Колдуновы васильки
Ко Дню Чуда Василькового в Заповеднике Сказок.
Ай, Василина, пой, Василина, плачь, Василина...
Пой сейчас, пока поет село; плачь сейчас, пока тебя не слышат: праздник. А хоть пой, хоть плачь - одна ты на свете, сирота ты есть, сиротой и останешься. Как налетела черная оспа, отец с матерью почти разом ушли. А у ней - три оспины у левого виска, да с десяток на теле. Всю любовь, все силы отдали дочке родненькие... вот и осталась Василина сиротою пятнадцати лет.
На дом-то многие зарились - прийти опекою сиротке, да лапу на хозяйство и наложить - невеликое, да крепкое. А не вышло. Отстояла свое Василинка на сходе: справлюсь, мол,- не маленькая. Оно и верно: рослая да крепкая; знала бабьи работы, да знала и мужИчьи - батюшка, вишь, мальчика ждал, Ваською кликать собирался. А как глянул в синие-пресиние дочкины глазки - назвал Василиною, да и стал ей радоваться. Других-то детей не далось им. Подросла - всему научил, что и парню б не зазорно - дела да поделки. А что силы недостает - ну, это как сказать. Нешто с полными ведрами от колодца идти легче, чем полешко упрямое расколоть?
Этак вот два года и живет. Да привязалась беда - Гурей-соседушко. Под сорок мужику, по лавкам пятеро. Сам такого нрава тяжкого - дети собственные боятся. Говаривали, забил Гурей жену свою,- шестым померла. Стал Гурей Василину прижимать: "Поди за меня, мне баба нужна, тебе хозяин. Нет-нет, да и в перестарки угодишь". Да так раз приступил, что пришлось других соседей на подмогу кликать. Ушел злой - посулил ворота очернить. При всех-то при всех, а другой раз и думать начнут...
Ай, Василина, плачь, Василина, пой, Василина... Пой, как подобрала однажды василек скошенный. Сроду цветов полевых не жалела,- всей красоты косой не обойти,- а тут - глянул, словно в душу, засинел синее прочих. Так и подумалось - что Василина, что василек,- одни под косою, один на один с судьбою. Забрала да и спрятала в материн молитвенник. Через лето на второе, а тот василек меж страниц - синей полевых синеет.
...Три дня по празднику - объявился при трактире постоялец. Сказывал - кузнец будто, прежнего кузнеца внук. У того кузнеца клин земли был за селом, близ леса, там и дом стоял с кузней. Был он крепкий старик, жил с сыном и невесткой, с внуком махоньким. Да раз пришел на село недород, и стали по привычке ворога искать: до небес все одно далеко. Ну, и пожгли кузнеца. Мальчонка малый в лес убежал. Отец его с женою и старый кузнец погоне застили, да там и легли. Надел остался за волостью, никто особо и не тянулся его прибрать - горькое место.
Внучек кузнецов лиха никому не поминал, а старосте показал бумагу из волости - на клинышек тот подлесный. Отстроюсь, мол, заново - не придется в соседи по кузнечным делам подаваться. Снял пока чердак у трактирщика, первым делом кузню строил. Идя раз из трактира на свою землицу, задержался у Василинина забора: хозяйка хмуро осматривала копыто пегой немолодой кобылы. Та послушно подняла ногу, косила вниз сливовым с поволокой глазом. Обе понимали - дрянь дело, надобно перековать - семь верст киселя хлебать.
- Здравствуйте, хозяйка! Дайте - подковы гляну!
- Здравствуйте и вы. Тут и глядеть нечего - к кузнецу, да и только.
- Я и есть кузнец. Коли дело сутки терпит - доведу кузню до ума, ваша пегая будет первой гостьей. Вас, слыхал, Василиною кличут?
- Верно.
- А я - Василь. Так я гляну?..
Так и глянул - синющими глазами в синие Василинины. Через день подковал Василь пегую, а две недели спустя сговорил хозяйку под венец. Оба без родни - свадьбу сыграли скромную, из храма пешочком за стол, с ближними соседями попели-попили, и довольно. Гурея не звали - сам явился, постоял хмуро в воротах, буркнул что-то и ушел. Ай, Василина, пой, Василина,- твой праздник, не одна ты теперь: муж твой - друг сердечный, душе радость, злыдням укорот.
Как довел Василь кузню - стал дом строить на месте дедовом. Там, сказывал, хорошо дышится, привольно. Уговорил Василину - мол, как достроим - к лесу перейдем, хозяйство переведем, а дом пускай сход кому всех надобней отдаст. Она и довольна - неуютно под Гуреевым зазаборным присмотром жизни радоваться.
