"Русский пенсионер"
Новая колонка - текст, видео и мастер-класс готовки. Приятного аппетита, смейтесь на здоровье :)
Моя бабушка родилась и всю жизнь прожила в России, и до 18 лет не говорила по-русски вообще. До войны в адлерских горных селах не было русских школ. Потом хлынули беженцы с оккупированной Кубани. Бабушкины родители приютили одну девушку - Валентину.
- Где у вас сковородка?- спросила Валентина бабушку как-то утром.
Бабушка обежала пол деревни, пока, наконец, нашла кого-то, кто знал по-русски слово «сковородка». На следующий год одну из соседних армянских школ сделали русской, и бабушка перевелась туда. С утра бабушка низала в магазине табак, чтобы у советской страны были свои папиросы, потом варила жидкую мамалыгу, кормила 4 младших братьев и сестер и бежала пешком по горе через лес, сквозь ущелье, через две реки по сваленным деревьям в русскую школу. В 18 лет бабушка прочитала по-русски «Дочь Монтесумы». А потом вернулся с войны раненый под Сталинградом молодой учитель истории и бабушку выдали замуж.
До конца жизни бабушка с дедушкой говорили друг с другом только по-армянски, а со своими детьми только по-русски. Все столы и полки в их доме были заставлены коробками с жирными шелковичными червями. Этих червей мужчины деревни собирали в окрестных горах, поросших шелковицей, женщины их выкармливали и сдавали коконы в колхоз, чтобы у советской страны был свой собственный шелк. В их доме был земляной пол, но все простыни были вручную обвязаны кружевами. А теперь мы сидим в кафешке моей подружки, и бабушкина правнучка София красит ей ногти малиновым лаком. Крестная этой правнучки, моя подружка Анжелка, уже месяц живет в другом, лучшем мире - месяц назад я завела ей Twitter. Мы что-то где-то сидели, пили вино и ныли, а подружка особенно громко ныла, что муж ее мало любит. Я утомилась и предложила:
- Давай заведу тебе Twitter. Вообще забудешь, что у тебя есть муж.
- Триппер? У кого триппер? - встрепенулась тогда бабушка, а муж посмеялся. Он еще не понял тогда, что лучше бы триппер.
- Тетя Анжел, дай iPad, - дразнит София.
- Не дам. Жизнь за тебя отдам, а iPad не дам.
- Тетя Анжел, но это уже не смешно, - канючит София.
- У нее переходный возраст, - поясняет подружка. - А что мы делаем в Адлере, когда у наших детей переходный возраст? Едем куда-нибудь бухать.
В углу кафешки хмуро сидит тот самый муж. Теперь уже он много пьет один и ноет. За соседим столиком трое в галстуках и пиджаках. Наверняка, Олимпстрой. В пиджаках больше некому.
-Что пьешь один? - задирают они мужа Анжелки.
- Вакцину пью. Птичий грипп. Не слышали что ли? У нас в кафе общеадлерская вакцинация. Карапет! - кричит он могучему шашлычнику в медицинском халате, испачканном кровью. - Этих тоже провакцинируй.
Карапет с лицом палача пальцами давит в рюмки чеснок и заливает домашней чачей. Трое в галстуках выпивают всего-то по паре рюмок. Анжелкин муж смотрит на них с умилением и любопытством, как Анжелка в своем iPad на глупеньких птичек из Angry Birds. Через полчаса муж чуть кивает головой Карапету, и тот бережно выволакивает и усаживает на автобусную остановку по очереди всех троих. Один из них, с виду главный, успевает неверной рукой воткнуть Карапету в кулак замасленную визитку. На одной стороне визитки написано: «Директор Олимпстройки». А на другой, не поверите, - «Щебень, песок, асфальт. Недорого».
- Хорошие мальчики, - говорит бабушка, поправляя малиновый ноготь. - Только им наша вакцина не подходит.
И бабушка с удовольствием опрокидывает третью рюмку чачи на чесноке. Я разглядываю стол в поисках, чем бы таким бабушке закусить. И спрашиваю мужа Анжелки:
-У тебя пугр есть?
