Чи хворый, чи падлюка
Моя пионерская колонка про психов, текилу и армянского казака:)
ЧИ ХВОРЫЙ, ЧИ ПАДЛЮКА
Вспомнила я одну историю. Лучше бы не вспоминала.
А вспомнила потому, что Андрей Иваныч Колесников предложил мне писать в этот раз не про еду, а про выпивку. Как странно, подумала я, ведь Андрей Иваныч не пьет. По крайней мере, в ту нежную пору, когда мы проводили друг с другом больше времени, чем со своими семьями, Андрей Иваныч не пил. Мы - это я, Колесников, Аня Николаева и еще несколько надежных людей из кремлевского пула.
Так вот, однажды давным-давно, работая, или, вернее, бездельничая на родине предков (моих) в районе Бочарки, пошли мы с Колесниковым и с Николаевой целомудренно шляться по пляжу. Был вечер, и закупорена туго была бутылка красного вина, как заметил великий.
Мало того, что был вечер, так был еще и февраль. И был северный ветер и дождь. На что одна из девушек - стыдно сказать, какая - предложила:
- Ну что, искупаемся?
- Обязательно! - мигом сказал Колесников.
Можно сказать, приказал. И было уже неважно, кто это первым предложил.
Дороги назад не было.
Мы с Николаевой сняли пальто. Сбросили пиджаки. Я расстегнула юбку и блузку. Николаева вынула длинные ноги из джинсов. Обе стянули чулки. И покрылись гусиной кожей вокруг пипеточных стрингов и робких бюстгальтеров.
Колесников наблюдал за процессом со своей знаменитой ехидцей. Но все-таки плотоядно.
Мы нырнули в бурое море, умирая от холода и унижения. Колесников, что удивительно, тоже нырнул. Он плескался и фыркал так, как будто на улице было плюс тридцать, а не от силы плюс три. Нас с Николаевой хватило на пару минут. Или, может, секунд. Экзотический флирт, затянувший нас в Черное море, не стоил таких испытаний. Даже если речь шла о флирте с Колесниковым.
Короче, мы бросились вон из воды анорексичными афродитами в пленительных мокрых ресницах. Наши стринги и наши бюстгальтеры поприлипали к тому, что под ними. Мы скользнули юными попами мимо пары прожорливых глаз.
- Одна беленькая, другая черненькая, - хрипло сказал Колесников.
Он затаился в волнах и оттуда разглядывал, как мы вытираем попы чулками и вертим всем телом, как головастики, пытаясь сменить мокрое на сухое так, чтобы получалось стыдливо и не без изящества. Мы просили его не смотреть - вполне искренне, - но он отказался и нагло смотрел.
- Я не мог позволить себе не смотреть. И вам тоже, - признался Колесников через годы.
Пойди пойми, что именно он этим хотел сказать. Видимо, это только мужчины поймут.
Оцените драматургию! Колесников - соблазнительно женат третий раз и с младенцами. Николаева - в свежем гражданском браке. Я - только что влюблена в другого. Девушкам - упоительные двадцать два, юноше - рискованные тридцать пять. Сколько сладостных версий дальнейших событий рисует нам хрупкий жизненный опыт!
И что? Он даже не выпил!
Мой отец - чистокровный армянский казак - про такое сказал бы: «Чи хворый пацан, чи падлюка». Как подмечено в прошлой колонке, на Кубани так говорят про непьющих.
Но я точно знала: Колесников - не падлюка. Наверное, хворый, подумала я втихаря. И даже его пожалела. И потом всю дорогу жалела каждый раз, когда он не пил.
Пока вдруг не случилась беда. Свет моей жизни, огонь моих чресел по имени тоже Андрей скоропостижно и наглухо бросил пить.
«На кого же ты нас, родимый, покинул?» - читалось в глазах початых бутылок в нашем обширном баре. Хозяин гарема Андрей почти все успел приласкать, но не овладел ни одной. Страшно представить, что творилось в отвергнутых душах этих несчастных. Пришлось мне самой их утешить.
