Недайджест
(Для тех, кто читает "Недайджест" впервые: каждая кликабельная строка указывает на отдельное стихотворение в журнале кого-либо из достопочтенных поэтов.)
Горит звезда и скоро догорит...
Мы с годами не только становимся старше,-
никто не верит в чудеса,
любить не выучит господь -
тот, чье время пришло...
Не занавес опустится
проспектом снежным, пахнущим извёсткой,
к асфальту фонарями приторочен,-
в город приходят елки:
средства, на которые строят миры.
Зима переступает через край,
а соль сожмётся корочкой;
Дед Мороз снимает бороду и больше не хочет.
Снеговика и след уже простыл.
Два перекрещенных ключа:
мы жили в гостинице старой. Как нас занесло -
грязна убогая таверна,
и город нем, и голова пуста.
Бывает, проснешься ночью, обложишься словарями,
приходя в сознание через раз,-
ведь бывает, что думаешь в длину, а получается в высоту...
И вот, приходит такая вся из себя и говорит
безумный романс,-
нежнее нежного словами, а успокоить не моги:
"Как эта полка заполонена. Здесь книжечки поэтов - тех и этих...
Я закрытая книга и мне не хватило страниц.
Пачка писем под тесемкой, сон, склероз..."
На тяжёлых хлебах дармовой зимы,
на сквозняке небесных роз -
случайные ли сыпались слова:
"Ты так божественно ходила
по раздолбанному асфальту, на кубических каблуках...
- Ты танцевал, и грань среды тонка...
- Мне дано было слово - я его повторил...
- Так ворочаться, маяться, уходи, уходи, не люблю...
- Хочу понять: для слабого, как я...
- Плачь за целковый, факельщик, и ты с фиалками."
Ах, как пели они под рояль...
Лунная ночь в середине зимы.
И холодно, зыбкий ветер, январь, руки промёрзшей не отведу.
Мне не нужно искать в ночи никаких проблем.
Я не спрашиваю, почему
оставлены страхи в ночных номерах телефонных -
качаться на качелях в темноте.
Петербуржская Каббала -
из слов, которых нету в словарях:
Ветербург, Долгоград, Сен-медвежий мой угол...
Ночь не кончится никак.
Кареатиды балконные в этажах улыбаются алебастрово.
Пока горит непрошеное счастье,
мы проходим сквозь твои руины, город белый, город нежилой,
золотой и белый парадный зал,
окраина империи моей.
В январе -
все-светский раут: пышно да не вышло.
Отзвенели праздники, вздрогнул Марс.
Рождества будто не было прежде.
Бледный город мается с похмелья.
Ты сам себе часы, весы и мясорубка,
но что-то внутри сломалось...
Ну, что ж, присядь к окну, вглядевшись в пустоту,
сорви печать молчания с дождя:
вот и вступили мы в смутные годы -
на безрыбьи хребет, на горе ковчег...
Сперва составим список:
кто рядом - недруги ль, враги ль...
Пустоты не заполнить, расставив значки на листах.
Человеки смешны, потому что
у путешественников во времени
плоть недвижима,
уходят пальцы в пластилин перчаток,
когти - в солнечное сплетение.
Тополь чешет свой затылок:
то ли куст терновый горит?
Левее
дуб у дороги - словно бы его
белый пластик звучит в шерстяном чулке.
В утреннем свете потери рельефней и горше.
Я беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег:
шум-бурум, хрустит на насте
даровое палево эпохи...
Горит звезда и скоро догорит...
Мы с годами не только становимся старше,-
никто не верит в чудеса,
любить не выучит господь -
тот, чье время пришло...
Не занавес опустится
проспектом снежным, пахнущим извёсткой,
к асфальту фонарями приторочен,-
в город приходят елки:
средства, на которые строят миры.
Зима переступает через край,
а соль сожмётся корочкой;
Дед Мороз снимает бороду и больше не хочет.
Снеговика и след уже простыл.
Два перекрещенных ключа:
мы жили в гостинице старой. Как нас занесло -
грязна убогая таверна,
и город нем, и голова пуста.
Бывает, проснешься ночью, обложишься словарями,
приходя в сознание через раз,-
ведь бывает, что думаешь в длину, а получается в высоту...
И вот, приходит такая вся из себя и говорит
безумный романс,-
нежнее нежного словами, а успокоить не моги:
"Как эта полка заполонена. Здесь книжечки поэтов - тех и этих...
Я закрытая книга и мне не хватило страниц.
Пачка писем под тесемкой, сон, склероз..."
На тяжёлых хлебах дармовой зимы,
на сквозняке небесных роз -
случайные ли сыпались слова:
"Ты так божественно ходила
по раздолбанному асфальту, на кубических каблуках...
- Ты танцевал, и грань среды тонка...
- Мне дано было слово - я его повторил...
- Так ворочаться, маяться, уходи, уходи, не люблю...
- Хочу понять: для слабого, как я...
- Плачь за целковый, факельщик, и ты с фиалками."
Ах, как пели они под рояль...
Лунная ночь в середине зимы.
И холодно, зыбкий ветер, январь, руки промёрзшей не отведу.
Мне не нужно искать в ночи никаких проблем.
Я не спрашиваю, почему
оставлены страхи в ночных номерах телефонных -
качаться на качелях в темноте.
Петербуржская Каббала -
из слов, которых нету в словарях:
Ветербург, Долгоград, Сен-медвежий мой угол...
Ночь не кончится никак.
Кареатиды балконные в этажах улыбаются алебастрово.
Пока горит непрошеное счастье,
мы проходим сквозь твои руины, город белый, город нежилой,
золотой и белый парадный зал,
окраина империи моей.
В январе -
все-светский раут: пышно да не вышло.
Отзвенели праздники, вздрогнул Марс.
Рождества будто не было прежде.
Бледный город мается с похмелья.
Ты сам себе часы, весы и мясорубка,
но что-то внутри сломалось...
Ну, что ж, присядь к окну, вглядевшись в пустоту,
сорви печать молчания с дождя:
вот и вступили мы в смутные годы -
на безрыбьи хребет, на горе ковчег...
Сперва составим список:
кто рядом - недруги ль, враги ль...
Пустоты не заполнить, расставив значки на листах.
Человеки смешны, потому что
у путешественников во времени
плоть недвижима,
уходят пальцы в пластилин перчаток,
когти - в солнечное сплетение.
Тополь чешет свой затылок:
то ли куст терновый горит?
Левее
дуб у дороги - словно бы его
белый пластик звучит в шерстяном чулке.
В утреннем свете потери рельефней и горше.
Я беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег:
шум-бурум, хрустит на насте
даровое палево эпохи...