-Как у меня дома может не быть пугра? - гордо отзывается Алик.
-Но это же не дом, это ресторан.
-Вах, сестра, - улыбается Алик. - Еще раз эту кибитку рестораном назовешь, ты и твои дети, и твои внуки каждую пятницу здесь бесплатно обедать будут.
-Почему пятницу? - уточняю я. - Я, может, хочу в субботу.
- В субботу нельзя. В субботу и без твоих внуков все столики заняты.
Для меня это становится делом принципа.
- Альдос, ну по-братски, в субботу.
- В субботу братьев нету. В субботу только банкеты, - отрезает Алик и гладит сломанной в четырех местах пятерней загорелую лысину. Я достаю из большого пакета последний аргумент - дивный портрет молодого Элвиса Пресли, который я перла для их ресторана из самого из Нью-Йорка. Бабушка вглядывается в портрет.
- Это твой муж? Совсем не изменился, Андрюша. Очень хороший мальчик, береги его.
Пластиковая калитка летней веранды взлетает со скрипом и в кафешку врывается мой младший брат Фауст, на ходу, отбиваясь от трех своих малолетних детей.
- В Абазии Грачика ограбили, весь дом украли, ничего не оставили. Что делать?
- Воров вызывать или ментов, - здраво рассуждает Алик.
- Ну, мы так и думали, и решили, раз у них независимость, надо, короче, ментов. Ты прикинь, менты приехали, посмотрели и говорят: «Не, это не к нам. Это к ворам». Я говорю: «Так тут же дом обокрали». Они смотрят, слышь, друг на друга и говорят: «Нет, мы ничего не крали». Я говорю: «Но слушайте, возьмите отпечатки пальцев, посмотрите по базе данных». Они ржут, говорят: «Сынок мы в Абхазии живем, ты о чем?». Тут, как назло, Грачика кошка откуда-то выползла. Мент ее взял за шкирку и говорит: «О, свидетель. Она 100% что-то видела. Предлагаю ее допросить». И взял с собой кошку, и свалил, сука.
- А Грачик чего?- спрашивает Алик.
- Грачик, короче, в мэрию побежал. Прибегает, а там все на улице стоят. Он у одной тетки спрашивает: «Что у вас случилось?». Она говорит: «Да заминировали нас так неудачно в этот раз. В прошлый раз заминировали в три - всех домой отпустили. А тут прямо с утра. Ни туда, ни сюда, весь день насмарку, уроды». В общем, Грачик добежал до мэра, все ему рассказал, мэр думал-думал и говорит: «Друзья мои, - говорит. - Я вам так скажу: ставьте на окна решетки и спите спокойно».
- Надо к ворам, - резюмирует Алик. - Карапет, где сейчас Жопа?
- Жопа откинулся, - басит Карапет.
- Да?! А как я не заметил?
- Да ты бухал! - отвечает Карапет.
- Ладно. А Полужопа где? - спрашивает озадаченный Алик.
- Полужопа в Тлюстенхабле.
-Тлюстенхабль?- Анжелка отрывается, наконец, от Twitter. - Я знаю, где это. У меня там отец сидел.
- Твой отец - хороший мальчик, просто не повезло ему, - подмечает бабушка.
- Так самое смешное, - продолжает Фауст,- когда мы назад ехали, нас мент оштрафовал, и он протокол заполняет и спрашивает: «Какая у вас марка машины?». А я уже злой, говорю: «Ту-134». А он на полном серьезе спрашивает: «А номер?». Анжелка даже не улыбается. У них там в Twitter недопонимание.
- Да оторвись, говорю, от Twitter своего. Тебе СМС пришла.
- На СМС-ки отвечают только трусы, - огрызается Анжелка, не глядя на телефон.