Тем временем свет моей жизни вообще ничего не пьет уже третий год. Один раз за все это время случайно глотнул из моего стакана каплю кампари-черри - думал, что это сок, - и тут же выплюнул в раковину. И еще рожу скорчил.
И ведь не был же никогда алкоголиком, чтобы сказать - молодец, завязал парень. С чем там было завязывать? С бокалом вина перед сном? Ну, раз в полгода с друзьями - в хлам какой-нибудь гадостью в честь победы кого-то над кем-то, вечно не помню, над кем. В общем, на ровном месте взял человек - и бросил. Радовать, говорит, перестало.
Дорогие Андреи! Если вас перестало радовать, то осмелюсь предположить - вы просто не то пили. Сама-то я пью с упоением. Ведь сколько в мире всякого вкусного пойла. Текила, к примеру. Без нее - вообще не могу. Сейчас объясню, почему.
Как все хорошо помнят, год где-то под девяностый всё рухнуло. В первую очередь рухнули дети. В пионерскую комнату нашей обшарпанной школы вожатые притащили магнитофон, стали врубать «Ласковый май» и целоваться. Нас перестали бесплатно кормить булочками и учить не обманывать старших. А в толстом детском журнале - не скажу каком - вместо историй про подвиги Лени Голикова стали печатать ужастики.
Эти ужастики сломали мне жизнь.
В мои прежде чистые допубертатные ночи ворвались леденящие душу красные руки. Жили они под кроватью. Какие-то гномы с носами, русалки с зубами, мертвые девушки в парке и живые на кладбище с косами. Все они норовили сожрать меня и сестру, особенно если выключить свет, особенно если родители в ресторане, а баба Валя их обманула и к нам ночевать не пришла.
Сестра, правда, знать не знала, что нас собираются жрать, поскольку плохо училась и ничего не читала. Спала себе как идиотка, пока я усилием воли спасала ее от черных перчаток-вампиров.
Никогда не забуду стихи, которыми детский журнал пытал меня перед сном классе в третьем. Вслушайтесь в эти строки!
Ползут-ползут по стенке зеленые глаза.
Сейчас девочку задушат - да-да-да!
Ладно, скажу - это был журнал «Пионер». Для детей и юношества. У кого есть живые дети - очень рекомендую. Будут тихие-тихие.
Нельзя впечатлительным девочкам читать про зубастых русалок ни на ночь, ни по утрам. Все кончилось тем, что детский журнал снабдил меня на всю жизнь упаковкой весьма утомительных фобий.
Если кто-нибудь знает, кто был главредом этого «Пионера» в те годы, сбросьте контактик. Я приду к нему ночью. Я ему покажу и кровавого мальчика в темном шкафу, и папину шляпу-убийцу, и тапочки-живодеры.
Девочка - то есть я - подрастала, и мои пионерские фобии взрослели вместе со мной. Русалок и красных рук я уже не боялась, но стала бояться собак, соседского мальчика, землетрясения, голода, что не вырастет грудь, что Сережа поедет на дачу с Наташей, а не со мной, и дальше по списку.
Пионерский ужас скакал с одного на другое и в конце концов остановился на худшем.
Теперь я боюсь летать.
Вообще я всю жизнь работаю в журналистике. Эта профессия несовместима с двумя вещами: с материнством и аэрофобией. Того главреда мамину маму, как говорит один дядя, о котором чуть ниже.
Я знаю, что аэрофобия - это, конечно, туфта. Но туфта, доложу, неприятная.
Что делает тот, у кого по жизни случились проблемы? Реальные? Он идет в церковь. А тот, у кого по жизни какая-то неприятная туфта? Идет к психотерапевту.
И я пошла.
Как человек современный, я выбирала доктора не по знакомству, а в Яндексе. Ну и дура.
Психотерапевт - для краткости назовем его психом - принял меня у себя в квартире сильно за Третьим кольцом. Кабинетом ему служила, видимо, по БТИ кладовая. Пробираться в нее пришлось сквозь свалку рваных игрушек и грязной обуви. Из глубины квартиры несся детский ор. Где-то жарили лук. Я присела на край табуретки.