Одно приметила Василина - каждую ночь с субботы на воскресенье остается Василь в кузне. Спросила - отшутился,- мол, чудо чудное для нового дома кую, ты такого и не видывала. Подарком будут к новоселью. Даже подглядеть пыталась - прийти к полуночи с узелком пирогов: Василь ел да посмеивался, домой не пустил - уложил на лавку в кузне, и в ту ночь уж боле не работал. Поделку свою рогожкой приукрыл от любопытной. Вышел разок перед рассветом из кузни, а вернувшись - поцеловал сонную и стал горн раздувать заново. Василина и успокоилась.
А через седмицу другая пара глаз провожала Василя до кузни. Гурей и так уж бубнил по селу: мол, колдуново семя через одного всходит,- да никто его особо не слушал. Затеял Гурей кузнеца на ворожбе поймать, дедово попомнить. Но какие-то такие оказались оконца в кузне, что и не видать толком, какова работа идет. Совсем уж измок Гурей ночной росою, собрался было восвояси - и тут вышел Василь из кузни. Гурей приник за углом. Самый тот час настал, когда перед рассветом небо глубоко и сине, как море, про которое в книжках пишут. Гурей и видит - склонился Василь к василькам край поля, потянулся к ним руками - да и расссыпался меж них такими же прикрытыми цветками; где настоящие васильки, где тот Василь - не различишь. Только одежа Василева пустая лежит.
Эх, и подхватился Гурей! Одежу цоп - и бегом в село, колдуна ославить. Да на беду - у самой кузни зацепился взглядом за косу новехонькую. Схватил ее, одежку бросил - и назад, на поле: давай васильки косить. Косил и смеялся во все дурное горло, скошенное разбрасывал. А от села уж на крыльях беды летела к кузне Василина. Разбудил ее свет - синий, да не ясный. Глядь - молитвенник раскрылся на той самой странице, где василек заложен: от него - свет страшный, в сердце - набат, в ушах - крик Василя.
Прибежала Василина на поле, увидала одежду брошену, увидала покос васильковый, увидала Гурея с косой - сердце дернуло смертно. Кинулась к василькам, ровно безумная. А Гурей заорал вовсе невнятное - и давай той косою Василевы рубаху с портами в клочья сечь. Изорвал, косу бросил и убег.
Ай, Василина, плачь, Василина,- сгубил злодырина твоего ненаглядного... Припала Василина к василькам - убивается. А от цветов будто шепот ей: "Сложи меня, Василинушка... найди средь синего синЕе, средь васильков - Василево тело... собери меня, пока солнце донышка от росы не подняло..." Плакала Василина, ничего не видела от слез, да зато сквозь слезы стали ей виднее те цветы синие, что всех синей. Успела, сложила из них Василя, всего насквозь проплакала - да так и осела рядом без сил. Очнулась от поцелуев его, от тихого смеха: "Спасла ты меня, Василинушка! От смерти спасла, теперь от сраму спасай: всю мою одежку Гурей в клочки покосил."
Вот и ладно, что неспокойно было с вечера Василине: прилегла она, не снимая юбки, да так и подхватилась. Рубаха бабья длинная, юбка вышла лишняя - Василю заместо штанов. Так и пришли поутру в село. Гурей как глянул на Василя живого - в тот же миг ума решился: сел у забора, заулыбался и слюни пустил. Ну, сельчанам-то потом простое рассказали: мол, закончил ковку Василь, да и обливал из кадушки тело потное, а Гурей все ношебное и порубал. Благо, мол, что Василине не спалось - на себе принесла, чем мужу прикрыться.
...Нет на селе добрей, чем юродивый Гурей. Дети о нем пекутся, а он что объяснишь - то и делает, словно руки помнят. А нет - сидит у ворот, гудит свое что-то задумчивое. Соседская ребятня его тоже не боится - когда пряник принесет, когда яблочка - сладкоежкой заделался дурачок.
А Василь от жены ничего не утаил. Васильками его дед рассыпал той страшной ночью - вот и не нашли мальчонку. Заклятье старое - некогда было новое выдумывать. А в заклятье том - летом каждую неделю ходить на поле васильковое, силы набирать. Зимой до весны - медленно слабеть. А развязка заклятью - от женской юбки: так в старых книгах писано, кои Василь, повзрослев, отыскал. Думал Василь, что женится - и чары развеются: зря, что ли, на мальчишнике жениха заюбошником дразнят? Но как почуял, что вновь на поле тянет - расстроился вконец, все гадал, как любимой сказать, что подвел он ее,- доля с зачарованным жить. Тут и довелось Василю обернуть чресла Василининой юбкою. Ну, и ладно,- что смешно, то и весело.
Но поковку свою тайную кузнец все равно лишь на самое новоселье показал: в слуховое оконце вставил решеточку узорную, василькового плетенья. И васильки те железные - словно живые, и в хорошую погоду будто бы колышутся.
Синеглазых Василичей и по сию пору кличут на селе Колдуновыми. А ну, как и впрямь?..