Тем временем из лучшего подвала Адлера и окрестностей выносят бабушкин пугр. Никто так не варит пугр как моя бабушка. Ей 82 года, и она до сих пор варит его сама и никому не дает портить продукт. После того, как она закрутит 25 трехлитровых баллонов за день, она ложится во дворе на кушетку, закрывает локтем глаза и долго, долго бормочет что-то под нос по-армянски. Однажды я подслушала, что она говорит. Она говорила: «Тех, кто его собирал, мамину маму, тех, кто почистил, мамину маму, тех, кто будет жрать, тоже мамину маму». Вот он бабушкин пугр. В самом начале лета адлерские мужчины толпой ломятся в горы. Там они собирают длинные стебли горного лопуха и привозят домой. Дальше дети и женщины эти стебли долго чистят, отчего у меня в детстве все лето были черные руки. Дело в том, что в пугре столько полезного йода, что никто никогда ничем не будет болеть.
- София, куда ты лезешь грязными руками в общую тарелку? - кричит Анжелка.
- Оставь в покое ребенка,- просит бабушка. - Она хорошая девочка, зачем ты ей лекции читаешь?
Анжелка ворчит:
- Крестнице лекции не читай, свою дочку не бей, никакого удовольствия от материнства.
Краем глаза Анжелка продолжает следить за Twitter. Но краем другого глаза следит, как муж ее подошел к столику, за которым щебечут три неместные дивы. Тут глаза Анжелы наливаются кровью. Одна из девиц встает и, улыбаясь, удаляется вместе с Аликом в сторону сада.
-Эй! - кричит Анжелка, - Ты ничего не попутал?
-Я!? - загорелая лысина покрывается нежным пунцом. - Я просто хотел показать отдыхающей экзотический куст.
- Экзотический куст свой он ей хотел показать. Назад, говорю, иди. В следующий раз свой куст дома на таможне будешь оставлять, а вечером забирать.
Алик, захмелев так, что неохота показывать, кто в доме на самом деле хозяин, бредет обратно за стол.
- Ты тоже мужа иногда отпускай немножко, - тихонько говорит Анжелке бабушка. - Он хороший мальчик, его можно иногда отпускать.
Фауст наблюдает за сценой с ужасом и восхищением. Потом задумывается, что-то взвешивает в бриолиненной голове и резюмирует.
- Короче, я все равно за брак. А ты Альдос?
- Я за любой кипеш, кроме войны, - мрачно говорит Алик и отворачивается от нашего стола.
-Ну что, сестры, выпьем? - радуется Фауст.
- А кто мы такие, чтобы не пить? - философски замечает бабушка.
В кафе появляется одноклассница Анжелки. Ей 33 и она до сих пор не замужем, хотя уже сильно пора вязать приданое внучкам. Бабушка наклоняется к ней.
- Рузанна, ты все замуж не вышла?
- Нет, бабушка Кегецик, не вышла.
- Почему не выходишь, девочка?
- Не за кого. Вокруг или женатые, или наркоманы, или русские.
Бабушка советует:
- А ты выйди замуж, путь даже и русский, а папа потом привыкнет.
Я уже полчаса безуспешно пытаюсь дозвониться своей маме, бабушкиной младшей дочери, чтобы и она присоединилась к нашему празднику жизни.
- Кто-нибудь знает, почему моя мать недоступна?- вопрошаю я, наконец.
- Потому что она себя для мужа бережет, - остроумничает сквозь Twitter Анжелка.
Громче всех над шуткой смеется Анжелкина трехлетняя дочка, хотя она не могла эту шутку понять. Анжела смотрит на младшую дочь с недоумением и говорит:
- Такое ощущение, что няня посадила моего ребенка на герыч: она все время радуется.
Алик встает, допивает последнюю чачу, и удаляется с видом обиженного журавля.
- Как меня достал этот лысый, - шипит Анжелка. - Чтобы он соленой айвой поперхнулся.
- Ты же его любила еще 5 рюмок назад, - замечаю я.
- Анжелочка, такие вещи разве можно говорить? - учит бабушка. - Ты не знаешь, что мы свои мысли запускаем в космос?
- А твой космос что, юмора не понимает? - взрывается Анжелка. - Вчера такие сережки видела, ты в жизни такие не видела, а этот лысый мне не купил. Пришлось самой купить.
- Имей совесть, - возмущаюсь я. - Почему я всегда сама себе все покупаю?
- Потому что ты в институт пошла, а я замуж вышла, и совесть я имею с утра до вечера. Ладно, пойду, посмотрю, где он там.
