Рассуждаем дальше
Самым, пожалуй, непонятным и вызывающим искреннее недоумение в поэме "Двенадцать" был и остается Христос, который внезапно, вдруг появляется в конце в своем "белом венчике из роз". Вот уж, действительно, "явление Христа народу".
Я нахожу для себя единственное объяснение, нам, людям, выросшим в атеистическом государстве, не суждено этого понять.
Просто не дано. Сколько бы мы не красили яиц на Пасху, и не освещали куличей, сколько бы мы не причитали "Господи, да что это такое?!", мы никогда не поймем тех переживаний и того отношения с Христом, которое было у поколения, выросшего при царе, ходившего на Пасху в Кремль, для которых Исаакий - не музей естествознания с маятником Фуко, а собор. Люди ходили во воскресеньям в церковь, венчались, крестили детей, соборовали и отпевали. И это было нормально, не маргинально, а в порядке вещей.
Я понимаю, что Христос в конце "12" даже верующую Анну Андреевну Ахматову привел в замешательство и еще многих оттолкнул, но для Блока-то он там вполне органически возник. Причем он оттолкнул и верующих и неверующих, оставив автора в изоляции. Хотя он потом и говорил Чуковскому: "Мне тоже не нравится конец "Двенадцати". Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению Христос".
Может быть, без Христа поэму бы приняли лучше, но уж если он привиделся, куда ж его денешь.
Тынянов это как раз считал очень характерным для Блока, закончить на самой высокой точке. И лирическую концовку "Двенадцати" он как раз считает логичной: "последняя строфа высоким лирическим строем замыкает частушечные, намеренно площадные формы. В ней не только высший пункт стихотворения - в ней весь эмоциональный план
его." Стихи Блока - мелодрама. В ранних стихах конец повторял начало. Может, и здесь так? Вот начало:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер -
На всем божьем свете!
А в конце из белого снега появляется тот, кто белее снега:
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Если убрать все эти перепетии с собаками и другими персонажами, про которых ему что-то там нашумело, получается просто Блоковское стихотворение.
И так же как Христом поэму, святым духом заканчивает Блок статью "Интеллигенция и революция":
Надменное политиканство - великий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом. (...) За душевностью - кровь. Душа кровь притягивает. Бороться с ужасами может лишь дух. (Не поэтому ли за "кровавым флагом" у Блока идет Христос.)
К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно.
А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки.
Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию.
(Интеллигенция и революция, 1918)
Согласитесь, слушать революцию спокойнее, когда видишь впереди кого-то "пречастного тайнам".
Наверное, лучше всех понял "Двенадцать" Виктор Шкловский (уж извините за длинную цитату):"«Двенадцать» - ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских. Неожиданный конец с Христом заново освещает всю вещь. Понимаешь число «двенадцать». Но вещь остается двойственной - и рассчитана на это.
Сам же Блок принял революцию не двойственно. Шум крушения старого мира околдовал его.
Время шло. Трудно написать, чем отличался 1921 год от 1919-го и 1918-го. В первые годы революции не было быта или бытом была буря. Нет крупного человека, который не пережил бы полосы веры в революцию. Минутами верилось в большевиков. Вот рухнут Германия, Англия, и плуг распашет не нужные никому рубежи! А небо совьется, как свиток пергамента.
Но тяжесть привычек мира притягивала к земле брошенный революцией горизонтально камень жизни.
Полет превращался в падение."
(А вот про падение в следующий раз.)
ПС. Это мне уже кажется, или Ильф и Петров недаром книгу "Двенадцать... стульев" назвали? :)
Я нахожу для себя единственное объяснение, нам, людям, выросшим в атеистическом государстве, не суждено этого понять.
Просто не дано. Сколько бы мы не красили яиц на Пасху, и не освещали куличей, сколько бы мы не причитали "Господи, да что это такое?!", мы никогда не поймем тех переживаний и того отношения с Христом, которое было у поколения, выросшего при царе, ходившего на Пасху в Кремль, для которых Исаакий - не музей естествознания с маятником Фуко, а собор. Люди ходили во воскресеньям в церковь, венчались, крестили детей, соборовали и отпевали. И это было нормально, не маргинально, а в порядке вещей.
Я понимаю, что Христос в конце "12" даже верующую Анну Андреевну Ахматову привел в замешательство и еще многих оттолкнул, но для Блока-то он там вполне органически возник. Причем он оттолкнул и верующих и неверующих, оставив автора в изоляции. Хотя он потом и говорил Чуковскому: "Мне тоже не нравится конец "Двенадцати". Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению Христос".
Может быть, без Христа поэму бы приняли лучше, но уж если он привиделся, куда ж его денешь.
Тынянов это как раз считал очень характерным для Блока, закончить на самой высокой точке. И лирическую концовку "Двенадцати" он как раз считает логичной: "последняя строфа высоким лирическим строем замыкает частушечные, намеренно площадные формы. В ней не только высший пункт стихотворения - в ней весь эмоциональный план
его." Стихи Блока - мелодрама. В ранних стихах конец повторял начало. Может, и здесь так? Вот начало:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер -
На всем божьем свете!
А в конце из белого снега появляется тот, кто белее снега:
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Если убрать все эти перепетии с собаками и другими персонажами, про которых ему что-то там нашумело, получается просто Блоковское стихотворение.
И так же как Христом поэму, святым духом заканчивает Блок статью "Интеллигенция и революция":
Надменное политиканство - великий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом. (...) За душевностью - кровь. Душа кровь притягивает. Бороться с ужасами может лишь дух. (Не поэтому ли за "кровавым флагом" у Блока идет Христос.)
К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно.
А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки.
Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию.
(Интеллигенция и революция, 1918)
Согласитесь, слушать революцию спокойнее, когда видишь впереди кого-то "пречастного тайнам".
Наверное, лучше всех понял "Двенадцать" Виктор Шкловский (уж извините за длинную цитату):"«Двенадцать» - ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских. Неожиданный конец с Христом заново освещает всю вещь. Понимаешь число «двенадцать». Но вещь остается двойственной - и рассчитана на это.
Сам же Блок принял революцию не двойственно. Шум крушения старого мира околдовал его.
Время шло. Трудно написать, чем отличался 1921 год от 1919-го и 1918-го. В первые годы революции не было быта или бытом была буря. Нет крупного человека, который не пережил бы полосы веры в революцию. Минутами верилось в большевиков. Вот рухнут Германия, Англия, и плуг распашет не нужные никому рубежи! А небо совьется, как свиток пергамента.
Но тяжесть привычек мира притягивала к земле брошенный революцией горизонтально камень жизни.
Полет превращался в падение."
(А вот про падение в следующий раз.)
ПС. Это мне уже кажется, или Ильф и Петров недаром книгу "Двенадцать... стульев" назвали? :)