- Какой функционал у вас разбалансирован в данный период? - сходу спросил психотерапевт.
- Никакой, - ответила я, оробев.
Псих устало вздохнул, но нашел в себе силы снисходительно переспросить:
- У вас период психологической дистрофии, что именно вас беспокоит?
- Нет, доктор, - сказала я, - у меня все нормально. Я просто боюсь летать.
Псих задумался. Он молчал минуты две. Потом произнес изумленно:
- Вы боитесь летать - и что?
- Я боюсь летать, поэтому я к вам и пришла.
- Не вижу связи. Чем я могу вам помочь, я же не летчик.
Я смутилась. И сказала с сомнением:
- Ну, может, вы, там, убедите меня, например, что не надо бояться? Типа?
- Тогда расскажите о нем подробнее, - твердо сказал доктор.
- О ком?
- Об отце.
- О каком отце?
- О вашем отце! Не смущайтесь, я врач! Расскажите, как именно он вас насиловал.
- Доктор, вы что! Мой отец если кого и способен изнасиловать, так это только Зурабова.
- Вы хотите сказать, ваш отец не пытался вас изнасиловать? - расстроился доктор.
- Абсолютно, - ответила я.
- Даже не проявлял к вам интерес не как к дочери? - сказал доктор. Похоже, он сам начал терять ко мне интерес.
- Если честно, бывали моменты, когда он не проявлял ко мне интереса не то что не как к дочери, но даже и как к дочери, - сдуру призналась я.
- Ага! - победоносно выкрикнул псих. - Вот вы и обнажили ключевую проблему! То есть ваш отец не проявлял к вам интереса, а вам хотелось, чтобы он проявил к вам интерес - и именно не как к дочери. В каком возрасте это у вас началось?
- Доктор, я не это имела в виду. Если уж мы об отце, то нет, мне не хотелось, чтобы он проявлял ко мне интерес - ни как к дочери, ни как к сыну, ни как к валютной проститутке. Но я не понимаю, мы сейчас зачем об этом говорим? Я же с конкретной проблемой - я очень сильно боюсь летать.
- Вы совершаете ошибку, - перебил меня псих. - Вы уводите меня и себя от первопричины вашей жизненной неустроенности.
- Секундочку. Какой жизненной неустроенности? У меня все в порядке с устроенностью. Доктор, давайте с начала. Я пришла сюда потому, что я сильно боюсь летать. Я боюсь летать до такой степени, что на борту перестаю себя контролировать. Я могу заплакать, могу кричать и рваться к пилотам. Дело в том, что семь лет назад, когда я летела из...
- Вы испытываете оргазм? - перебил меня псих.
- Что?!
- Оргазм вы испытываете?
- В самолете?
- Да нет же. В принципе!
- Доктор, это вас не касается. И самолетов, мне кажется, тоже.
- Оргазм у вас с партнером или без? Вообще - вы замужем?
- У меня гражданский брак.
- Почему?
- Что почему?
- Почему вы не регистрируете свой брак?
- Потому что у нас нет времени идти в загс. И желания тоже.
- А если начистоту - у кого именно из вас нет времени и желания - у вас или не у вас?
- И у меня, и не у меня! У нас обоих. Я не люблю белые платья, он не любит золотые кольца. Мы счастливы вместе. При чем тут это?
Мы уже почти орем друг на друга. Психотерапевт, надо отдать ему должное, спохватывается первым и начинает говорить со мной медленно и отчетливо, разделяя слова, как с подростком. Как с подростком-психопатом. Он говорит:
- Это тут - при том - что - мне нужно разобраться - в глубинных первопричинах - вашего желания умереть.
- Доктор, вы с ума сошли? Какого желания умереть? Я совсем не хочу умирать! Я именно наоборот - очень не хочу умереть и ровно поэтому боюсь летать.
- Но вы же продолжаете летать! Вы продолжаете совершать действия, которые вы сами же считаете смертельно опасными. И делаете это совершенно осознанно. То есть фактически вы каждый раз совершаете самоубийство! Как часто вы летаете?
- В среднем три раза в месяц. То есть шесть - если считать туда и обратно.
