Петрушин и кино
Петрушин шел, как в кино. Ступал твердо даже по мокрому песку. Собирал глазами, что валялось бесхозно и противно. В этом он видел некий смысл, словно он не Петрушин какой-нибудь, а Марлон Брандо, или, на худой самый конец, Ален Де… не, не, не, - Микки Рурк в отрочестве.
Петрушин сожалел лишь об одном - что не курит. Как бы он отрешенно смотрелся в черном итальянском плаще, крадущийся по сырому пляжу, хмельной от бренди и весны, с сигаретой наперевес. Кино!
Петрушину слышались чайки, гадкие птицы, но для антуражу незаменимые создания. Ведь это не какая-нибудь деревня Нэ, а самый настоящий портовый город. И бабу надо, а лучше девушку. Красивую такую, с длинными летающими волосами. И чтоб ее романтический силуэт был размазан в боке за резкою петрушинской спиной.
Он чередовал планы. С дальних, до предельно крупных: губы, сигарета, дрожь.
И назвать все это Петрушину хотелось как-нибудь странно. Как называют современные черно-белые фильмы. Но выдуманный сладкий дым туманил мозг, а в боке мерзла дочь сирен и Одиссея. Да и какой прок от этих названий? Главное, что кино про любовь.
Петрушин сожалел лишь об одном - что не курит. Как бы он отрешенно смотрелся в черном итальянском плаще, крадущийся по сырому пляжу, хмельной от бренди и весны, с сигаретой наперевес. Кино!
Петрушину слышались чайки, гадкие птицы, но для антуражу незаменимые создания. Ведь это не какая-нибудь деревня Нэ, а самый настоящий портовый город. И бабу надо, а лучше девушку. Красивую такую, с длинными летающими волосами. И чтоб ее романтический силуэт был размазан в боке за резкою петрушинской спиной.
Он чередовал планы. С дальних, до предельно крупных: губы, сигарета, дрожь.
И назвать все это Петрушину хотелось как-нибудь странно. Как называют современные черно-белые фильмы. Но выдуманный сладкий дым туманил мозг, а в боке мерзла дочь сирен и Одиссея. Да и какой прок от этих названий? Главное, что кино про любовь.