Ай, Василина, пой, Василина, плачь, Василина...
Пой сейчас, пока поет село; плачь сейчас, пока тебя не слышат: праздник. А хоть пой, хоть плачь - одна ты на свете, сирота ты есть, сиротой и останешься. Как налетела черная оспа, отец с матерью почти разом ушли. А у ней - три оспины у левого виска, да с десяток на теле. Всю любовь, все силы отдали дочке родненькие... вот и осталась Василина сиротою пятнадцати лет.
На дом-то многие зарились - прийти опекою сиротке, да лапу на хозяйство и наложить - невеликое, да крепкое. А не вышло. Отстояла свое Василинка на сходе: справлюсь, мол,- не маленькая. Оно и верно: рослая да крепкая; знала бабьи работы, да знала и мужИчьи - батюшка, вишь, мальчика ждал, Ваською кликать собирался. А как глянул в синие-пресиние дочкины глазки - назвал Василиною, да и стал ей радоваться. Других-то детей не далось им. Подросла - всему научил, что и парню б не зазорно - дела да поделки. А что силы недостает - ну, это как сказать. Нешто с полными ведрами от колодца идти легче, чем полешко упрямое расколоть?
Этак вот два года и живет. Да привязалась беда - Гурей-соседушко. Под сорок мужику, по лавкам пятеро. Сам такого нрава тяжкого - дети собственные боятся. Говаривали, забил Гурей жену свою,- шестым померла. Стал Гурей Василину прижимать: "Поди за меня, мне баба нужна, тебе хозяин. Нет-нет, да и в перестарки угодишь". Да так раз приступил, что пришлось других соседей на подмогу кликать. Ушел злой - посулил ворота очернить. При всех-то при всех, а другой раз и думать начнут...
Ай, Василина, плачь, Василина, пой, Василина... Пой, как подобрала однажды василек скошенный. Сроду цветов полевых не жалела,- всей красоты косой не обойти,- а тут - глянул, словно в душу, засинел синее прочих. Так и подумалось - что Василина, что василек,- одни под косою, один на один с судьбою. Забрала да и спрятала в материн молитвенник. Через лето на второе, а тот василек меж страниц - синей полевых синеет.
...Три дня по празднику - объявился при трактире постоялец. Сказывал - кузнец будто, прежнего кузнеца внук. У того кузнеца клин земли был за селом, близ леса, там и дом стоял с кузней. Был он крепкий старик, жил с сыном и невесткой, с внуком махоньким. Да раз пришел на село недород, и стали по привычке ворога искать: до небес все одно далеко. Ну, и пожгли кузнеца. Мальчонка малый в лес убежал. Отец его с женою и старый кузнец погоне застили, да там и легли. Надел остался за волостью, никто особо и не тянулся его прибрать - горькое место.
Внучек кузнецов лиха никому не поминал, а старосте показал бумагу из волости - на клинышек тот подлесный. Отстроюсь, мол, заново - не придется в соседи по кузнечным делам подаваться. Снял пока чердак у трактирщика, первым делом кузню строил. Идя раз из трактира на свою землицу, задержался у Василинина забора: хозяйка хмуро осматривала копыто пегой немолодой кобылы. Та послушно подняла ногу, косила вниз сливовым с поволокой глазом. Обе понимали - дрянь дело, надобно перековать - семь верст киселя хлебать.
- Здравствуйте, хозяйка! Дайте - подковы гляну!
- Здравствуйте и вы. Тут и глядеть нечего - к кузнецу, да и только.
- Я и есть кузнец. Коли дело сутки терпит - доведу кузню до ума, ваша пегая будет первой гостьей. Вас, слыхал, Василиною кличут?
- Верно.
- А я - Василь. Так я гляну?..
Так и глянул - синющими глазами в синие Василинины. Через день подковал Василь пегую, а две недели спустя сговорил хозяйку под венец. Оба без родни - свадьбу сыграли скромную, из храма пешочком за стол, с ближними соседями попели-попили, и довольно. Гурея не звали - сам явился, постоял хмуро в воротах, буркнул что-то и ушел. Ай, Василина, пой, Василина,- твой праздник, не одна ты теперь: муж твой - друг сердечный, душе радость, злыдням укорот.
Как довел Василь кузню - стал дом строить на месте дедовом. Там, сказывал, хорошо дышится, привольно. Уговорил Василину - мол, как достроим - к лесу перейдем, хозяйство переведем, а дом пускай сход кому всех надобней отдаст. Она и довольна - неуютно под Гуреевым зазаборным присмотром жизни радоваться.
