снег
Click to viewА может, и не плохо, что снег. Красиво же. Вот я сегодня шла по Большой Пироговской и любовалась. Новых, высоких корпусов клиник совсем было не видно, они просто были чуть сереющим фоном, а старые корпуса Быковского в заснеженных полисадниках напоминали о Склифософском, Чехове, о хорошей медицине. Такими их видел Булгаков, когда выходил из дома 35. В такую погоду понимаешь, почему у старых московских усадеб белые колонны - это так красиво зимой, а у нас же часто зима. И Новодевичий монастырь в снежной мгле был неправдободобным и манящим. Жалко, что колокола не звонили. Я ехала на тролейбусе, памятник Льву Толстому совсем белый, как будто Лев Николаевич забрался под пуховое одеяло и тихо дремлет у окна своей усадьбы. И доктор Снегирев тоже. "А я люблю зиму, и плохую погоду зимой люблю," - говорит мне медсестра. - "Лежите себе, смотрите в окно, а я пока буду вас лечить".
Кстати о погодным сводкам Владислава Ходасевича, книгу стихов которого я листаю в тролейбусе, весна 1922 года тоже была поздней.
Под ногами скользь и хруст.
Ветер дунул, сне пошел.
Боже мой, какая грусть!
Господи, какая боль!
23 марта 1922
И 30 марта еще не разведнелось:
Размякло, и раскисло, и размокло.
От сырости так тяжело вздохнуть.
Мы в тротуары смотримся, как в стекла,
Мы смотрим в небо - в небе дождь и муть.
Ходасевич как раз жил где-то на Девичьем поле в нетопленной, сырой квартире.