- Шесть попыток самоубийства в месяц! Да вы тяжело больны! У вас серьезнейшее нервное расстройство! Возможно, вам даже нужен психиатр, а не психотерапевт.
- Доктор, вы извините, но мне начинает казаться, что вы надо мной издеваетесь. Может, я лучше вам расскажу, с чего все началось? Может, гипноз там какой-нибудь, а?
- Послушайте, что вы от меня хотите? - плаксиво спрашивает доктор.
- Я? Я хочу не бояться летать - больше ничего.
- А с чего вы взяли, что это вообще возможно?
- Ну как же, ведь миллионы людей летают и не боятся. Они сидят рядом со мной в самолете, читают книги, смотрят фильмы, пьют вино. Им не страшно! Я тоже так хочу.
Тут псих саркастически улыбается и поднимает вверх указательный палец, как будто ему сейчас придется объяснять мне очевидную истину. Он произносит торжественно:
- Дорогая моя! Эти люди - клинические идиоты! Они просто не понимают, что летать - действительно очень опасно!
В общем, я заплатила ему двести евро и послала подальше.
И не хожу больше к психам. А просто тупо пью перед вылетом. До потери связи с реальностью.
После бутылки текилы я отчетливо вижу, что мы подъезжаем к Куала-Лумпуру в мягком комфортном автобусе, который легонечко прыгает на ухабах неровной дороги. Конечно, в автобусе и по дороге, а как же еще? Не по небу же, в самом деле, мы добрались до экватора. Смешно даже предположить. Людям летать не дано, это все знают. Ух ты, какая колдобина, думаю я благодушно. Вот красивая тетя-кондуктор принесла мне еще текилы. Это все сказки про самолеты - их не бывает.
Хотя, если отставить полеты в автобусах, алкоголь у нас дома, честно сказать, стоит недопитый годами, как и положено в домах не алкоголиков.
Однажды ко мне приехал гостить троюродный дядя, который, с большой вероятностью, когда-то качал меня на коленке. Дядя заглянул к нам в бар и два дня ходил грустный. Потом он признался: знаешь, говорит, что меня потрясло в вашем доме? Что у вас в баре стоят открытые бутылки. То есть кто-то их открыл, чуть-чуть выпил, закрыл и поставил обратно. Не допив до конца!
- Что вы за люди такие? - всхлипывал дядя. - Во что вас Москва превратила? Бедненькая ты моя, - схватил он меня за шею. - Ну ничего-ничего, потерпи. Скоро у нас будет Олимпиада, и вы все к нам переедете жить. Не дай бог.
Правда, один конкретный напиток я могу пить столько, сколько его есть. Для этого я даже пыталась выращивать мяту, но она ни фига не растет. Это, конечно, мохито. Обычное летнее пойло Москвы и окрестностей. Убийца кваса и пива.
Готовим мохито быстро - не так, как положено, а так, как вкусно. Купите, где хотите, мяту. Большой пучок на пять литров. Берите сразу пучков пять, чтобы два раза не бегать. Порвите мяту на кусочки руками - бросьте в кастрюлю. Сверху вылейте пол-литра «Золотого Бакарди». На него - два литра спрайта. Порежьте большими дольками лайм или лимон. Если честно, неважно, что именно. Свалите дольки туда же, немного их отжимая. И все готово! Теперь сыпем в стаканы до горлышка льда, а сверху прямо половником наливаем мохито.
Ну что, дорогие Андреи, чувствуете, как пахнет? Пахнет всей свежестью мира! Неужели все равно не выпьете стаканчик? В жару, в духоту? Не выпьете? Ну не знаю, это что-то уже клиническое у вас. Похоже, вы все-таки хворые.
А мы - здоровые люди - нальем, выпьем, закусим, опять нальем, выпьем, закусим. Как говорит чистокровный армянский казак, будэм пыть, пока нэ отлэтыть, а як отлэтыть - ще пуще будэм пыть. Что он имеет в виду, мне даже страшно подумать. Но именно так я и пью - пока что-нибудь нэ отлэтыть, ибо отца надо слушаться. Чего и вам, дорогие Андреи, советую.
