НЕдайджест
(Напоминание для непривычных: за каждым кликабельным словом - стихотворение некоего автора, размещенное им в своем журнале.)
Над потухшим закатным краем, как яркий знак, подсвеченное облако: словно почти дотлели дрова, но какой-то яркий уголек еще светится. Ленты тумана осторожно подтягиваются из низин, камни меж них темнеют, словно сонные черепахи. На одном поблескивает слезой крупный выход слюды. Намечается продолжение прерванного на день спектакля: кабанья семья топотит в подлеске, пофыркивает секач, демонстрируя власть.
Тем временем небо путает вечерние чаши - куда налить росное молоко, куда - терпкую жизнь лиственного чаю.
Густой воздух переливается через край поляны и подкатывает к узловатым старческим корням акаций. У ближней выворочено полкомля - словно леший вылезал из-под дерева, да замер, прислушиваясь, как дежурный дятел колотит клювом по гулкому стволу.
Лес примеривается - пировать или заснуть. На невысокий камень выскочила мышь: темно, покойно, можно посидеть на теплой еще поверхности, понюхать тонкого дыма, который источает зола недотоптанного костра, пахучую чужую жизнь и ее типичные приметы - ненастоящую, неприродную грязь: тут и пакет, и газетный обрывок, и тускло блестящая жестянка.
На мышином камне играет слабый свет - на подсохших следах, что оставили улитки. Рядом какие-то невидные цветы источают сильный запах, сравнимый с криком об опылении.
С другой, дальней стороны поляны надвигается темный сон, уютный, как бесконечность: манит к себе, не обещая ничего - только ночь, только незаметный порог да долгий путь в бездну.
Где-то перемаргиваются сухие зарницы, доносится едва слышимый гром. Деревья перешептываются, словно зрители, заждавшиеся артистов издалека: каков будет у примы наряд, повторят ли представление на следующий день? Сторожкий суслик свистнул вдали: его сердит ветреное племя.
Словно тоска о доме, пахнет дикая сирень. Поскрипывает осока у дальнего ручья: его почти не слышно, лишь изредка раздается живой всплеск: какая-то зеленая лягушачья душа не выдержала ожидания тумана, плюхнулась в мелкую водицу, чтобы на другом бережке охлопать лапками песок.
С неровностью испорченных ходиков цвиркает цикада. Алый прочерк в небе угас: ночь допила закатное вино.
Над потухшим закатным краем, как яркий знак, подсвеченное облако: словно почти дотлели дрова, но какой-то яркий уголек еще светится. Ленты тумана осторожно подтягиваются из низин, камни меж них темнеют, словно сонные черепахи. На одном поблескивает слезой крупный выход слюды. Намечается продолжение прерванного на день спектакля: кабанья семья топотит в подлеске, пофыркивает секач, демонстрируя власть.
Тем временем небо путает вечерние чаши - куда налить росное молоко, куда - терпкую жизнь лиственного чаю.
Густой воздух переливается через край поляны и подкатывает к узловатым старческим корням акаций. У ближней выворочено полкомля - словно леший вылезал из-под дерева, да замер, прислушиваясь, как дежурный дятел колотит клювом по гулкому стволу.
Лес примеривается - пировать или заснуть. На невысокий камень выскочила мышь: темно, покойно, можно посидеть на теплой еще поверхности, понюхать тонкого дыма, который источает зола недотоптанного костра, пахучую чужую жизнь и ее типичные приметы - ненастоящую, неприродную грязь: тут и пакет, и газетный обрывок, и тускло блестящая жестянка.
На мышином камне играет слабый свет - на подсохших следах, что оставили улитки. Рядом какие-то невидные цветы источают сильный запах, сравнимый с криком об опылении.
С другой, дальней стороны поляны надвигается темный сон, уютный, как бесконечность: манит к себе, не обещая ничего - только ночь, только незаметный порог да долгий путь в бездну.
Где-то перемаргиваются сухие зарницы, доносится едва слышимый гром. Деревья перешептываются, словно зрители, заждавшиеся артистов издалека: каков будет у примы наряд, повторят ли представление на следующий день? Сторожкий суслик свистнул вдали: его сердит ветреное племя.
Словно тоска о доме, пахнет дикая сирень. Поскрипывает осока у дальнего ручья: его почти не слышно, лишь изредка раздается живой всплеск: какая-то зеленая лягушачья душа не выдержала ожидания тумана, плюхнулась в мелкую водицу, чтобы на другом бережке охлопать лапками песок.
С неровностью испорченных ходиков цвиркает цикада. Алый прочерк в небе угас: ночь допила закатное вино.