакомился с бабушкой Ритой - кажется, с ним учился её двоюродный брат. Они поженились. Она уже работала учительницей, он доучивался. Жили они в школьной квартире, прямо в школе, втроём с бабушкиной тётей Сашей, тоже учительницей, к которой бабушка и приехала в своё время в Москву. Потом он пошёл работать инженером в Метрострой. Работал он там больше тридцати лет. Часть развязок и туннелей в московском метро спроектированы им. У него есть (совместный) патент, на некий способ проходки туннеля. Всем этим вещам - проходкам, проектированию туннелей, - он начал учиться в лагере. С его работы проститься с ним пришло десять человек.
Он давно хромал на одну ногу (проблемы начались уже после лагеря), без палки я его не застал. Пять лет назад он безнадёжно сломал вторую ногу, и с тех пор почти не ходил, ездил в коляске - в основном, увы, по квартире. Почти непостижимо, как бабушка - в основном, сама, - эти годы его выхаживала, держала на себе хозяйство. У нас есть дом подо Ржевом, куда они с бабушкой обожали ездить на лето в девяностых-нулевых; туда он после перелома больше не попал - здоровье было совсем слабое, а скорой из города пришлось бы ждать час, если что. В воскресенье вечером они с бабушкой долго вспоминали этот дом и решили, что на следующий год обязательно туда поедут. А если случится, сказал дед, - ну что же, значит, привезут. Утром его не стало. Спокойно, тихо, ни от чего конкретного.
Через месяц у них с бабушкой была бы 55-я годовщина свадьбы, и они любили друг друга всё это время. Это совершенно точно была лучшая пара, которую я встречал. Их дом был всегда открыт, так было и у прадеда. К ним постоянно заходили то бабушкины выпускники - чуть ли не целыми классами, то бесконечные родственники, то друзья и дети друзей; нередко кто-то, кому было нужно, ночевал у них на кухне.
Двое сыновей. Внучка и три внука. Одна правнучка. Конечно, глупо говорить, что хотел бы прожить такую жизнь, как он - но в чём-то, в чём-то...
Родился он в 1921-м. Его отец, мой прадед Зиновий Павлович, от которого и пошла моя фамилия "Горский" - на самом деле он был Шапиро, - работал в конце двадцатых-начале тридцатых в торговом представительстве в Берлине, так что дедушка успел пожить в детстве в Германии и даже походить там в школу. Родился он вообще в Брянске; не знаю, как так получилось, надо выяснить. Потом семья вернулась в Москву. В 37-м прадеда понизили и перевели, но, к счастью, ничего более страшного с ним не случилось. Дед закончил школу и тут же попал на войну. Их отряд (дивизия? полк?) несколько раз в первые месяцы попадал в окружение, но сначала как-то выбирался. В августе или сентябре 41-го дед всё-таки попал в плен. Его спасло немецкое детство, благодаря ему он не только выжил, но и умудрился заниматься одной из редких вещей, дозволенных немцами, но не роняющих достоинство и не мучающих совесть: его посадили переводить диагнозы, истории болезни и т.д. в тюремном лазарете (или как это называется). Его держали в Рурской области, так что освободили его американцы. Он даже дошёл с ними до Берлина и - что, конечно, удивительно, - смог встретиться там с отцом, который, по возрасту, уже не служил собственно военным, но занимался снабжением войск. Вообще, передать весточку, что он жив и его освободили, дед смог не сразу и каким-то чудом, по третьему, что ли, адресу, на который он писал; через какую-то родственницу.
Вернувшись из Германии, он попал в лагерь, под Магадан. Мать бросила партбилет на стол, но её не стали трогать. Отец так, всё-таки, не поступил. Сам дедушка попал на золотодобывающее производство. У плавильной печи он какое-то время стоял, даже объяснял мне в тот единственный разговор, как там что устроено и как называется; но, как я понимаю, почти сразу стал заниматься чем-то сильнее связанным с инженерными вопросами, так как хорошо в них разобрался. После смерти Сталина он вышел довольно быстро, в конце 53-го или начале 54-го. Тем бывшим военнопленным, которых нельзя было обвинить в каком-либо преступном? позорном? сотрудничестве с немцами, тем не менее, предложили остаться на добыче золота - теперь уже свободными и за какую-то зарплату. Но дед, конечно, оставаться не стал и вернулся в Москву.
Каким-то образом он смог договориться с учителями или директором в своей школе (или, кажется, это была гимназия) и снова пойти в десятый класс, повторять забытое. Когда он закончил, ему было 34. Он поступил в институт в последний момент, когда мог это сделать - тогда не брали на первый курс тех, кому исполнилось 35, если я не ошибся на год. Там он познакомился с бабушкой Ритой - кажется, с ним учился её двоюродный брат. Они поженились. Она уже работала учительницей, он доучивался. Жили они в школьной квартире, прямо в школе, втроём с бабушкиной тётей Сашей, тоже учительницей, к которой бабушка и приехала в своё время в Москву. Потом он пошёл работать инженером в Метрострой. Работал он там больше тридцати лет. Часть развязок и туннелей в московском метро спроектированы им. У него есть (совместный) патент, на некий способ проходки туннеля. Всем этим вещам - проходкам, проектированию туннелей, - он начал учиться в лагере. С его работы проститься с ним пришло десять человек.
Он давно хромал на одну ногу (проблемы начались уже после лагеря), без палки я его не застал. Пять лет назад он безнадёжно сломал вторую ногу, и с тех пор почти не ходил, ездил в коляске - в основном, увы, по квартире. Почти непостижимо, как бабушка - в основном, сама, - эти годы его выхаживала, держала на себе хозяйство. У нас есть дом подо Ржевом, куда они с бабушкой обожали ездить на лето в девяностых-нулевых; туда он после перелома больше не попал - здоровье было совсем слабое, а скорой из города пришлось бы ждать час, если что. В воскресенье вечером они с бабушкой долго вспоминали этот дом и решили, что на следующий год обязательно туда поедут. А если случится, сказал дед, - ну что же, значит, привезут. Утром его не стало. Спокойно, тихо, ни от чего конкретного.
Через месяц у них с бабушкой была бы 55-я годовщина свадьбы, и они любили друг друга всё это время. Это совершенно точно была лучшая пара, которую я встречал. Их дом был всегда открыт, так было и у прадеда. К ним постоянно заходили то бабушкины выпускники - чуть ли не целыми классами, то бесконечные родственники, то друзья и дети друзей; нередко кто-то, кому было нужно, ночевал у них на кухне.
Двое сыновей. Внучка и три внука. Одна правнучка. Конечно, глупо говорить, что хотел бы прожить такую жизнь, как он - но в чём-то, в чём-то...