ЧИ ХВОРЫЙ, ЧИ ПАДЛЮКА
Вспомнила я одну историю. Лучше бы не вспоминала.
А вспомнила потому, что Андрей Иваныч Колесников предложил мне писать в этот раз не про еду, а про выпивку. Как странно, подумала я, ведь Андрей Иваныч не пьет. По крайней мере, в ту нежную пору, когда мы проводили друг с другом больше времени, чем со своими семьями, Андрей Иваныч не пил. Мы - это я, Колесников, Аня Николаева и еще несколько надежных людей из кремлевского пула.
Так вот, однажды давным-давно, работая, или, вернее, бездельничая на родине предков (моих) в районе Бочарки, пошли мы с Колесниковым и с Николаевой целомудренно шляться по пляжу. Был вечер, и закупорена туго была бутылка красного вина, как заметил великий.
Мало того, что был вечер, так был еще и февраль. И был северный ветер и дождь. На что одна из девушек - стыдно сказать, какая - предложила:
- Ну что, искупаемся?
- Обязательно! - мигом сказал Колесников.
Можно сказать, приказал. И было уже неважно, кто это первым предложил.
Дороги назад не было.
Мы с Николаевой сняли пальто. Сбросили пиджаки. Я расстегнула юбку и блузку. Николаева вынула длинные ноги из джинсов. Обе стянули чулки. И покрылись гусиной кожей вокруг пипеточных стрингов и робких бюстгальтеров.
Колесников наблюдал за процессом со своей знаменитой ехидцей. Но все-таки плотоядно.
Мы нырнули в бурое море, умирая от холода и унижения. Колесников, что удивительно, тоже нырнул. Он плескался и фыркал так, как будто на улице было плюс тридцать, а не от силы плюс три. Нас с Николаевой хватило на пару минут. Или, может, секунд. Экзотический флирт, затянувший нас в Черное море, не стоил таких испытаний. Даже если речь шла о флирте с Колесниковым.
Короче, мы бросились вон из воды анорексичными афродитами в пленительных мокрых ресницах. Наши стринги и наши бюстгальтеры поприлипали к тому, что под ними. Мы скользнули юными попами мимо пары прожорливых глаз.
- Одна беленькая, другая черненькая, - хрипло сказал Колесников.
Он затаился в волнах и оттуда разглядывал, как мы вытираем попы чулками и вертим всем телом, как головастики, пытаясь сменить мокрое на сухое так, чтобы получалось стыдливо и не без изящества. Мы просили его не смотреть - вполне искренне, - но он отказался и нагло смотрел.
- Я не мог позволить себе не смотреть. И вам тоже, - признался Колесников через годы.
Пойди пойми, что именно он этим хотел сказать. Видимо, это только мужчины поймут.
Оцените драматургию! Колесников - соблазнительно женат третий раз и с младенцами. Николаева - в свежем гражданском браке. Я - только что влюблена в другого. Девушкам - упоительные двадцать два, юноше - рискованные тридцать пять. Сколько сладостных версий дальнейших событий рисует нам хрупкий жизненный опыт!
И что? Он даже не выпил!
Мой отец - чистокровный армянский казак - про такое сказал бы: «Чи хворый пацан, чи падлюка». Как подмечено в прошлой колонке, на Кубани так говорят про непьющих.
Но я точно знала: Колесников - не падлюка. Наверное, хворый, подумала я втихаря. И даже его пожалела. И потом всю дорогу жалела каждый раз, когда он не пил.
Пока вдруг не случилась беда. Свет моей жизни, огонь моих чресел по имени тоже Андрей скоропостижно и наглухо бросил пить.
«На кого же ты нас, родимый, покинул?» - читалось в глазах початых бутылок в нашем обширном баре. Хозяин гарема Андрей почти все успел приласкать, но не овладел ни одной. Страшно представить, что творилось в отвергнутых душах этих несчастных. Пришлось мне самой их утешить.