Анжелка удаляется в сторону туалетных кабинок. Подкрадывается к одной и говорит:
- Алик, Аликосик. Альдосик. Альфонс Даде?
- Мм? - отзывается Алик.
- О чем ты сейчас думаешь?
- О тебе, о чем я могу еще здесь думать.
Алик с Анжелой возвращаются за стол. В это время приносят эскарго, новое блюдо в меню кафешки, введенное туда специально для французских проверяльщиков Олимпстройки.
- Анжи, съешь улитку - Я раскачиваю вилкой прямо над ее iPad. Анжелка даже не поднимает на меня глаз.
- Ни за что! Я уже достаточно говна съела в этой жизни. Сейчас у меня счастливый период.
- Съешь, говорю.
- С ума сошла?! Если меня можно уговорить съесть улитку, значит, меня можно и на что-то другое уговорить, - торжественно произносит Анжелка и поглядывает на мужа.
Муж смотрит на нее с очевидной гордостью.
- А я тебе говорю, съешь. А то бабушке придется есть, - настаиваю я.
За соседним столиком поднимает голову давно там уснувший кто-то в шлепанцах и наколках. Смотрит на нас сквозь веки и говорит:
- Воры, не ссорьтесь, нас мало.
Бабушка оживляется. И вдруг говорит мне:
- Скажи, внучка, вот я хочу написать Путину или Медведеву, чтобы у людей землю не отнимали, а то, как так, всю жизнь люди прожили на этой земле, какой-то Олимпиада пришел, у них все забрал. Я думаю, лучше Путину писать. У нас одна женщина ему писала, он сразу ответил. Или лучше Медведеву?
Я тогда задумалась и не нашла, что ответить. Это же еще летом было. А бабушка тяжело вздохнула и к чему-то добавила:
- Эх, сколько на свете людей, столько на свете сортов дураков.
И мы попритихли, залюбовавшись нашей красавицей бабушкой. А пока мы ей любовались, она любовалась своими малиновыми ногтями и новыми жемчужными кольцами, которые глянцево переливались на пальцах, совсем как шелковичные коконы в ее старой хибаре.
Click to viewМоя бабушка родилась и всю жизнь прожила в России, и до 18 лет не говорила по-русски вообще. До войны в адлерских горных селах не было русских школ. Потом хлынули беженцы с оккупированной Кубани. Бабушкины родители приютили одну девушку - Валентину.
- Где у вас сковородка?- спросила Валентина бабушку как-то утром.
Бабушка обежала пол деревни, пока, наконец, нашла кого-то, кто знал по-русски слово «сковородка». На следующий год одну из соседних армянских школ сделали русской, и бабушка перевелась туда. С утра бабушка низала в магазине табак, чтобы у советской страны были свои папиросы, потом варила жидкую мамалыгу, кормила 4 младших братьев и сестер и бежала пешком по горе через лес, сквозь ущелье, через две реки по сваленным деревьям в русскую школу. В 18 лет бабушка прочитала по-русски «Дочь Монтесумы». А потом вернулся с войны раненый под Сталинградом молодой учитель истории и бабушку выдали замуж.
До конца жизни бабушка с дедушкой говорили друг с другом только по-армянски, а со своими детьми только по-русски. Все столы и полки в их доме были заставлены коробками с жирными шелковичными червями. Этих червей мужчины деревни собирали в окрестных горах, поросших шелковицей, женщины их выкармливали и сдавали коконы в колхоз, чтобы у советской страны был свой собственный шелк. В их доме был земляной пол, но все простыни были вручную обвязаны кружевами. А теперь мы сидим в кафешке моей подружки, и бабушкина правнучка София красит ей ногти малиновым лаком. Крестная этой правнучки, моя подружка Анжелка, уже месяц живет в другом, лучшем мире - месяц назад я завела ей Twitter. Мы что-то где-то сидели, пили вино и ныли, а подружка особенно громко ныла, что муж ее мало любит. Я утомилась и предложила:
- Давай заведу тебе Twitter. Вообще забудешь, что у тебя есть муж.