Одно приметила Василина - каждую ночь с субботы на воскресенье остается Василь в кузне. Спросила - отшутился,- мол, чудо чудное для нового дома кую, ты такого и не видывала. Подарком будут к новоселью. Даже подглядеть пыталась - прийти к полуночи с узелком пирогов: Василь ел да посмеивался, домой не пустил - уложил на лавку в кузне, и в ту ночь уж боле не работал. Поделку свою рогожкой приукрыл от любопытной. Вышел разок перед рассветом из кузни, а вернувшись - поцеловал сонную и стал горн раздувать заново. Василина и успокоилась.
А через седмицу другая пара глаз провожала Василя до кузни. Гурей и так уж бубнил по селу: мол, колдуново семя через одного всходит,- да никто его особо не слушал. Затеял Гурей кузнеца на ворожбе поймать, дедово попомнить. Но какие-то такие оказались оконца в кузне, что и не видать толком, какова работа идет. Совсем уж измок Гурей ночной росою, собрался было восвояси - и тут вышел Василь из кузни. Гурей приник за углом. Самый тот час настал, когда перед рассветом небо глубоко и сине, как море, про которое в книжках пишут. Гурей и видит - склонился Василь к василькам край поля, потянулся к ним руками - да и расссыпался меж них такими же прикрытыми цветками; где настоящие васильки, где тот Василь - не различишь. Только одежа Василева пустая лежит.
Эх, и подхватился Гурей! Одежу цоп - и бегом в село, колдуна ославить. Да на беду - у самой кузни зацепился взглядом за косу новехонькую. Схватил ее, одежку бросил - и назад, на поле: давай васильки косить. Косил и смеялся во все дурное горло, скошенное разбрасывал. А от села уж на крыльях беды летела к кузне Василина. Разбудил ее свет - синий, да не ясный. Глядь - молитвенник раскрылся на той самой странице, где василек заложен: от него - свет страшный, в сердце - набат, в ушах - крик Василя.
Прибежала Василина на поле, увидала одежду брошену, увидала покос васильковый, увидала Гурея с косой - сердце дернуло смертно. Кинулась к василькам, ровно безумная. А Гурей заорал вовсе невнятное - и давай той косою Василевы рубаху с портами в клочья сечь. Изорвал, косу бросил и убег.
Ай, Василина, плачь, Василина,- сгубил злодырина твоего ненаглядного... Припала Василина к василькам - убивается. А от цветов будто шепот ей: "Сложи меня, Василинушка... найди средь синего синЕе, средь васильков - Василево тело... собери меня, пока солнце донышка от росы не подняло..." Плакала Василина, ничего не видела от слез, да зато сквозь слезы стали ей виднее те цветы синие, что всех синей. Успела, сложила из них Василя, всего насквозь проплакала - да так и осела рядом без сил. Очнулась от поцелуев его, от тихого смеха: "Спасла ты меня, Василинушка! От смерти спасла, теперь от сраму спасай: всю мою одежку Гурей в клочки покосил."
Вот и ладно, что неспокойно было с вечера Василине: прилегла она, не снимая юбки, да так и подхватилась. Рубаха бабья длинная, юбка вышла лишняя - Василю заместо штанов. Так и пришли поутру в село. Гурей как глянул на Василя живого - в тот же миг ума решился: сел у забора, заулыбался и слюни пустил. Ну, сельчанам-то потом простое рассказали: мол, закончил ковку Василь, да и обливал из кадушки тело потное, а Гурей все ношебное и порубал. Благо, мол, что Василине не спалось - на себе принесла, чем мужу прикрыться.
...Нет на селе добрей, чем юродивый Гурей. Дети о нем пекутся, а он что объяснишь - то и делает, словно руки помнят. А нет - сидит у ворот, гудит свое что-то задумчивое. Соседская ребятня его тоже не боится - когда пряник принесет, когда яблочка - сладкоежкой заделался дурачок.
А Василь от жены ничего не утаил. Васильками его дед рассыпал той страшной ночью - вот и не нашли мальчонку. Заклятье старое - некогда было новое выдумывать. А в заклятье том - летом каждую неделю ходить на поле васильковое, силы набирать. Зимой до весны - медленно слабеть. А развязка заклятью - от женской юбки: так в старых книгах писано, кои Василь, повзрослев, отыскал. Думал Василь, что женится - и чары развеются: зря, что ли, на мальчишнике жениха заюбошником дразнят? Но как почуял, что вновь на поле тянет - расстроился вконец, все гадал, как любимой сказать, что подвел он ее,- доля с зачарованным жить. Тут и довелось Василю обернуть чресла Василининой юбкою. Ну, и ладно,- что смешно, то и весело.
Но поковку свою тайную кузнец все равно лишь на самое новоселье показал: в слуховое оконце вставил решеточку узорную, василькового плетенья. И васильки те железные - словно живые, и в хорошую погоду будто бы колышутся.
Синеглазых Василичей и по сию пору кличут на селе Колдуновыми. А ну, как и впрямь?..