Тем временем свет моей жизни вообще ничего не пьет уже третий год. Один раз за все это время случайно глотнул из моего стакана каплю кампари-черри - думал, что это сок, - и тут же выплюнул в раковину. И еще рожу скорчил.
И ведь не был же никогда алкоголиком, чтобы сказать - молодец, завязал парень. С чем там было завязывать? С бокалом вина перед сном? Ну, раз в полгода с друзьями - в хлам какой-нибудь гадостью в честь победы кого-то над кем-то, вечно не помню, над кем. В общем, на ровном месте взял человек - и бросил. Радовать, говорит, перестало.
Дорогие Андреи! Если вас перестало радовать, то осмелюсь предположить - вы просто не то пили. Сама-то я пью с упоением. Ведь сколько в мире всякого вкусного пойла. Текила, к примеру. Без нее - вообще не могу. Сейчас объясню, почему.
Как все хорошо помнят, год где-то под девяностый всё рухнуло. В первую очередь рухнули дети. В пионерскую комнату нашей обшарпанной школы вожатые притащили магнитофон, стали врубать «Ласковый май» и целоваться. Нас перестали бесплатно кормить булочками и учить не обманывать старших. А в толстом детском журнале - не скажу каком - вместо историй про подвиги Лени Голикова стали печатать ужастики.
Эти ужастики сломали мне жизнь.
В мои прежде чистые допубертатные ночи ворвались леденящие душу красные руки. Жили они под кроватью. Какие-то гномы с носами, русалки с зубами, мертвые девушки в парке и живые на кладбище с косами. Все они норовили сожрать меня и сестру, особенно если выключить свет, особенно если родители в ресторане, а баба Валя их обманула и к нам ночевать не пришла.
Сестра, правда, знать не знала, что нас собираются жрать, поскольку плохо училась и ничего не читала. Спала себе как идиотка, пока я усилием воли спасала ее от черных перчаток-вампиров.
Никогда не забуду стихи, которыми детский журнал пытал меня перед сном классе в третьем. Вслушайтесь в эти строки!
Ползут-ползут по стенке зеленые глаза.
Сейчас девочку задушат - да-да-да!
Ладно, скажу - это был журнал «Пионер». Для детей и юношества. У кого есть живые дети - очень рекомендую. Будут тихие-тихие.
Нельзя впечатлительным девочкам читать про зубастых русалок ни на ночь, ни по утрам. Все кончилось тем, что детский журнал снабдил меня на всю жизнь упаковкой весьма утомительных фобий.
Если кто-нибудь знает, кто был главредом этого «Пионера» в те годы, сбросьте контактик. Я приду к нему ночью. Я ему покажу и кровавого мальчика в темном шкафу, и папину шляпу-убийцу, и тапочки-живодеры.
Девочка - то есть я - подрастала, и мои пионерские фобии взрослели вместе со мной. Русалок и красных рук я уже не боялась, но стала бояться собак, соседского мальчика, землетрясения, голода, что не вырастет грудь, что Сережа поедет на дачу с Наташей, а не со мной, и дальше по списку.
Пионерский ужас скакал с одного на другое и в конце концов остановился на худшем.
Теперь я боюсь летать.
Вообще я всю жизнь работаю в журналистике. Эта профессия несовместима с двумя вещами: с материнством и аэрофобией. Того главреда мамину маму, как говорит один дядя, о котором чуть ниже.
Я знаю, что аэрофобия - это, конечно, туфта. Но туфта, доложу, неприятная.
Что делает тот, у кого по жизни случились проблемы? Реальные? Он идет в церковь. А тот, у кого по жизни какая-то неприятная туфта? Идет к психотерапевту.
И я пошла.
Как человек современный, я выбирала доктора не по знакомству, а в Яндексе. Ну и дура.
Психотерапевт - для краткости назовем его психом - принял меня у себя в квартире сильно за Третьим кольцом. Кабинетом ему служила, видимо, по БТИ кладовая. Пробираться в нее пришлось сквозь свалку рваных игрушек и грязной обуви. Из глубины квартиры несся детский ор. Где-то жарили лук. Я присела на край табуретки.
- Какой функционал у вас разбалансирован в данный период? - сходу спросил психотерапевт.