- Триппер? У кого триппер? - встрепенулась тогда бабушка, а муж посмеялся. Он еще не понял тогда, что лучше бы триппер.
- Тетя Анжел, дай iPad, - дразнит София.
- Не дам. Жизнь за тебя отдам, а iPad не дам.
- Тетя Анжел, но это уже не смешно, - канючит София.
- У нее переходный возраст, - поясняет подружка. - А что мы делаем в Адлере, когда у наших детей переходный возраст? Едем куда-нибудь бухать.
В углу кафешки хмуро сидит тот самый муж. Теперь уже он много пьет один и ноет. За соседим столиком трое в галстуках и пиджаках. Наверняка, Олимпстрой. В пиджаках больше некому.
-Что пьешь один? - задирают они мужа Анжелки.
- Вакцину пью. Птичий грипп. Не слышали что ли? У нас в кафе общеадлерская вакцинация. Карапет! - кричит он могучему шашлычнику в медицинском халате, испачканном кровью. - Этих тоже провакцинируй.
Карапет с лицом палача пальцами давит в рюмки чеснок и заливает домашней чачей. Трое в галстуках выпивают всего-то по паре рюмок. Анжелкин муж смотрит на них с умилением и любопытством, как Анжелка в своем iPad на глупеньких птичек из Angry Birds. Через полчаса муж чуть кивает головой Карапету, и тот бережно выволакивает и усаживает на автобусную остановку по очереди всех троих. Один из них, с виду главный, успевает неверной рукой воткнуть Карапету в кулак замасленную визитку. На одной стороне визитки написано: «Директор Олимпстройки». А на другой, не поверите, - «Щебень, песок, асфальт. Недорого».
- Хорошие мальчики, - говорит бабушка, поправляя малиновый ноготь. - Только им наша вакцина не подходит.
И бабушка с удовольствием опрокидывает третью рюмку чачи на чесноке. Я разглядываю стол в поисках, чем бы таким бабушке закусить. И спрашиваю мужа Анжелки:
-У тебя пугр есть?
-Как у меня дома может не быть пугра? - гордо отзывается Алик.
-Но это же не дом, это ресторан.
-Вах, сестра, - улыбается Алик. - Еще раз эту кибитку рестораном назовешь, ты и твои дети, и твои внуки каждую пятницу здесь бесплатно обедать будут.
-Почему пятницу? - уточняю я. - Я, может, хочу в субботу.
- В субботу нельзя. В субботу и без твоих внуков все столики заняты.
Для меня это становится делом принципа.
- Альдос, ну по-братски, в субботу.
- В субботу братьев нету. В субботу только банкеты, - отрезает Алик и гладит сломанной в четырех местах пятерней загорелую лысину. Я достаю из большого пакета последний аргумент - дивный портрет молодого Элвиса Пресли, который я перла для их ресторана из самого из Нью-Йорка. Бабушка вглядывается в портрет.
- Это твой муж? Совсем не изменился, Андрюша. Очень хороший мальчик, береги его.
Пластиковая калитка летней веранды взлетает со скрипом и в кафешку врывается мой младший брат Фауст, на ходу, отбиваясь от трех своих малолетних детей.
- В Абазии Грачика ограбили, весь дом украли, ничего не оставили. Что делать?
- Воров вызывать или ментов, - здраво рассуждает Алик.
- Ну, мы так и думали, и решили, раз у них независимость, надо, короче, ментов. Ты прикинь, менты приехали, посмотрели и говорят: «Не, это не к нам. Это к ворам». Я говорю: «Так тут же дом обокрали». Они смотрят, слышь, друг на друга и говорят: «Нет, мы ничего не крали». Я говорю: «Но слушайте, возьмите отпечатки пальцев, посмотрите по базе данных». Они ржут, говорят: «Сынок мы в Абхазии живем, ты о чем?». Тут, как назло, Грачика кошка откуда-то выползла. Мент ее взял за шкирку и говорит: «О, свидетель. Она 100% что-то видела. Предлагаю ее допросить». И взял с собой кошку, и свалил, сука.
- А Грачик чего?- спрашивает Алик.
