Магеллановедение-4: СНОВА О РОМАНТИКЕ и ВТОРОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО (История пряностей-13)
"Хуану де Аранде [одному из управителей кастильской Торговой палаты, созданной в 1503 году для руководства всеми экспедициями в "Индии"], как и всем императорам и королям, полководцам и купцам его времени, нет никакого дела (сколь бы трогательно это ни изображалось в наших исторических книгах для юношества) до изучения земного шара, до счастья человечества. Не душевное благородство, не бескорыстное воодушевление делают из Аранды покровителя этого плана: как опытный делец, правитель Casa de la Contratacion просто-напросто почуял в предложении Магеллана выгодное предприятие". Стефан Цвейг, "Магеллан. Человек и его деяние" (1938 г.)
Ну, опять Цвейга понесло… Магеллана, конечно же, в путь толкнули исключительно "душевное благородство" и "бескорыстное воодушевление". И торговался он с короной насчет своей порции шкуры неубитого медведя тоже исключительно из "бескорыстия" :-)
Честное предупреждение: в общем-то, наименее интересный в этой СЕРИИ пост (по крайней мере, я надеюсь, что последующие будут лучше :-) Но мне нужно бросить "мостик" к прибытию Магеллана на Филиппины, а Пигафетты - на Молукки, так что те, кому связность изложения не нужна, могут просто под кат не ходить…
"Вам, - дословно говорится витиеватым языком королевской [в 1516 году на кастильский престол вступил шестнадцатилетний внук короля Фердинанда Карл Габсбург, впоследствии под именем Карла V ставший императором Священной Римской империи] канцелярии, - надлежит действовать успешно, дабы открыть ту часть океана, коя заключена в отведенных нам пределах [о Тордесильясском договоре см. ЗДЕСЬ], а так как было бы несправедливо, ежели бы, в то время как вы туда направляетесь, другие бы вам причиняли убытки, тем же самым делом занимаясь, тогда как вы взяли на себя бремя этого предприятия - я, по милости и воле своей, повелеваю и обещаю, что на первые десять предстоящих лет мы никому не будем давать разрешения плыть по тому же пути с намерением совершать те открытия, кои вами были задуманы. А ежели кто-либо пожелает таковые плавания предпринять и станет на то наше соизволение испрашивать, то мы, прежде чем таковое соизволение даровать, намерены о том вас известить, дабы вы в продолжение того же времени, с тем же снаряжением и столькими же кораблями, как те другие, подобное открытие замыслившие, сами могли бы такое совершить". Цвейг цитирует заключенный 22 марта 1518 года кастильской короной с Магелланом и Фалейру (о последнем чуть позже) после долгой торговли…
…договор-"асьенто". Оттуда же:
«…означенные открытия вы должны делать так, чтобы никоим образом не открывать и не допускать иных дел в пределах рубежей и демаркации светлейшего короля Португалии, моего возлюбленного и дорогого дяди и брата, и не учинять ничего во вред ему и [действовать] лишь в пределах наших рубежей и нашей демаркации».
Итак, договор подписан… и тут неустанно борющийся с "романтиками от истории" Цвейг снова сам романтизирует: "Он [Магеллан] сам принимает все товары, проверяет каждый счет, лично обследует все поступающее на борт - каждый канат, каждую доску, оружие и продовольствие; от верхушки мачт до киля он каждое из пяти судов знает так же хорошо, как любой ноготь на собственной руке".
М-да? Как же тогда на борт попали гнилая мука и прочие недоброкачественные продукты (конечно, это было бы смешно ставить в вину Магеллану, но вот претендующему на реализм Цвейгу - вполне можно)? Впрочем, сам же писатель и рассказывает - как: "Первая атака против Магеллана исходит от Португалии. Разумеется, король Мануэл тотчас же узнал о заключении договора. Худшей вести ему не могли сообщить. Монополия торговли пряностями доставляет королевской казне двести тысяч дукатов в год, к тому же его флоту только теперь удалось пробраться к подлинно золотоносной жиле - Молуккским островам.