- Никакой, - ответила я, оробев.
Псих устало вздохнул, но нашел в себе силы снисходительно переспросить:
- У вас период психологической дистрофии, что именно вас беспокоит?
- Нет, доктор, - сказала я, - у меня все нормально. Я просто боюсь летать.
Псих задумался. Он молчал минуты две. Потом произнес изумленно:
- Вы боитесь летать - и что?
- Я боюсь летать, поэтому я к вам и пришла.
- Не вижу связи. Чем я могу вам помочь, я же не летчик.
Я смутилась. И сказала с сомнением:
- Ну, может, вы, там, убедите меня, например, что не надо бояться? Типа?
- Тогда расскажите о нем подробнее, - твердо сказал доктор.
- О ком?
- Об отце.
- О каком отце?
- О вашем отце! Не смущайтесь, я врач! Расскажите, как именно он вас насиловал.
- Доктор, вы что! Мой отец если кого и способен изнасиловать, так это только Зурабова.
- Вы хотите сказать, ваш отец не пытался вас изнасиловать? - расстроился доктор.
- Абсолютно, - ответила я.
- Даже не проявлял к вам интерес не как к дочери? - сказал доктор. Похоже, он сам начал терять ко мне интерес.
- Если честно, бывали моменты, когда он не проявлял ко мне интереса не то что не как к дочери, но даже и как к дочери, - сдуру призналась я.
- Ага! - победоносно выкрикнул псих. - Вот вы и обнажили ключевую проблему! То есть ваш отец не проявлял к вам интереса, а вам хотелось, чтобы он проявил к вам интерес - и именно не как к дочери. В каком возрасте это у вас началось?
- Доктор, я не это имела в виду. Если уж мы об отце, то нет, мне не хотелось, чтобы он проявлял ко мне интерес - ни как к дочери, ни как к сыну, ни как к валютной проститутке. Но я не понимаю, мы сейчас зачем об этом говорим? Я же с конкретной проблемой - я очень сильно боюсь летать.
- Вы совершаете ошибку, - перебил меня псих. - Вы уводите меня и себя от первопричины вашей жизненной неустроенности.
- Секундочку. Какой жизненной неустроенности? У меня все в порядке с устроенностью. Доктор, давайте с начала. Я пришла сюда потому, что я сильно боюсь летать. Я боюсь летать до такой степени, что на борту перестаю себя контролировать. Я могу заплакать, могу кричать и рваться к пилотам. Дело в том, что семь лет назад, когда я летела из...
- Вы испытываете оргазм? - перебил меня псих.
- Что?!
- Оргазм вы испытываете?
- В самолете?
- Да нет же. В принципе!
- Доктор, это вас не касается. И самолетов, мне кажется, тоже.
- Оргазм у вас с партнером или без? Вообще - вы замужем?
- У меня гражданский брак.
- Почему?
- Что почему?
- Почему вы не регистрируете свой брак?
- Потому что у нас нет времени идти в загс. И желания тоже.
- А если начистоту - у кого именно из вас нет времени и желания - у вас или не у вас?
- И у меня, и не у меня! У нас обоих. Я не люблю белые платья, он не любит золотые кольца. Мы счастливы вместе. При чем тут это?
Мы уже почти орем друг на друга. Психотерапевт, надо отдать ему должное, спохватывается первым и начинает говорить со мной медленно и отчетливо, разделяя слова, как с подростком. Как с подростком-психопатом. Он говорит:
- Это тут - при том - что - мне нужно разобраться - в глубинных первопричинах - вашего желания умереть.
- Доктор, вы с ума сошли? Какого желания умереть? Я совсем не хочу умирать! Я именно наоборот - очень не хочу умереть и ровно поэтому боюсь летать.
- Но вы же продолжаете летать! Вы продолжаете совершать действия, которые вы сами же считаете смертельно опасными. И делаете это совершенно осознанно. То есть фактически вы каждый раз совершаете самоубийство! Как часто вы летаете?
- В среднем три раза в месяц. То есть шесть - если считать туда и обратно.