- Грачик, короче, в мэрию побежал. Прибегает, а там все на улице стоят. Он у одной тетки спрашивает: «Что у вас случилось?». Она говорит: «Да заминировали нас так неудачно в этот раз. В прошлый раз заминировали в три - всех домой отпустили. А тут прямо с утра. Ни туда, ни сюда, весь день насмарку, уроды». В общем, Грачик добежал до мэра, все ему рассказал, мэр думал-думал и говорит: «Друзья мои, - говорит. - Я вам так скажу: ставьте на окна решетки и спите спокойно».
- Надо к ворам, - резюмирует Алик. - Карапет, где сейчас Жопа?
- Жопа откинулся, - басит Карапет.
- Да?! А как я не заметил?
- Да ты бухал! - отвечает Карапет.
- Ладно. А Полужопа где? - спрашивает озадаченный Алик.
- Полужопа в Тлюстенхабле.
-Тлюстенхабль?- Анжелка отрывается, наконец, от Twitter. - Я знаю, где это. У меня там отец сидел.
- Твой отец - хороший мальчик, просто не повезло ему, - подмечает бабушка.
- Так самое смешное, - продолжает Фауст,- когда мы назад ехали, нас мент оштрафовал, и он протокол заполняет и спрашивает: «Какая у вас марка машины?». А я уже злой, говорю: «Ту-134». А он на полном серьезе спрашивает: «А номер?». Анжелка даже не улыбается. У них там в Twitter недопонимание.
- Да оторвись, говорю, от Twitter своего. Тебе СМС пришла.
- На СМС-ки отвечают только трусы, - огрызается Анжелка, не глядя на телефон.
Тем временем из лучшего подвала Адлера и окрестностей выносят бабушкин пугр. Никто так не варит пугр как моя бабушка. Ей 82 года, и она до сих пор варит его сама и никому не дает портить продукт. После того, как она закрутит 25 трехлитровых баллонов за день, она ложится во дворе на кушетку, закрывает локтем глаза и долго, долго бормочет что-то под нос по-армянски. Однажды я подслушала, что она говорит. Она говорила: «Тех, кто его собирал, мамину маму, тех, кто почистил, мамину маму, тех, кто будет жрать, тоже мамину маму». Вот он бабушкин пугр. В самом начале лета адлерские мужчины толпой ломятся в горы. Там они собирают длинные стебли горного лопуха и привозят домой. Дальше дети и женщины эти стебли долго чистят, отчего у меня в детстве все лето были черные руки. Дело в том, что в пугре столько полезного йода, что никто никогда ничем не будет болеть.
- София, куда ты лезешь грязными руками в общую тарелку? - кричит Анжелка.
- Оставь в покое ребенка,- просит бабушка. - Она хорошая девочка, зачем ты ей лекции читаешь?
Анжелка ворчит:
- Крестнице лекции не читай, свою дочку не бей, никакого удовольствия от материнства.
Краем глаза Анжелка продолжает следить за Twitter. Но краем другого глаза следит, как муж ее подошел к столику, за которым щебечут три неместные дивы. Тут глаза Анжелы наливаются кровью. Одна из девиц встает и, улыбаясь, удаляется вместе с Аликом в сторону сада.
-Эй! - кричит Анжелка, - Ты ничего не попутал?
-Я!? - загорелая лысина покрывается нежным пунцом. - Я просто хотел показать отдыхающей экзотический куст.
- Экзотический куст свой он ей хотел показать. Назад, говорю, иди. В следующий раз свой куст дома на таможне будешь оставлять, а вечером забирать.
Алик, захмелев так, что неохота показывать, кто в доме на самом деле хозяин, бредет обратно за стол.
- Ты тоже мужа иногда отпускай немножко, - тихонько говорит Анжелке бабушка. - Он хороший мальчик, его можно иногда отпускать.
Фауст наблюдает за сценой с ужасом и восхищением. Потом задумывается, что-то взвешивает в бриолиненной голове и резюмирует.
- Короче, я все равно за брак. А ты Альдос?
- Я за любой кипеш, кроме войны, - мрачно говорит Алик и отворачивается от нашего стола.
-Ну что, сестры, выпьем? - радуется Фауст.