Какое страшное бедствие, если испанцы в последнюю минуту с востока подойдут к этим островам и займут их! Опасность, грозящая королевской казне, слишком велика, чтобы король Мануэл не попытался любыми средствами воспрепятствовать роковой экспедиции. Поэтому он официально поручает своему послу при испанском дворе Алвару да Кошта задушить зловредный замысел еще до его осуществления. … Дальнейшая работа по тайному саботажу экспедиции в основном поручается Лиссабоном Себастьяну Алваришу, португальскому консулу в Севилье. Этот чиновный шпион постоянно шныряет вокруг кораблей флотилии, записывает и подсчитывает все принимаемые на борт грузы; кроме того, он завязывает весьма дружеские отношения с испанскими капитанами и при случае с притворным негодованием спрашивает, правда ли, что кастильские дворяне вынуждены будут беспрекословно повиноваться двум безродным португальским искателям приключений? А ведь национализм, как мы знаем по опыту - струна, звучащая даже под самой неискусной рукой; …
…вскоре уже все севильские моряки бранятся и негодуют". Стефан Цвейг, "Магеллан".
"Именно теперь, почувствовав за своей спиной всех этих "контролеров" и "казначеев", Магеллан решает действовать с предельной самостоятельностью и беспощадностью. Он знает, что в решающую минуту только одна воля должна решать и руководить: недопустимо, чтобы командование флотилией и впредь было разделено между двумя capitan-generales, двумя адмиралами. Один должен стоять над всеми, а если нужно - и против всех. Поэтому он уже не хочет обременять себя в столь опасном плавании таким взбалмошным равноправным начальником, как Руй Фалейру [равноправный соавтор Магеллана еще по разработке планов в Лиссабоне и один из лучших картографов того времени, который все же считал окружность Земли на Экваторе равной 37 тысячам километров - на три тысячи меньше, чем на самом деле] - прежде чем суда выйдут из гавани, этот балласт должен быть сброшен за борт. Ведь астроном уже давно стал для Магеллана ненужной обузой. Ничем не помог ему теоретик в эти изнурительные, тяжкие месяцы. Не дело звездочета вербовать матросов, конопатить суда, заготовлять провизию, испытывать мушкеты и писать уставы; взять его с собой - значит навесить себе камень на шею, а у Магеллана должны быть развязаны руки, чтобы бороться, направо и налево отбиваться от опасностей, встающих перед ним, и от заговоров, составленных за его спиною. Как удалось Магеллану, проявив здесь в полной мере свое дипломатическое мастерство, отделаться от Фалейру, мы не знаем". Стефан Цвейг, "Магеллан".
Да и не надо нам это знать. Цвейг готов простить своему кумиру все, что угодно, но для себя мы отметим, что предавший сначала свою страну Магеллан затем предает и соратника.
"Десятого августа 1519 года, через год и пять месяцев после того как Карл, будущий властелин Старого и Нового Света, подписал договор, все пять судов покидают, наконец, севильский рейд, чтобы отправиться вниз по течению к Сан-Лукар де Баррамеда, где Гвадалквивир впадает в открытое море; там произойдет последнее испытание флотилии и будут приняты на борт последние запасы продовольствия. Но, в сущности, прощание уже свершилось: в церкви Санта-Мария де ла Виктория Магеллан, в присутствии всего экипажа и благоговейно созерцавшей это зрелище толпы, преклонил колена и, произнеся присягу, принял из рук коррехидора Санчо Мартинес де Лейва королевский штандарт. Быть может, в эту минуту ему вспомнилось [а может быть - и нет], что и перед первым своим отплытием в Индию он так же преклонил колена в соборе и так же принял присягу. Но флаг, на верность которому он тогда присягал, был другой, португальский, и не за Карла испанского, а за короля Португалии, Мануэла, поклялся он тогда пролить свою кровь. И с таким же благоговением, с каким некогда юный sobresaliente взирал на адмирала Алмейду, когда тот, развернув стяг, поднял его над головами коленопреклоненной толпы, смотрят сейчас двести шестьдесят пять человек экипажа на Магеллана - вершителя их судеб" [а может быть - и нет. Что им какой-то португалец?] Стефан Цвейг, "Магеллан".
В следующем посте после недолгого вступления мы окажемся сразу на месте высадки Магеллана на Филиппинах - острове Себу…