- Шесть попыток самоубийства в месяц! Да вы тяжело больны! У вас серьезнейшее нервное расстройство! Возможно, вам даже нужен психиатр, а не психотерапевт.
- Доктор, вы извините, но мне начинает казаться, что вы надо мной издеваетесь. Может, я лучше вам расскажу, с чего все началось? Может, гипноз там какой-нибудь, а?
- Послушайте, что вы от меня хотите? - плаксиво спрашивает доктор.
- Я? Я хочу не бояться летать - больше ничего.
- А с чего вы взяли, что это вообще возможно?
- Ну как же, ведь миллионы людей летают и не боятся. Они сидят рядом со мной в самолете, читают книги, смотрят фильмы, пьют вино. Им не страшно! Я тоже так хочу.
Тут псих саркастически улыбается и поднимает вверх указательный палец, как будто ему сейчас придется объяснять мне очевидную истину. Он произносит торжественно:
- Дорогая моя! Эти люди - клинические идиоты! Они просто не понимают, что летать - действительно очень опасно!
В общем, я заплатила ему двести евро и послала подальше.
И не хожу больше к психам. А просто тупо пью перед вылетом. До потери связи с реальностью.
После бутылки текилы я отчетливо вижу, что мы подъезжаем к Куала-Лумпуру в мягком комфортном автобусе, который легонечко прыгает на ухабах неровной дороги. Конечно, в автобусе и по дороге, а как же еще? Не по небу же, в самом деле, мы добрались до экватора. Смешно даже предположить. Людям летать не дано, это все знают. Ух ты, какая колдобина, думаю я благодушно. Вот красивая тетя-кондуктор принесла мне еще текилы. Это все сказки про самолеты - их не бывает.
Хотя, если отставить полеты в автобусах, алкоголь у нас дома, честно сказать, стоит недопитый годами, как и положено в домах не алкоголиков.
Однажды ко мне приехал гостить троюродный дядя, который, с большой вероятностью, когда-то качал меня на коленке. Дядя заглянул к нам в бар и два дня ходил грустный. Потом он признался: знаешь, говорит, что меня потрясло в вашем доме? Что у вас в баре стоят открытые бутылки. То есть кто-то их открыл, чуть-чуть выпил, закрыл и поставил обратно. Не допив до конца!
- Что вы за люди такие? - всхлипывал дядя. - Во что вас Москва превратила? Бедненькая ты моя, - схватил он меня за шею. - Ну ничего-ничего, потерпи. Скоро у нас будет Олимпиада, и вы все к нам переедете жить. Не дай бог.
Правда, один конкретный напиток я могу пить столько, сколько его есть. Для этого я даже пыталась выращивать мяту, но она ни фига не растет. Это, конечно, мохито. Обычное летнее пойло Москвы и окрестностей. Убийца кваса и пива.
Готовим мохито быстро - не так, как положено, а так, как вкусно. Купите, где хотите, мяту. Большой пучок на пять литров. Берите сразу пучков пять, чтобы два раза не бегать. Порвите мяту на кусочки руками - бросьте в кастрюлю. Сверху вылейте пол-литра «Золотого Бакарди». На него - два литра спрайта. Порежьте большими дольками лайм или лимон. Если честно, неважно, что именно. Свалите дольки туда же, немного их отжимая. И все готово! Теперь сыпем в стаканы до горлышка льда, а сверху прямо половником наливаем мохито.
Ну что, дорогие Андреи, чувствуете, как пахнет? Пахнет всей свежестью мира! Неужели все равно не выпьете стаканчик? В жару, в духоту? Не выпьете? Ну не знаю, это что-то уже клиническое у вас. Похоже, вы все-таки хворые.
А мы - здоровые люди - нальем, выпьем, закусим, опять нальем, выпьем, закусим. Как говорит чистокровный армянский казак, будэм пыть, пока нэ отлэтыть, а як отлэтыть - ще пуще будэм пыть. Что он имеет в виду, мне даже страшно подумать. Но именно так я и пью - пока что-нибудь нэ отлэтыть, ибо отца надо слушаться. Чего и вам, дорогие Андреи, советую.