Мечты Петрушина
Петрушин любил мечтать. С самого детства он представлял себе, как будет ходить в приталенном костюме по столичной набережной с барышней наперевес.
Как будет пить иксо в уютных кафе перед театральной премьерой. И как по приходу в зал его станут узнавать: в почтенно-томном приветствии опускать лбы халдеи мирских богов. А он не посмеет задирать нос, нет. Петрушин молча сядет в бельэтаж, будто тварь незаметная, и без выражения глянет на сцену. Но вдруг, поморщившись, он выразит премьере полный провал, что разлетится в газетах и интернетах со скоростью чиха, а актеры в самый разгар действа, взглянув на Петрушина, обомлеют и будут прокляты Дионисом. Но кто-то решил, и петрушиские морщины не заметил даже таракан в театральном буфете.
Взрослелось Путрушину и мечталось пониже: о том, что непременно касалось места в завтрашнем дне. Ему думалось: "Уж если пойду служить, то на флот!" И не поспоришь с той петрушинской тягой, но кто-то решил, и Петрушин кончился на лейтенанте автомобильных войск.
Тогда Петрушин стал мечтать о совсем конкретном: о бабе или о доске для серфинга. Водный спорт, вы и сами воображаете, какой бывает в Москве реке. Ну о бабах... Да, впрочем кто-то решил, что и бабы под стать серфингу: на волнах покувыркаться - желающих тьма, а как штиль - сушись Петрушин, пей вино.
И уж не детство вовсе, и мечтать совестно как-то. Но Петрушин любимого занятия не бросает. Приходит к закату домой, ботинки чистит и мечтает. А по утру с самого ранья в ту обувку прыгает - и на работу спешит. По осенним мостовым, по лужам, по чаче. И до заката в офисах на ботинки посматривает: "Вот бы замарались похуже - помечтаю побольше, главное по пути не встретить того, кто все решает".
Как будет пить иксо в уютных кафе перед театральной премьерой. И как по приходу в зал его станут узнавать: в почтенно-томном приветствии опускать лбы халдеи мирских богов. А он не посмеет задирать нос, нет. Петрушин молча сядет в бельэтаж, будто тварь незаметная, и без выражения глянет на сцену. Но вдруг, поморщившись, он выразит премьере полный провал, что разлетится в газетах и интернетах со скоростью чиха, а актеры в самый разгар действа, взглянув на Петрушина, обомлеют и будут прокляты Дионисом. Но кто-то решил, и петрушиские морщины не заметил даже таракан в театральном буфете.
Взрослелось Путрушину и мечталось пониже: о том, что непременно касалось места в завтрашнем дне. Ему думалось: "Уж если пойду служить, то на флот!" И не поспоришь с той петрушинской тягой, но кто-то решил, и Петрушин кончился на лейтенанте автомобильных войск.
Тогда Петрушин стал мечтать о совсем конкретном: о бабе или о доске для серфинга. Водный спорт, вы и сами воображаете, какой бывает в Москве реке. Ну о бабах... Да, впрочем кто-то решил, что и бабы под стать серфингу: на волнах покувыркаться - желающих тьма, а как штиль - сушись Петрушин, пей вино.
И уж не детство вовсе, и мечтать совестно как-то. Но Петрушин любимого занятия не бросает. Приходит к закату домой, ботинки чистит и мечтает. А по утру с самого ранья в ту обувку прыгает - и на работу спешит. По осенним мостовым, по лужам, по чаче. И до заката в офисах на ботинки посматривает: "Вот бы замарались похуже - помечтаю побольше, главное по пути не встретить того, кто все решает".