- А кто мы такие, чтобы не пить? - философски замечает бабушка.
В кафе появляется одноклассница Анжелки. Ей 33 и она до сих пор не замужем, хотя уже сильно пора вязать приданое внучкам. Бабушка наклоняется к ней.
- Рузанна, ты все замуж не вышла?
- Нет, бабушка Кегецик, не вышла.
- Почему не выходишь, девочка?
- Не за кого. Вокруг или женатые, или наркоманы, или русские.
Бабушка советует:
- А ты выйди замуж, путь даже и русский, а папа потом привыкнет.
Я уже полчаса безуспешно пытаюсь дозвониться своей маме, бабушкиной младшей дочери, чтобы и она присоединилась к нашему празднику жизни.
- Кто-нибудь знает, почему моя мать недоступна?- вопрошаю я, наконец.
- Потому что она себя для мужа бережет, - остроумничает сквозь Twitter Анжелка.
Громче всех над шуткой смеется Анжелкина трехлетняя дочка, хотя она не могла эту шутку понять. Анжела смотрит на младшую дочь с недоумением и говорит:
- Такое ощущение, что няня посадила моего ребенка на герыч: она все время радуется.
Алик встает, допивает последнюю чачу, и удаляется с видом обиженного журавля.
- Как меня достал этот лысый, - шипит Анжелка. - Чтобы он соленой айвой поперхнулся.
- Ты же его любила еще 5 рюмок назад, - замечаю я.
- Анжелочка, такие вещи разве можно говорить? - учит бабушка. - Ты не знаешь, что мы свои мысли запускаем в космос?
- А твой космос что, юмора не понимает? - взрывается Анжелка. - Вчера такие сережки видела, ты в жизни такие не видела, а этот лысый мне не купил. Пришлось самой купить.
- Имей совесть, - возмущаюсь я. - Почему я всегда сама себе все покупаю?
- Потому что ты в институт пошла, а я замуж вышла, и совесть я имею с утра до вечера. Ладно, пойду, посмотрю, где он там.
Анжелка удаляется в сторону туалетных кабинок. Подкрадывается к одной и говорит:
- Алик, Аликосик. Альдосик. Альфонс Даде?
- Мм? - отзывается Алик.
- О чем ты сейчас думаешь?
- О тебе, о чем я могу еще здесь думать.
Алик с Анжелой возвращаются за стол. В это время приносят эскарго, новое блюдо в меню кафешки, введенное туда специально для французских проверяльщиков Олимпстройки.
- Анжи, съешь улитку - Я раскачиваю вилкой прямо над ее iPad. Анжелка даже не поднимает на меня глаз.
- Ни за что! Я уже достаточно говна съела в этой жизни. Сейчас у меня счастливый период.
- Съешь, говорю.
- С ума сошла?! Если меня можно уговорить съесть улитку, значит, меня можно и на что-то другое уговорить, - торжественно произносит Анжелка и поглядывает на мужа.
Муж смотрит на нее с очевидной гордостью.
- А я тебе говорю, съешь. А то бабушке придется есть, - настаиваю я.
За соседним столиком поднимает голову давно там уснувший кто-то в шлепанцах и наколках. Смотрит на нас сквозь веки и говорит:
- Воры, не ссорьтесь, нас мало.
Бабушка оживляется. И вдруг говорит мне:
- Скажи, внучка, вот я хочу написать Путину или Медведеву, чтобы у людей землю не отнимали, а то, как так, всю жизнь люди прожили на этой земле, какой-то Олимпиада пришел, у них все забрал. Я думаю, лучше Путину писать. У нас одна женщина ему писала, он сразу ответил. Или лучше Медведеву?
Я тогда задумалась и не нашла, что ответить. Это же еще летом было. А бабушка тяжело вздохнула и к чему-то добавила:
- Эх, сколько на свете людей, столько на свете сортов дураков.
И мы попритихли, залюбовавшись нашей красавицей бабушкой. А пока мы ей любовались, она любовалась своими малиновыми ногтями и новыми жемчужными кольцами, которые глянцево переливались на пальцах, совсем как шелковичные коконы в ее старой хибаре.